Байкал. Книга 3

– Рыба шутит, что я ребёнок?

И я засмеялась тогда:

– Дак не ребёнок, конешна, но тела-от нет совсем.

– Зато в тебе с избытком! – захохотал Дамэ и щёлкнул меня по заднице, за что тут же получил подзатыльник.

…Да, так они и подшучивали друг над другом и надо мной попутно, не будь их двоих… да что там, они стали моей семьёй теперь. Годы мы не считали, верно, но мне всё казалось, что их нисколько не прошло, всё стояли передо мной лица Марея, улыбающегося после смерти, вскрик Огника: «Нет!», когда он отгонял стрелы от нас, и то, как крепко держал его за мёртвую руку Эрбин, как удивительно похожи и изумительно красивы они были, объединённые этим последним рукопожатием под крылом Смерти. Невыносимо думать об этом, видеть это всё время перед мысленным взором, это ржавыми топорами разрубило моё сердце и мою душу, и изгнать из моего сознания это видение я тоже была не в силах. А потому не жила, не дышала, не чувствовала, не считала дней, не читала книг, не видела ничего вокруг себя, все страны, леса и горы, что мы проехали, прошли мимо, я не запомнила, не заметила, ни заинтересовалась ничем. Рыба права, я не вижу и не чувствую ничего, я вовсе не живу. И для чего моё тело остаётся ещё здесь, я не могу понять. Иногда мне кажется, что я живая потому, что они двое рядом со мной, Рыба и Дамэ.

Из всего нашего путешествия я помню только одно: я спустилась к Завесе, а дальше не помню ничего… Только, что пошла туда, потому что там, за Ней были все, кто был мне дорог и без кого я просто не могу остаться живой, я так хотела Завесу отодвинуть и войти, но… вот, что было дальше, почему мне это не удалось, почему я так и не вошла или вошла и вернулась? Потому я всего лишь тень теперь? Не знаю, не могу вспомнить… не могу теперь быть иной…

Почти всякую ночь, если мне не спалось, я думала об этом, я видела снова моих любимых, как улыбался Марей уже мёртвыми, уже бледными, но ещё мягкими губами, как тень от ресниц Эрбина почти достала его губы, как ветер легонько играл распустившимися волосами Огника, тонкими шёлковыми светло-русыми, всегда блестевшими на солнце, и теперь они блестели тоже, он умер, а его чудесные длинные волосы блестели и светились на солнце, словно продолжая жить… как больно, невозможно забыть… невыносимо без него жить… не могу, не могу… без него не могу!..

Я села, задыхаясь, словно мне на грудь наступили ногой. И в палатке душно. Дамэ, потревоженный моим движением, заворчал:

– Ты чего? Куда собралась?

– Спи, Дамэ, – прошептала я, поправив одеяло на нём.

– Спи… сама прыгает, как заяц… Куда собралась? Я с тобой пойду.

– Спи, не надо со мной, я подышать, не спится… Сейчас проветрюсь и приду.

– Начну засыпать, ежли тебя не будет, учти, за тобой пойду, – пробормотал Дамэ.

– Не надо, ничего мне не сделается, людей зде нет, а от зверья мне вреда не будет, спи, не беспокойся.

Я вышла из палатки, завязав платок накрест, чтобы ночная свежесть не просквозила меня, болела я редко, но случалось, простывала и мои сотоварищи сильно грустили в такие дни, будто тоже теряя силы вместе со мной. А потому, заботясь о них, я старалась беречь своё здравие.

Ночь была тёмная, луна пряталась в облака, но я видела хорошо, спустилась тихонько к воде, не оступившись ни разу на неверных камнях. Царь-Море будто вздыхало медленно и значительно своей исполинской грудью, по этим гигантским волнам я и поняла, что это не такое Море, как наше, что оно во сто, а может и в тысячу раз больше. Вот сейчас, стоя у кромки мокрого песка, тёмного, серого, я думала, а что если это не край земли, что если там, за этим Царь-Морем ещё земли? Ведь на восточном берегу Великого Байкала…

– Здравствуй, прекрасная Аяя, предвечная, славная Селенга-царица, – вдруг услышала я. Я вздрогнула от неожиданности, хотя голос рокотал мягко, бархатно как это самое Царь-Море перед моими ногами.

Я обернулась, в этот момент луна вышла из-за туч и осветила берег и человека, сидящего на большом валуне у края воды, вокруг которого покачивались медленные волны. Он был обнажён, но это не был Дьявол, во-первых: он не был так совершенно прекрасен, хотя очень красив, а во-вторых: уд его не выставлялся бесстыдно и нагло, а был вполне целомудренно прикрыт странной повязкой на бёдрах, иной одежды на этом человеке не было…

– Я житель морских глубин, а там одежда только помеха, как ты знаешь, – ответил чудной незнакомец, угадывая или читая мои мысли. – И Тот, о Ком ты помыслила, прекрасная Аяя, сюда не ходок, здесь людей нет, а я Ему без надобности.

