В стране слепых я самый зрячий, или Королевство кривых. Книга 2. Том 3. Накал

– Кажется, у фифочки муж при деньгах, – сказал я.

– Да не знаю, владелец конторки какой-то занюханной «Печати и штампы», как неудавшийся художник экслибрисы ваяет. Правда он сынок министерский и генеральский внук, квартиры у него в центре, антиквариат, говорят, имеется.

– Ну вот, – сказал я.

– Может и так… Только странно это, а? При живом, так сказать, муже она идёт тело любовника преспокойно опознавать.

– Я бы не сказал, что так уж спокойно, – напомнил я, как Таня в обморок у нас хлопнулась.

– Может, притворилась? – недоверчиво скривился Кочарян.

– Да нет, что я, обморок от игры не отличу? Я всё же врач.

– Да ладно, врач! – засмеялся Кочарян. – У тебя все жмуры, вон, в обмороках.

– Они не в обмороках, они мёртвые, и тут нечего смеяться, – строго сказал я, я не люблю шуток о смерти. – Идём, снимки тебе его отдам.

Вот так странно продолжилось дело о мнимом Курилове, потому что я-то верил Тане, что она не опознала его. Хотя… может быть, она научилась притворству за эти годы? Жизнь ведёт, действительно, странную…

– Ты подозреваешь её, ну… фифочку? – я не хотел обнаруживать свою заинтересованность.

– Если выяснится, что она соврала, стану подозревать.

– Почему? Какой резон ей врать? – я отдал ему папку со снимками спорного неизвестного.

Кочарян пролистнул папку для виду и снова посмотрел на меня:

– Резон прямой, он завещание оставил, Курилов, то есть.

– И что есть, что наследовать? – я присел на край стола.

Кочарян пожал плечами неопределённо, словно и не свои слова произносит сейчас, говорит, а сам не думает:

– Он художник, как только умирает художник, его картины резко возрастают в цене. Он оставил всё ей, как и авторские права на свои световые инсталляции здесь, в Москве и за границей тоже, то есть на всё.

– И ради этого она заказала его? Чтобы ещё одну шубу купить? Фигня какая-то, не находишь?

– У него контракт с несколькими западными фирмами, он сделал для них там… чёрт… я не помню сейчас точно, но за дорого.

– Так он за границей значит, как она и говорит.

– Был. В Париже и в Лондоне, это точно, и ещё где-то… А теперь куда-то слился, то ли в Америку поехал, то ли в Москву.

– Да сообщить в Интерпол…

Кочарян закатил глаза, захлопывая папку и мне почему-то стало жаль в этот момент, что он забирает её, будто может потерять. Странное чувство, никогда он ничего не терял, вполне был собранный следак, звёзд с неба не хватал, конечно, но кто их хватает? Пуаро?

– Ох, не умничай, Валерий Палыч, щас подорвутся все разыскивать какого-то Курилова, когда террористов не ищут, что ты ей-богу, как пионер. Выяснить надо сначала, чей труп, вот что…

– Кому экспертизу-то делать отдашь? – спросил я, продолжая неясно беспокоиться за свою папку.

– Это как начальники решат. А что? Ты лицо заинтересованное? Тебе нельзя, небось? – он усмехнулся и протянул мне папку назад. – Бери, я хотел убедиться только, что снимки есть. А кто сопоставлять будет, какая разница? Или ты ревнуешь? Хотя ты спец вроде уже?

Я пожал плечами и поднялся, Кочарян вернул мне папку с усмешкой. Странно всё же…

Весь этот разговор внушил мне тревогу, в Тане я был уверен, но всё так складывалось, что… что это великолепнейший повод позвонить ей. И я позвонил. Но её номер не ответил, я звонил на протяжении недели. Тогда я позвонил Платону.

– Лётчик, Таня заболела, поэтому и телефон отключён. Ты не звони ей пока…

Я замялся на мгновение, смутившись, потому что почувствовал себя чуть ли не назойливым. Но… я не просто так позвонил, я по делу, сказал я себе и заговорил увереннее:

– Да вообще-то я по делу, Платон, понимаешь, тут ерунда какая-то вокруг неё разворачивается, я хотел… предупредить.

– Предупредить? О чём?

– Давай встретимся.

Мы встретились, зашли в центре в какой-то бар, пропахший пивом и потом, хотя прозывался каким-то модным ирландским словом, которое я не решился бы прочесть вслух, и народу тут было полно. Я рассказал Платону всё, что знал.

– Ну, если за неделю новостей нет, значит, и не Курилов это, долго снимки сопоставить?

– Вообще-то это не показатель. Завал дел, Платон, потому и не быстро, и найти ещё надо его, Курилова, снимки, если вообще он к стоматологу ходил в Москве.

– Ходил, надо думать, зубы у него отличные.

– А сколько поликлиник? И ещё делали ли ему обзорные снимки там, тоже, знаешь ли, не всем делают. Так что это ниточка очень тонкая и ненадёжная. Но… сам факт, что Таню взяли в разработку лично мне не нравится. Ты понимаешь? Всё будто нарочно против неё.

Платон посмотрел на меня, качнув головой, брякнул свою кружку на место, вообще пиво он любит, в отличие от меня, но с ним за компанию я готов был пойти хоть в Макдональдс.

– Ты же понимаешь, что это чушь, какое заказное убийство?! Где Таня, где вся эта… шушера бандитская. Хотя… Марк, конечно… – вдруг помрачнел он.

– Марк? Это…

– Марк Лиргамир – муж Тани. Он ведёт… очень сложносочинённую жизнь, о которой даже я ничего не знаю, я только чувствую, что он непрост. Но чтобы он стал избавляться от Боги Курилова… тем более тот уехал надолго, ещё не известно, пойдут дела на Западе, и не вернётся, – Платон проговорил всё это уверенно. – И… да нет, давно бы как-нибудь уже… Книжника не трогает же.

– Почему?

– Что почему?

– Почему не трогает? Почему он позволяет это ей?

Платон выпил свою кружку, и попросил ещё.

– Почему… это ещё более сложный вопрос, Валер… Я не знаю, и не понимаю этого, как мужчина, и знаю и понимаю в то же время. Одно скажу точно, он… сделает что угодно, чтобы удержать её.

Я не стал расспрашивать больше, тем хуже для меня, что Танин муж осознаёт, каким сокровищем владеет.

– Я поговорю с ним, – сказал Платон. – Пусть пока увезёт Таню от греха…