– Пустят. Теперь я разозлился. Он был прав, но теперь я. Готовилась к экзаменам-то или как?
– Готова я. И ещё стану готовиться, если… но как?..
– Выбью общагу тебе, не так давно я институт кончил, связи ещё кое-какие остались. Документы ещё не принимают, с первого? Да и вот что… будешь на мои деньги жить, ясно? У них ничего не бери. Пусть подавятся.
– Но… я…
– Я ничего не прошу за это, Май, если ты подумала… – поспешил добавить я, гася сигарету. – Хочешь, вообще можешь не встречаться больше со мной, я могу тебе книжку завести или переводить…
– Да ты что?! Наказать меня так хочешь? Ю-Ю, я не смогу жить, если не буду видеть тебя! Я уже чуть не умерла… Ты же…
И заплакала опять. Похоже, кингстоны открылись сегодня, только эти воду выливают, а не вливают…
Я подошёл к ней, она обняла меня, прижавшись лицом к моему животу.
– Не бросай меня, Илюша…
И тут мы услышали и увидели через грязнущее пыльное стекло забегаловки, что подъезжают несколько мотоциклов. Это же наши, с «Горы». Начали заходить, распространяя шум и запах бензина, промасленных штанов и курток, крепких яиц и адреналина.
– О, Туманыч! Давно не видались! Куда пропал-то, всю весну мимо? – они пожимают руки, хлопают по плечам, смеются.
– Говорили в Москву к нам подался, так что ли?
– И Малая с тобой. Привет, Малая, как жизнь?
Ю-Ю пожимает протянутые ладони, улыбаясь немного принуждённо.
– В институт поступает, – сказал Ю-Ю за меня.
– Ишь ты, уже школу кончила, а я думал, ты в седьмом классе! – это сказал Мокрый, тот самый, что клеился ко мне в прошлом году.
Все заржали, начали подсаживаться к нам со своими тарелками, вокруг располагаться, скоро запахло пельменями, несут и лимонад, и пиво. Девчонок немного, со мной четверо всего.
И дальше получилась незапланированная для нас, но обыкновенная рокерская тусовка…
Глава 2. Суверенитет
Я проснулся поздним утром, уже полдень, судя по свету, наполняющему комнату, я поднял голову, вгляделся в часы над дверью. Так и есть: четверть первого. Целые сутки спал… и… всё новое теперь в моей жизни. Я знаю, это не сон. Всё, что я видел во сне после… мои руки, вся кожа пахнет её ароматом… Майка… Я совсем другой теперь. Я будто родился опять за эти сутки…
Вот только, где ты?
И вдруг через приоткрытую дверь я услышал разговор с кухни, чуть-чуть заглушаемый шумом льющейся в раковину воды.
– Ты, девочка, не обольщайся, у него таких как ты, сотня сотен. Вон диван весь продавил.
Ну, Иван Генрихович, что ж ты городишь?! Мало того, что врёшь безбожно, так ещё и пытаешься Майку обидеть. Я поспешил встать. Но разговор продолжился тем временем.
– А я и не обольщаюсь, – ответила Майка, улыбка в голосе… – Я Васю люблю, и буду любить, чтобы вы тут ни говорили. Он чистый и честный, он лучше всех на свете. Вот и всё.
Вот Майка, принцесса, всегда была и осталась. Моя принцесса. Моя Майка. Сразу стало спокойно на сердце. Легко и солнечно. Как никогда в жизни ещё не было, я не один, оказывается…
– Лучше помогите мне убраться, и крупу найти, я кашу сварю, завтрак надо приготовить Васе, скоро встанет, а у нас тут только мусор да бутылки. Сами-то завтракали?
– Нет, – мрачно признался старый женоненавистник.
Я улыбнулся самому себе и своей жизни. Вкус счастья после стольких несчастий всегда так сладок?
Когда я, вымытый в душе и посвежевший, заново родившийся, Василий Метелица пришёл на кухню, то увидел трогательную картину: Иван Генрихович складывает пустые бутылки в погромыхивающую авоську, уже третью на полу, весь мусор убран, большая часть посуды вымыта, шумит чайник на плите, над небольшой жёлтой кастрюлькой поднимается аппетитный парок.
Майка обернулась ко мне от плиты, моя футболка на ней с чёрным черепом во всю грудь, я сам его рисовал на обычной белой «фуфайке», как она называлась в магазине, специальной краской, не смывается, между прочим, и ворот оторвал, чтобы настоящий гранж получился.
Я не видел в своей жизни ничего светлее и лучше, чем она сейчас. Она улыбнулась самой прекрасной улыбкой, какая может расцвести на человеческом лице.
– Василёк…
Вася не знал, но этому позднему утру предшествовало утро раннее, когда мы с Ю-Ю приехали к нашему дому на улице Труда.
– Они и не заметили, я смотрю, что ты мотоцикл угнала, – усмехнулся Ю-Ю, останавливая мотоцикл за воротами.
– Я старалась. Настоящей заделываюсь преступницей, – сказала я, слезая с «коня».
Найда радостно приветствовала нас обоих, выйдя из своей будки и крутя хвостом так отчаянно, что казалась похожей на вертолёт.
– Ревень не рвёт никто, – сказал Ю-Ю, проходя мимо грядок с зеленью.
– Пирогов сто лет не пекли.
– И скамейку не покрасили к лету. Придурки…
Он решительно подошёл к дому и я, видя его уверенность, перестала чувствовать страх.
Утром все встали рано, хотя с вечера долго не ложились. Переругались сто раз за вечер. Спорили звонить ли подругам Майи или нет. Мы с Лидой наседали на Татьяну Павловну, требуя, чтобы она позвонила, она отнекивалась, едва до слёз не довели её.
– Какие подруги! – восклицала она. – Очумели вы совсем?! Я весь май ей позволила в школу не ходить от тех подруг! Бойкот и травля в классе! «Подруги», вечно не знаете ничего…
– Но кто-то же знает, где Илья живёт?!
– Она звонила ему, там номер должен быть… На квитанции, не выбросили? – вспомнила Лида.
– И что нам номер? Позвоним, осведомимся, как они там? – опять ору я.
– Может, твой милицейский дружок адрес по номеру узнает? – сказала Лида.
Я пошёл искать записную книжку с номером Артурова Генки, моего земляка, с которым мы приехали из нашей Сосновки поступать в институт, оба поступили, только он бросил и подался в милицию.
Но лето, субботний день, я не застал его…
– С кем Илья дружил в институте, мама? – спросила Лида. – Ты же знаешь, может позвонить, он же к кому-то в Москву поехал не в пустоту.