Госпожа и её Владелец

Итак, мизинец – день рождения, безымянный – свадьба, средний – каннская дорожка, указательный – иные тематические вечеринки, наконец, большой палец – благотворительный бал.

«Именно это меня и огорчает, и тебя должно это огорчать, Санчо», – заметил как-то Дон Кихот применительно к своей ситуации, однако, сам того не ведая, высказался относительно положения Зарины. Сам спроси себя, дорогой читатель, как часто наденешь ты шикарное вечернее платье на день рождения в нашем демократичном веке, особенно если празднуешь событие на природе в компании шашлыков – неважно, в качестве именинника или гостя.

Другое дело свадьба, заметишь ты, и на самом деле это помпезное торжество, требующее самой тщательной подготовки и лучшего платья, может случиться в жизни и дважды, и трижды, однако в кругу Зарины свадьба не такое уж частое явление, поскольку считается предприятием коммерчески невыгодным, если смотреть на него с точки зрения инвестиций или фьючерсных контрактов, ведь товар (каким бы соблазнительным он ни был изначально) – как пить дать – подпортится, и расходы на его амортизацию возрастут. Так что, если уж свадьба состоялась, важно, нарядившись на неё в качестве гостьи, не затмить невесту, дабы оставаться вхожей в новый образцовый дом.

Что касается красной дорожки в Каннах, то единственный выход на неё Госпожи был скорее издевательством, нежели удовольствием. Во-первых, вместе с ней на дорожку повалили гости непонятно какого эшелона, многие из них предпочли каблукам сандалии или кроссовки, а уж о красивых платьях не было и речи. Во-вторых, пройтись пришлось всего-то пятьдесят метров, подняться всего-то по двадцати четырём ступенькам, и во время этого оскорбительно короткого дефиле никто из целой толпы журналистов не сфотографировал Госпожу и её фирменный наряд, чего она никак не ожидала – ужас, ужас, об этом лучше не вспоминать, – и если бы не Любимый, сделавший несколько снимков на свой телефон, у Зарины не осталось бы на память ничего, кроме разочарования.

Иные тематические вечеринки – главным образом показы мод именитых брендов и торговых домов – жалуют прежде всего звёзд стрит-стайла, потому как в великом изобилии располагают «кежуал шиком» на полках своих бутиков.

Остаётся благотворительный бал. О, благотворительный бал на то и «бал» – именно там можно выгулять чудесный вечерний туалет, дополнив его крупными бриллиантовыми серьгами или колье, или тяжёлым сверкающим перстнем, или изящными ювелирными часами, а лучше и тем, и другим, и третьим. Поэтому пять вечерних платьев Зарины хватило бы ей на пять великолепнейших благотворительных балов, если бы сейчас она не решила выставить одно из них в качестве лота.

Но, боюсь, настало время покинуть нам гардеробную, полную сокровищ, благо система «умный дом» уже раскрыла перед нами дверь, оставим Зарину в одиночестве выбирать себе туалет, не будучи никем смущаемой. Ты спросишь: а как же цель нашего визита сюда, ведь ты надеялся увидеть её во всей красе, как было заявлено вначале? Но, дорогой друг, Госпоже предстоит примерить десятки вечерних вариантов и их различных комбинаций, что растянется до самого вечера, придётся ей приложить усилия, чтобы не опоздать на мероприятие… Уйдем потихонечку и встретим Зарину во всём её блеске непосредственно на балу.

Глава 5

В которой говорится о контексте

Дымчато-пудровое платье с тесьмой из итальянской парчи эпохи Возрождения с добавлением натуральной серебряной нити, на талии широкий светлый пояс из паучьего шёлка французских мастеров, в тон поясу высокие перчатки (говорят, их носила сама Жозефина), шея открыта, волосы подняты, открывая взору бриллиантовые нити серёг. Добавь к этому изящную посадку головы и королевскую осанку – и ты получишь частичное представление о том, каким ослепительным получился образ Госпожи Зарины. Почему лишь «частичное» представление? Потому что важен ещё и контекст, в который вписана наша жемчужина, томится ли она в дешёвом ювелирном сплаве или завораживает волшебными переливами в обрамлении чистейшего золота и диамантов? К счастью, мероприятие, на которое отправилась Зарина, оказалось великолепным контекстом её наряду, и если в роли диамантов величаво выступала сама идея благотворительности, то чистейшим золотом явилось здание, в котором эта идея воплощалась.

