В стране слепых я самый зрячий, или Королевство кривых. Книга 2. Том 3. Накал

– Ты же сказал, она больна.

– И очень серьёзно, у неё пневмония, недели две проваляется ещё точно, а там пусть валят куда-нибудь… лучше за границу – он выпил свою водку залпом и даже стукнул донышком о стол. – Эх, чёрт… Жаль, что у босяка Курилова сотового нет, уже бы выяснили всё сто раз. А так ни я, ни даже Таня не знаем, где он сейчас на самом деле. А вдруг и правда, в твоём морге…

Он посмотрел на меня, я покачал головой.

– Таня говорила так уверенно.

– Она хотела быть уверенной. И ты на её месте захотел бы, разве нет?

– Возможно, – сказал я, справедливости ради, тот труп, действительно опознать очень сложно, только размышляя, как Таня… но и ошибиться она могла, конечно, могла, потому что сложно спокойно взирать на такое…

Я запутался и взволновался ещё больше после нашего с Платоном разговора, и огорчился, потому что он означал, что в ближайшее время мне не увидеть Таню…

…Да, ты прав, Лётчик, новости были нехороши. И странны. Вдруг Таня оказывается в центре странного дела об убийстве, я, как криминальный журналист, очень хорошо понимал, как всё может повернуться в таком разбирательстве.

Я поехал с этим к Марку, и самой Тане. Её я застал спящей, и Марк вышел со мной на кухню, подальше от спальни, хотя тут в любой комнате мы не помешали бы Тане спать.

– Как Танюшка?

– Выправляется, – кивнул Марк, плотно прикрывая кухонную дверь. – Вчера температуры уже не было и позавчера тоже. Слабая ещё и не ест ничего.

Он не отдал её в больницу, хотя двустороннее воспаление – вещь нешуточная, но научился делать капельницы и всё остальное, что было необходимо, чтобы помочь ей сейчас. Даже кислородный аппарат купил. Первые дни, когда Таня плохо соображала в своём полуобморочном состоянии, она молчала об этом, а когда стала немного выправляться, сказала ему:

– Марик, теперь я чувствую себя инвалидом на смертном одре… отдай кому-нибудь эту штуку, в больницу подари, они счастливы будут.

– Непременно подарю, не сомневайся, вот поправишься полностью, сам отвезу в больницу, – улыбнулся Марк.

Таня похудела, но и он осунулся за эти дни, не отходил от неё ни на шаг, отключил её телефон и не пускал никого, кроме нас с мамой. И был напряжённым и серьёзным, не отпускал своих обычных острот. Мама помогала тоже, как могла, больше советом. Когда я увидел, как ловко Марк орудует с капельницей, я высказал ему своё восхищение.

Он посмотрел на меня строго, без улыбки:

– Вообще-то нечем восхищаться, Платон, я отлично умею делать внутривенные инъекции. Могу попасть в любую вену, даже подключичную. И не только Тане, но даже самому себе. Ну это… к сожалению, – он посмотрел на меня потемневшими глазами. – К сожалению, н-да… но и к счастью, как выяснилось.

Он спросил, хочу я чаю или кофе, или, может быть, коньяка, включил чайник, по-моему, автоматически, и достал бутылку из буфета. Тане нравилось оформлять вот так свой дом: со смесью старины и современности. Поэтому здесь, на кухне в белых тонах, у неё линии старинных шкафов, гнутых ножек стола, стульев и креслиц поодаль у окна, а окон в кухне было два, выходящих на улицу, скатерти с домотканым кружевом, и таких же салфеток, соседствовали с самой современной кухонной техникой.

Выслушав всё, что я сказал ему, Марк долго молчал, налил себе и мне коньяка в сверкающие пузатые бокалы и мы сели с ним в те самые креслица у окна.

– Странно… Зачем копать под Таню?

Вот это был самый правильный вопрос. Ну нашли неопознанное тело, не опознали, и похоронили, что особенно разбираться-то? Разве мало такого происходит теперь? Сплошь и рядом. Но они почему-то настойчиво разрабатывают его.

– Было бы логично предполагать, что Таня, напротив, опознает Курилова, если уже она рассчитывала, якобы, на его невероятное наследство, чушь собачья… а тут… логика где у них? – сказал я, покачав коньяк в бокале.