– Так ты не человек?

– Человек в каком-то смысле, как ты или иные предвечные, только ты молода совсем, и полтысячи лет не живёшь, а я не помню, когда и народился на этот свет. Теперь считаюсь Богом среди многих и многих народов, но я не Бог, потому что смертный как и ты. Воды мира в моём владении.

– Все воды? И Байкал?

– И Байкал, но с внутренними морями, как твой Байкал, сложнее, суши много вокруг, я как в темнице там…

Я засмеялась, говорит как просто, словно и не повелитель Водных стихий.

– А что о Великом Море за тоска? Привет разве кому передать?

Я вздохнула, холодный ночной ветер пронизал насквозь.

– Нет, некому приветы передавать, – сказала я, ёжась.

– Ну, нет, так нет, тебе виднее. Что дрожишь? Замёрзла разве? – спросил он.

Сам он при наготе и в воде своей студёной чувствовал себя, очевидно, хорошо и никакого холода не чувствовал.

– Да нежарко, – сказала я.

– Что ж молчишь, я погреть могу.

Он каким-то непостижимым образом в мгновение ока оказался возле меня, большой, очень тёплый, упругий и гладкий, и обнял меня за плечи, тяжёлой тёплой рукой. От всего его тела веяло теплом, и мне действительно сразу стало тепло. Кожа его бронзового цвета, на лице с широким лбом и дерзкими бровями, аккуратная борода, чёрные волосы крупными волнами спускались на плечи, пахнет как его Царь-Море свежо, горьковато, на руках и на лице его вблизи я заметила рубцы, беловатые, старые, но красоте его они были не помеха, а словно бы обрамление, как орнамент.

– Откуда же шрамы у тебя, коли людей здесь нет?

Он поглядел на свою руку, будто не видел и усмехнулся:

– Людей нет, но чудовищ в морских глубинах множество, по молодости неосторожен я был, глуп, попадался к таким в зубы. Теперь научился общий язык находить. Теперь врагов у меня в глубинах нет.

– Врагов нет? А кто? Слуги?

– И слуги, и товарищи.

– Товарищи… и много их?

Он засмеялся:

– Немного, оттого и скучновато, вот и выхожу временами на сушу, с людьми поговорить, душу развлечь. А тут предвечная объявилась, да ещё такая, что в воде не хуже меня себя чувствует, к тому же со всеми живыми тварями говорит без помех. Даже я с обитателями моих владений не со всеми способен так общаться. Так что не мог я не выйти и не поприветствовать тебя. А увидел и…

Он стал ещё теплее, немного и мне будет жарко от его объятий.

– Красы подобной твоей я не видел, Аяя. Хотя живу я уже больше ста веков.

Я посмотрела на него, потому что и голос его зазвучал как-то уж слишком глубоко, словно он спустился из горла даже не в грудь, а в живот. У него очень красивое лицо, необычное, не наше, глаза светлые при общей смуглости, похоже, зелёные, в темноте не сильно разглядишь… и губы покраснели под чёрными усами, ещё миг и…

– Ох, да ты што?! – дёрнулась я, отстраняясь. – Целовать надумал, а даже имени не назвал…

– Орсег я. В разных странах и народах по-разному зовут, но мать назвала меня Орсегом.

– Красивое имя у тебя, Орсег, и сам ты полнейший красавец, одна радость, конечно, полюбить тебя, но не надо, не целуй меня, не стропоти.

– Отчего же, Аяя? Я не с простым соблазном, для того по берегам много девушек найдутся, моих детей по земле много бегают, те, особенно, кто после плавает лучше всех и моря любит. Но к тебе… Ты…

Орсег всерьёз взволновался объятиями, похоже, и человек он сильный, так что ежли надумал он нехорошее что, я только криком могу моих товарищей на помощь позвать…

– Не надо, не кричи, сильничать я не стану, не бойся, я зла не люблю, – сказал Орсег, выдыхая и немного ослабляя руки, снова убрал одну, оставив как было – одну на плечах моих, чтобы было мне по-прежнему тепло. – Красота твоя и верно ум мутит, не верил я, но… Может быть… подумай, выходи замуж за меня? Мне такой как ты никогда не найти. Я добрый человек, не обижу и ревновать не стану, а богатств как у меня и вовсе ни у кого на этой земле нет. Ты сейчас же не отвечай, прямо теперь и не потяну на дно, но… поразмысли?

– Нельзя мне замуж, Орсег, – сказала я тихо. – Бесплодна я.