Усадьба-музей, открывшая свои высоченные резные двери для милосердного раута, расположилась в ухоженной парковой зоне немного за МКАД. Окружали её величественные сосны, оставшиеся, впрочем, за кованым забором, ближе к зданию подступали дубы и клёны. Их пышные кроны горели янтарём в лучах садившегося за горизонт светила. Хотя осень уже была полноправной хозяйкой московского годового круга, на центральной аллее ещё журчали фонтаны.

Подъехав к зданию на белом Майбахе, нанятом специально для такого случая, Зарина с аристократичной грацией покинула заднее пассажирское кресло, воспользовавшись помощью швейцара. За Майбахом успели выстроиться другие автомобили в ожидании своей очереди встать у парадной лестницы. Зарина вошла в здание, её кашемировый кейп тут же забрал гардеробщик. Подхватив удобнее клатч, в роли которого на этот раз выступал раухтопазовый с лабрадоритами Ремарк «Жизнь взаймы» (тонкий намёк Любимому в случае его присутствия), Зарина огляделась. Над ней раскинулся огромный, необыкновенно высокий потолок, поддерживаемый мраморными колоннами. Потолок этот был покрыт слоем глянцевого золота, и лившийся с него таинственный свет, подобный свету икон в мерцании лампад, благословлял красивых людей, собравшихся под его сводами. В золотых бликах по-особенному торжественно искрились бриллианты, горели рубины, белели жемчуга. Платья шелестели под виолончели и саксофон джазового оркестра, пузырьки шампанского рвались из оков узеньких фужеров, готовые освежить носики благородных дам, на широких блюдах зазывно пестрели канапе с креветками, крабовым мясом, сыром, икрой и ягодами.

Стены приёмного зала, где собралось блестящее общество, были сплошь украшены живописными фресками, изображавшими ратные сцены из военной биографии хозяина-аристократа, давно почившего. Новый же хозяин, взявший усадьбу под своё попечение, добавил помещению современного шика: по периметру вместо старых бюстов он установил абстрактные инсталляции актуальных художников, организовал мягкие зоны из диванов и кресел в стиле «лофт» для светских бесед, здесь же водрузил ультрамодный рояль из прозрачного пластика. Несмотря на любовь хозяина к постмодернизму, исходная историческая база усадьбы была тем не менее им тщательно воссоздана: колонны заново отполированы, полы отреставрированы, мозаика подклеена, парадная лестница устлана новым красным ковром. Однако санузлы решено было переформатировать полностью, и теперь они являлись образцом технологичного рококо. Чистейшие алебастровые унитазы в окружении стен из зелёного оникса с подсветкой дарили гостю ощущение исключительной свежести, воздух наполнялся дивными сложносоставными ароматами, не успевая портиться, так что посетителю казалось, что из него выходит некий благоухающий субстрат. Последний моментально смывался и анализировался на предмет дисбактериоза, токсинов и паразитов, результаты тут же отправлялись в виде смс с предложением записаться к конкретному доктору (владелец усадьбы являлся также владельцем клиники). Чистейшая артезианская вода ласково омывала место выхода субстрата, пока его производитель знакомился с данными о погоде, такси и пробках на световых табло, при желании он мог наблюдать и прямую трансляцию из банкетного зала. Никакие лишние звуки не беспокоили при этом посетителя соседней кабинки. Надо отметить, что рукомойники с позолотой, зеркала в тяжёлой кучерявой оправе, бархатные диваны с торшерами маскировали собой технологичные новшества, делая атмосферу санузла настолько уютной, что многие гости предпочитали именно эту часть здания всем остальным. Нередко в женской половине можно было встретить группу прехорошеньких сплетниц, рассевшуюся по углам, которая, впрочем, незаметно перемещалась на мужскую территорию, где, в свою очередь, обязательно задерживались два-три, а то и целых четыре видных джентльмена, хотя иногда и без приставки «джентл».