– Платон, тут нечисто дело. Таня – не цель, она средство, которым хотят поразить не её. А, например, тебя, – сказал Марк и посмотрел на меня.

– Меня?! – удивился я. – Тебя понятно, но я-то…

– Нет, Платон, думаю, всё же тебя, – сказал Марк, и, взяв в руки сигаретную пачку, стал вертеть её, не открывая. – Я фигура прозрачная и незаметная, законспирированная лучше Штирлица какого-нибудь, с самого начала мне нравилась сама эта игра – шифроваться, поэтому я нигде на свет ни разу не выходил. Я для всех – богатый мажор, проживающий наследство предков.

– Но кто-то всё же знает, кто ты есть?

– Только Таня, – он посмотрел мне в глаза и я понял, что ей-то он доверяет всецело. – Остальные знают только малююююсенькие кусочки мозаики, – он даже показал холёными белыми пальцами, какие это маленькие кусочки. – Так что, Платон Андреич, ищи, кому ты насолил и крепко.

– Кому… – я растерялся.

Вообще-то освещать криминальные новости – занятие неблагодарное и опасное со всех сторон, тобою недовольны правоохранители, тебя ненавидят и преступники, хотя при необходимости и тем, и другим, ты способен принести немалую пользу. Журналистские расследования выявляют преступления, к которым сыщикам бывает не добраться своими путями, а подозреваемые, если они невиновны, могут тем же способом отстоять свою невиновность. Но и тех, и других довольных и озлобленных у меня за спиной… целый сонм. Господи, лучше бы согласился светские новости эти тупые, освещать. Уйду из криминальной… надо подумать, куда…

– А… муж Кати твоей, этот бывший, он ведь следователь, кажется, – Марк остро посмотрел на меня из-под светлых бровей. – Не мог он каверзу тебе устроить через Таню?

– Да нет… Катю спокойно отпустил, уж хотя бы поскандалил…

Марк откинулся на спинку креслица, и прищурился, разглядывая меня.

– Не странно ли? Такую женщину как Катя так легко отпустил? И после того как в юности чуть не засадил тебя из-за одних подозрений в ухаживаниях за ней.

Я усмехнулся:

– Ты в курсе, я смотрю.

– Мы близки с Таней, как это тебе ни странно, – сказал Марк.

Я ничего не ответил на это, думая, что да, мне это странно, но чем дольше я наблюдаю за ними, тем меньше удивляюсь этому, в каком-то смысле они вообще идеальная пара.

– С тех пор ещё кое-что произошло, только благодаря мне он вообще сам не сел и даже в Москве оказался, так что нет, он мне скорее обязан теперь, всей своей карьерой, а может, и жизнью.

– И ты веришь в человеческую благодарность? – покачал головой Марк.

– Почему бы и нет? – проговорил я, вообще-то я просто не задумывался над этим ни разу.

– На благодарность способны чистые сердцами люди, способные душами осветить путь во вселенной. Слово-то какое «благо-дарность», способность дарить благо. Ты считаешь, твой Никитский такой человек?

– «Мой» Никитский, – усмехнулся я.

Марк лишь пожал плечами, предоставляя мне самому разбираться, мой Никитский или чей он.

В это время открылась дверь, и вошла Таня в мягком трикотажном костюме и смешных чунях на ногах, волосы убраны в косу, впрочем, растрепавшуюся как обычно.

– О… привет, Платоша – Таня подошла к нам, легонько поцеловала меня в висок. – Что это вы заперлись, парнищи?

И переместилась к Марку, положив руку ему на плечо.

Он сразу преобразился, вся острота и строгость исчезла из его лица, оно стало мягким, светлым, совсем молодым, глаза посветлели и заискрились. Он обнял Таню, ласково притянув к себе за талию, и прижался головой.

– Поспала?

– Да только и сплю, как бабка. Пора погулять выйти. Вот Платон, живу в таком месте чудесном, и не прогуливаюсь уже… сколько, Марик?

– Будто ты до этого гуляла, – усмехнулся Марк, покачав Таню немного своей рукой. – Носилась как ненормальная из конца в конец по Москве. Вот не поверишь, Платон, за все годы впервые мы провели столько времени вместе.