Как видишь, дорогой друг, усадьба самым убедительным образом подчёркивала красоту дел милосердия, творившихся сегодня в ней, ибо кто сказал, что добродетель горит ярче под сводами давно не реставрированных больниц, заглушаемая духотой лежащих в немощи тел? Напротив, задумайся, не бывает ли поругана высота дел милосердия при небрежном их воплощении? Музыкальный шедевр, исполняемый в неподобающем месте, не превращается ли в набор унылых, порою откровенно тягомотных звуков? А живописное творение? Способен ли кто-нибудь оценить его истинное достоинство, пока оно не украсит стену знаменитого музея или роскошного дома богатого коллекционера? Тем более жемчужина души человеческой, именуемая благотворительностью, нуждается в самом величественном антураже!

Однако, взглянув на интерьер усадьбы, в котором одновременно правили изысканная классика, дерзкий постмодернизм и дорогостоящий минимализм, кто-то заподозрил бы нового владельца не столько в альтруизме, сколько в тщеславии, но спешу уверить тебя, читатель, это не так. Хозяин Усадьбы не только вложил огромные личные средства в восстановление памятника архитектуры, но и позволил всем желающим любоваться историческим местом два раза в год согласно расписанию, а кроме того, решительно отказался от помпезной памятной доски в свою честь и даже от скромной благодарственной таблички на входе. Вместо неё он оставил крошечное, ничем не примечательное напоминание о себе, адресованное скорее внимательным потомкам, чем беспечным современникам: во время реставрации живописной сцены, где народ в честь победы над Наполеоном нёс хоругви, художник стёр лик Спаса на одном из полотнищ и поместил туда лик Хозяина Усадьбы. Скромный от природы, заказчик попросил не трогать сияющий нимб – пусть образ мой, говорил он, принимают за чужой.

И правда. Однажды в усадьбе организовали пробный квест для школьников. Так и не узнав Хозяина на хоругвях, дети решили, что образ его воплощён в гигантской инсталляции, состоящей из трёх медных извилин. Эти извилины исходили из единой опорной точки и далее устремлялись вверх. Но правая и левая линии, дойдя до середины, расходились на запад и восток, центральная же указывала на север, образуя подобие древа. Стопроцентный купрум, отсылающий к эпохе медного царства Александра Македонского, намекал на античные корни нового хозяина, в этом смысле превосходившими своей исторической ценностью корни хозяина старого. Инсталляция эта, выкупленная у музея современного искусства в Лондоне, разместилась возле центральной колонны и…

О, мой друг, какая удача, прямо здесь я снова вижу Зарину, которая за время моего повествования совсем исчезла из виду.

Но… вдруг ты всё ещё находишься под впечатлением от санузла? Что, если мыслями и душой ты всё ещё пребываешь в райском уголке, лишь делая вид, что мои рассказы о скромном Хозяине Усадьбы тебе интересны? В таком случае позволь мне провести для тебя прямую трансляцию из точки, где замечена Госпожа. С фужером игристого в руках, она ведёт чинные беседы с гостями, образовавшими у инсталляции подобие полукруга. Пусть, однако, не смущает тебя, читатель, приставка «полу» применительно к данному обществу, знай, что это самый настоящий светский круг, просто в форме полукруга. Кивая и улыбаясь каждому, кто кивает и улыбается ей, Зарина вдруг замечает поодаль Любимого, рядом с ним – элегантных мужчин в костюмах и белых рубашках, это телохранители. Вдруг взор Любимого устремляется в сторону Госпожи, и тогда она смеётся неизвестно чему, взмахнув непринужденно клатчем, но тут же улыбка сползает с её лица – мимо царской поступью шествует новая Пассия в богатом платье из пайеток и перьев. Уверяю тебя, читатель, не стоит задерживаться на описании этой дамы, скажу лишь, что платье превзошло её красоту, но не затмило колье. Несмотря на впечатляющую высоту каблуков, удерживающую взор Пассии над головами присутствующих, риск, что она посмотрит вниз и захочет поболтать с кем-то из друзей Зарины, весьма вероятен. Госпожа спешит ретироваться: до этого она чувствовала в себе силы встретиться с подобным вызовом не поведя и бровью, но краска, тотчас же залившая щёки и лоб с подбородком, разоблачает всю искусственность её самообладания. Госпожа, подхватив подол платья, решительно направляется в сторону шампанского за дополнительной порцией, и, право же, неизвестно, сколько Зарина собирается выпить порций, но – внимание! – распорядитель банкета объявляет официальную часть, и гости приглашаются в зал.

Зарина вынуждена оставить фужер и присоединиться к толпе, а я, если ты, конечно, читатель, позволишь, выпью этот аперитив за неё. Прости мне эту игру слов, пить я буду ВМЕСТО Зарины, но ЗА тебя. Пузырьки наполовину выдохлись, но это всё ещё великолепный брют. Пока гости потихонечку входят в зал и рассаживаются там, я успею произнести тост, а после вернусь к прежнему ритму своего повествования. Признаюсь, дорогой друг, репортаж не мой стиль, его нервный торопливый ход мешает видеть суть событий, не отходя, как говорится, от кассы. Хотя я подробно комментирую детали обстановки и даже малейшие движения своих героев, но ты, вместо того чтобы задуматься об истинном смысле происходящего, спешишь за моим речитативом дальше, будучи уверенным, что видишь всю картину целиком. Но посмотри, как много упустил ты из внимания, увлекаясь моей скороговоркой:

Заметил ли на самом деле Зарину Любимый? Конечно, да! Но сделал вид, что любуется Пассией.

Заметила ли Пассия Зарину? Разумеется! И заметила сразу, как только та появилась на парадной лестнице! Более того, Пассия намеренно прошлась рядом с инсталляцией, где, как ты помнишь, Зарину окружили гости.

А что гости? Что друзья и знакомые? О, они потому её и обступили, что жаждали узнать, насколько эта гордая, важная Госпожа оправилась после расставания с Любимым, им любопытно, насколько уверенно держится она в обществе, где ранее занимала высочайшее положение, и, не скрою, яркий румянец Госпожи при виде Пассии тотчас же бросился им в глаза, они многозначительно посмотрели друг на друга, когда Зарина устремилась за новым фужером шампанского, а поскольку Пассия ещё не успела покинуть зону их полукруга, они все дружно приветствовали её.

И я сейчас держу фужер Зарины, спешно оставленный ею, и говорю с тобой, и собираюсь выпить за тебя, и найти слова и пожелания, которые бы тебя порадовали и осветили твои, возможно, суровые и тусклые будни. И коль скоро речь у нас идёт о контексте, то и мои пожелания должны родиться из него, хотя я всё ещё не могу нащупать, что было бы тебе приятным. Хочешь ли, я выпью за то, чтобы днём и ночью окружала тебя красота, подобная той, что мы видим в усадьбе? Хочешь ли блистать на великосветских раутах, будучи окружённым толпой нарядных гостей? Хочешь ли начинать утро с фужера игристого и любоваться с балкона дворца на свою винодельню? Хочешь ли организовать свой бал для помощи нуждающимся и отдавать им от избытка своего? Ведь что может быть приятнее избытка? С ним будущее расстилает перед тобой самые роскошные ковры: бирюзу океанов и белизну райских островов, шёлк альпийских лугов и золото песков африканских сафари. Чем больше избыток, тем заботливее солнце прогревает место, которое ты облюбовал под ним. С избытком легко исполнить заповедь «возлюби ближнего, как самого себя», ведь какое умение можно считать более искусным, чем способность помочь ближнему, не оторвав от себя? Но кто, мой читатель, хотел бы оказаться на месте этого ближнего, нуждающегося в помощи? Я, признаться, каждый раз говорю себе: тьфу, тьфу, тьфу, как бы чего не вышло…

Мой друг, прости, я залпом пью за «как бы чего не вышло», гости давным-давно расселись, и я бегу, чтобы успеть втиснуться в почти закрывшуюся дверь!

Глава 6

В которой мы наблюдаем схватку двух невидимых глазу исполинов

Когда за дело берётся женская рука, а благотворительные балы, как правило, дело женской руки (преимущественно одной левой, потому как правая вместе с сердцем вверена успешному или очень успешному мужчине, и ей приходится управляться там), есть две вещи, за которые никогда не надо переживать. Первое: нехватка лотов, вторая: рассадка гостей.

Женская рука, организующая нынешнее мероприятие, принадлежала супруге Хозяина Усадьбы. По документам она не являлась Хозяйкой Усадьбы наряду с мужем, но была Хозяйкой Бала, а также Хозяйкой бранчей, ланчей и прочих дружественных встреч. К слову сказать, дружественные встречи зачастую объединялись, так что бранч перетекал в ланч, ланч – в препати, препати – в основное пати, пати – в афтепати, афтепати – в бранч, бранч – в ланч, ланч – в препати, препати – в пати и так далее, и организовывались с таким размахом, что всем, кому посчастливилось быть приглашёнными на них хоть однажды, сразу становилось понятно, что на самом деле супруга Хозяина Усадьбы, не будучи Хозяйкой Усадьбы, являлась Хозяйкой Хозяина Усадьбы и пользовалась уважением безмерным. И если супруг привлекал под своды своей дружелюбной площадки крупных финансистов и государственных деятелей, то супруга – их великолепных жён (и тех, кто на эту роль метил с того или иного прицела). Под её эгидой действовал закрытый женский клуб ЖЗЛ, что означало «Жёны замечательных людей», и, надо признать, основная часть лотов принадлежала именно ему: на благотворительные торги выставлялись платья от именитых дизайнеров, как правило, лишь однажды надетые или не надетые вовсе. В какой-то момент подобные лоты своим количеством вытеснили произведения творческой среды: модных художников, скульпторов и фотографов. Хозяйка Бала, столкнувшись по этой причине с критикой своей деятельности со стороны творческих союзов, вынуждена была ввести квоты на одежду, и отныне благотворительным лотом мог стать наряд от полутора миллионов рублей, или от тридцати тысяч долларов, или от двадцати пяти тысяч евро, или от двадцати тысяч британских фунтов. Признаться, это некоторым образом исправило ситуацию и освободило дорогу лучшему из того, что мог предложить мир искусства.

Как ты помнишь, мой друг, шедевр Зарины скорее принадлежал миру искусства, нежели моды, ценник его соответствовал самой высокой планке, и оставалось надеяться только, что платье не узнает Любимый, в своё время отдавший за тесёмочку от Помпадур внушительную сумму. Впрочем, оно не было надето ни разу, потому Зарина с самым уверенным видом сидела за столом в окружении соседей, тщательно подобранных друг к другу Хозяйкой Бала. Последняя имела диплом психолога, а потому в рассадке гостей руководствовалась соционикой, транзактным анализом, хьюмэн-дизайном и прочими теориями межличностных отношений, которые, однако, в её интерпретации сводились к бытовому гороскопу. Так, например, Хозяйка никогда не сажала скорпионов со львами, даже если у скорпиона солнце находилось в доме льва, дев не сталкивала со стрельцами, рыб с весами, исключения составляли уже состоявшиеся пары, чья несовместимость не была ответственностью приглашающей стороны. Что касается овна Зарины, то компанию по столу ей составили: неженатый бизнесмен, близнец Дмитрий Дмитрий, владелец сети продуктовых магазинов, пожилая вдова рыба Виктория и симпатичная молодая дама, водолей в разводе, в которой Зарина узнала свою давнюю знакомую Полину. В свой золотой век Зарина, как и прочие, избегала расставшуюся с мужем Полину, тем более что муж Полины и Любимый были дружны, но в свете изменившихся обстоятельств Госпожа выразила Полине самое искреннее радушие, получив в ответ то же расположение.

Был хорошо знаком Госпоже и Дмитрий Дмитрий, известный в тусовке повеса, со многими из его девушек Зарине доводилось общаться лично, все они сменяли друг друга на фоне его постоянных отношений с таинственной особой по имени Шарлотта, которую никто никогда не видел, но все были о ней наслышаны: часто Дмитрий Дмитрий (а по-приятельски Дима Дима) имел обыкновение в момент тяжёлой степени опьянения вещать оказавшимся рядом слушателям о своих сложных с ней отношениях. Многие в тусовке думали, что на самом деле женщины этой не существует, а Дима Дима имеет дело с некой подсознательной абстракцией, посещавшей его всякий раз, как доза выпитого переваливала за полтора литра, и что абстракция это не что иное как работа, которой он посвящал все свои силы в свободное от девушек и вечеринок время. Надо отметить, что сил после девушек и вечеринок оставалось не так уж и много, частенько Дима Дима собирал их последние остатки, чтобы распорядиться прибылью, которой работа награждала его довольно щедро, но, осыпанный прибылью, он всякий раз сбегал от своего богатства. Бывало, захочет построить виллу на Кипре, подыщет бригаду, заключит контракт с дизайнером, заложит фундамент, а потом сбегает – строить дачу во Франции. Найдёт во Франции бригаду, заключит контракт с дизайнером, заложит фундамент и снова сбегает – строить дом в Испании. Подыщет бригаду в Испании, заключит контракт… в общем, отношения Димы Димы с работой и прибылью нельзя назвать простыми, – чтобы в них разобраться, надо быть хорошим психологом, каковой являлась вышеупомянутая Хозяйка Бала, поэтому Дима Дима находился с ней в прекрасных доверительных отношениях. Кстати, именно после её сеансов терапии Дмитрий стал называться Дмитрием Дмитрием: во-первых, чтобы усилить эффект от знака близнецов, а во-вторых, чтобы удвоить положительные качества, заключённые в его имени. Так, в Диме Диме умножились харизма, дружелюбие, везение, острый ум. Правда, недостатки, такие как неуступчивость, влюбчивость, непредсказуемость и расточительность, обозначились в нём с той же двойной силой, но при ближайшем рассмотрении они оказывались продолжением достоинств: коллеги признавали, что на работе непредсказуемость держит всех в узде, а девушкам нравилась его расточительность. Надо сказать, что и Полина водила с Димой Димой весьма тёплую дружбу, поскольку он, помимо сети продуктовых магазинов, владел гольф-клубом – его регулярно посещали двое сыновей Полины, проживающие с ней после развода.

Не успели соседи по столу обменяться приветствиями, улыбками и комплиментами, как вспыхнул прожектор и на сцене под торжественную увертюру в исполнении оркестра появились Хозяйка Бала с Хозяином Усадьбы. Смотрелись они гармонично в своей противоречивости. Седой Хозяин, с аккуратной бородкой и изящными очками, одетый в твидовый тёмно-зелёный костюм-тройку с золотой бабочкой, походил на старого благородного лорда, Хозяйка же, средней, но всё-таки молодости, с резкими, выразительными чертами лица, длинными волосами «тёмный блонд» и ярко-красной помадой, в меру изящная, в меру крупная, выступала в образе феи-крёстной, надев пурпурное сверкающее платье с рукавами-буфами. Эти муж и жена являли собой симбиоз чуда и практичной основательности, неба и твёрдой почвы, облака и камня, песни и барабана, а если эти образы обобщить, то мечты и возможностей, цели и кошелька.

Хозяин выдвинулся вперёд, чтобы обратиться к гостям с приветственной речью, которую сам сочинял в течение двадцати восьми осенних вечеров.

– Дамы и Господа, – начал он, обводя умилительным взором круглые столы, рассыпанные у сцены и облепленные сияющими благотворителями. – Рад видеть вас сегодня здесь, в моей гостеприимной усадьбе, в этот торжественный великий день…

Но какая досада, мой друг, какая досада! Ты, вероятно, ещё не забыл, что мною выпит залпом целый фужер шампанского, – и пик опьянения, тот самый пик, когда оставшаяся половина хулиганистых пузырьков достигла самого центра моего утомлённого долгим рассказом мозга, пришёлся, к большому несчастью, на речь Хозяина Усадьбы. Послушай, пожалуйста, сам его выступление и по возможности поясни мне суть сказанного, так как мой бедный разум вынужден отключиться, если не полностью, то вероя… пфффф…

Речь Хозяина Усадьбы, произнесённая им на благотворительном балу в Усадьбе, Хозяином которой он является

– Дамы и Господа, рад видеть вас сегодня здесь, в моей гостеприимной усадьбе, в этот торжественный великий день! Ко многому обязывает нас этот день… Нет-нет, не только этот, для того чтобы на этот день душу выложить, а на всю оставшуюся жизнь в году забыть об этом. Я о другом… Я о том, что в этот день надо бы задуматься, что я считал бы главным, и это бы пожелал всем нам, об одном единственном… Мне кажется, что в том единственном, который может послужить фундаментом счастья, этим единственным, на мой жизненный опыт, на изученность этой темы, которую, хочу сказать, является одно: надо всем нам, но прежде всего вам, которые должны понимать, что творить добро – это центр мироздания. Надо понять, что добро и недобро – это совершенно разные миры и их нельзя подминать друг другом, их нельзя встраивать в свой мир, чтобы они шли вместе, им, другим мирам, нельзя указать, быть добру или недобру. Но пока мы делаем добро, если мы будем помнить об этом, то быть только добру. Этот добрый мир, если мы будем давать эту данность и никогда не покушаться на этот имеющий право на свой мир, то каждый из вас, дойдя до этого, обречён на счастье. Скажу откровенно, я к этому приходил долго, потом ещё и учился. К этому приходит не каждый, приходят единицы из тысячи, уже к зрелому возрасту, и этому, к сожалению, не учат, но, если мы воспользуемся этим и советом, и пожеланием на всю оставшуюся жизнь для каждого из вас, дорогие гости, для каждого из нас, не подминая мир добра под недобро, несопоставимый мир, мы будем обречены на счастье. Советую и желаю. Берегите добро! Берегите своё добро и добро друг друга! Храните этот во многом чудесный мир, имеющий право на собственное существование в своей целостности…

О, слышу, слышу, грохот аплодисментов и восторженный рёв зала, подобный ангельской трубе в Судный день. Он пробудил моё сознание, и голос мой, как бы помимо воли, встроился в общий ликующий хор. Вижу, что речь произвела, мой друг, на всех глубокое впечатление, и догадываюсь, что по причине эмоциональности, терзающей тебя, вероятно, с рождения, ты впал в оцепенение и даже не заметил, как твой указательный палец взметнулся вверх, чтобы вытереть слезу, но застыл у виска. Побудь недолго в медитативном созерцании услышанных глаголов, жгущих сердца людей, не хуже жаровни Ибуки, а я, отхлопав положенное число раз, продолжу свой рассказ.

Гул всё ещё разливался по залу, когда оратора (многие сошлись во мнении, что это воскресший Демосфен) сменила худощавая оперная певица и затянула витиеватую печальную арию, призванную настроить публику на нужный лад. К концу седьмой минуты публика перешла на шёпот, но не замолчала совсем. Мужскую половину не отпускал призыв «берегите добро», а женскую волновало платье Хозяйки, которое по традиции на следующем балу появится в качестве лота. Выкупить его означало попасть в лист категории «А» и получать приглашения на все статусные вечеринки ещё как минимум год. На двадцать шестой минуте арии зал наконец стих, равно как и сама ария, и сценой завладела истинная Королева бала в кипенном благоухающем венце – Её Величество Милосердие.

Мой друг, ты снова слушаешь меня с полным вниманием, однако же, я намереваюсь пропустить хотя и великолепные, но похожие друг на друга лоты от клуба ЖЗЛ, представшие пред взором Её Величества. В конце концов, ты можешь посмотреть каталог, который я обязательно прихвачу на выходе, но отмечу, что ласковое дыхание сопереживания и доброты коснулось каждого присутствующего: публика была так щедра, мужчины так внимательны к своим спутницам, что многим платьям удалось отбить их первоначальную стоимость. По мере того как лоты отправлялись к своим новым владелицам, гостями всё больше овладевал восторженный порыв, и уже не оставалось ни одного, даже самого укромного уголочка чьей-либо души, чтобы в нём не воцарилось Милосердие. И когда очередь дошла наконец до платья Зарины, публика была в состоянии, близком к экстазу.

Лот Зарины завершал основную часть торгов и, поскольку являлся произведением искусства, то удачно выполнял роль моста от нарядов к картинам, скульптурам, фотографиям и сервизам, а потому его особенно торжественно вывезли на сцену, накрыв чёрной прозрачной тканью с воланами. Хозяйка, всегда выступающая в роли ведущей, когда дело касалось платьев, одобрительно кивнула.

– Леди и джентльмены, – объявила она, указывая на вешалку, – мы рады представить вам жемчужину нашего сегодняшнего вечера – изумительной красоты творение, любезно предоставленное нам Госпожой Зариной! Платье, которое является визитной карточкой её собственной линии вечерней одежды под маркой Gospozha Z, похлопаем!

Зарина приподнялась со своего места и приветливо, хотя и не без чувства гордости, улыбнулась всем обратившим на неё свои взоры и подарившим ей аплодисменты, а это был весь зал, если не считать Любимого с Пассией, вдруг уткнувшихся в телефоны.

Хозяйка собственноручно скинула покрывало и перед публикой предстало уже знакомое нам перламутрово-серое бархатное платье элегантного кроя. На первый взгляд, оно сильно уступало ранее проданным лотам.

– Стартовая цена – тридцать тысяч евро!

Зал, имеющий твёрдое намерение активно расставаться со средствами до конца вечера, вдруг в нерешительности застыл.

– Это, господа, не просто платье, – продолжила Хозяйка Бала, – это исторический артефакт! Раньше вот эта тесёмочка украшала туалет самой Маркизы де Помпадур! Франция, XVIII век! Лувр, господа! Фаворитка короля!

Зарина заметила, как Любимый зашептался о чём-то с Пассией, та сморщилась и надула губы, отдернув руку от таблички с цифрой. Другие дамы, напротив, с интересом уставились на лот, и руки некоторых из них уже вцепились в сигнальные палки, готовые взметнуться вверх, как Хозяйка добавила:

– Обратите внимание, господа, в отделке этого платья использован турецкий алтабас XVII века с плеча Мурада IV, господа! Уникальнейший музейный экземпляр!

Успевшие подняться цифры мигом опустились. Надо сказать, что как раз на момент благотворительного бала наша страна прервала всякие отношения с Турцией. Межгосударственный конфликт достиг такого напряжения, что даже маниакальные любители турецких курортов бойкотировали их берега. И теперь государственные мужи, равно как и бизнесмены (впрочем, «как и» можно опустить в силу того, что мы наблюдаем здесь редкое единение душ), оказались заложниками конфликта двух добродетелей, свидетелями битвы двух исполинов – Милосердия и Патриотизма, – и, мало того, результат этого сражения зависел конкретно от их благоволения той или иной стороне! Но может ли сердце воевать против лёгких? Может ли добрый отец выступать против ласковой дочери?

Мой друг, когда в схватку вступают силы противоположные, когда Зло восстаёт против Добра, Жадность против Щедрости, Ложь против Правды, то этот сценарий тебе с детства знаком, хотя жизнь, цинично им пренебрегая, навязывает другую систему координат: когда Зло воюет против Зла, Жадность против Жадности, Ложь против Лжи. Признайся, как часто принимаешь ты решения, находясь между Сциллой и Харибдой, между тигром и крокодилом? Но если в душе твоей столкнулись Добро с Добром, что скажешь ты? Если Милосердие и Патриотизм скрестили шпаги, как распознать уколы совести?