Говорит и показывает. Книга 2

– Ну… этот… немец… но откуда знать телефон?

– В записных книжках его посмотреть, – сказал я, направляясь наверх.

Но Лида прокричала снизу:

– Не ищи, нет у него никаких книжек, всегда всё так помнил, сроду не записывал. Он конспектов-то в институте почти не вёл, запоминал на слух.

Мы с Татьяной Павловной удивлённо посмотрели на неё, мы этого не знали, а она усмехнулась:

– Это Маюшка рассказала, я ей говорила про институт пару лет назад, мол, учись конспектировать, а она и ответила: «А Ю-Ю почти никаких конспектов не делал! Он так всё помнит».

Я ещё больше разозлился, всё, что мы знаем о них, это то, что они любовники, а кто они такие, об этом мы все трое вообще ничего не знаем. Как мы найдём людей, о которых нам почти ничего не известно?

С досады мы стали орать и ругаться, обвиняя друг друга в том, что дети были предоставлены сами себе.

До самой ночи ругались. У всех поднялось давление, разболелись головы, кончилось тем, что Лида всех, включая себя, напоила какими-то таблетками и каплями и мы заснули нездоровым сном, чтобы проснуться всё с той же головной болью, злостью и неизвестностью.

В надежде, что Маюшка вернулась за ночь, я поднялся наверх, но нет, холодно и пусто в обеих комнатах. Лида поднялась вслед за мной, с той же целью.

– Потеряли мы детей-то, а Вить? Разогнали…

– Не надо, Лида, мы всё для них делали, потакали, всё дали, а они оборзели от нашей любви и вечной вседозволенности.

Она вздохнула, видимо, не соглашаясь со мной.

– Ну что, не так? – начал заводиться я.

– Не так, они хорошие дети.

– Хорошие, только… – я не хочу даже вспоминать сцену, какая предстала мне январским тёмным утром…

И мы вместе пошли вниз по лестнице, как из опустевшего гнезда. Гнезда разврата.

Вот тут дверь входная и открылась, и вошли те самые дети… Впереди Илья, наглый, волосы длиннющие, встрёпанные от лица, будто на мотоцикле ехал, за ним Маюшка, и верно, шлем на локте держит. Так они… как же и когда мотоцикл вывели, ещё вчера был, я машину ставил, видел…

– Бон джорно, – сказал он, видимо не в силах желать нам ни доброго дня, ни здоровья по-русски.

Я ринулся к ним.

– Не смей подходить к ней! – выпалил Илья уверенно и громко, задвигая Майю себе за спину. – Теперь ты под статью у нас подпал, папаша!

Татьяна Павловна вышла к нам, ахнула:

– Илья?!

– Не надо возгласов тут, – спокойно проговорил Илья, даже не взглянув на неё. – Слушайте меня теперь: вы все преступники. Садисты и насильники. И я посажу вашу компанию…

– Что ещё?! – заорал я. – Кто это говорит?!

Убить наглеца сейчас же!

– Вопрос теперь в том, кто ты, Виктор Анатольевич! – Илья посмотрел на меня. – Что говорит весь город?! – он прищурился. – А если то же скажу я и Маюшка? Если увидят замки на двери и заколоченное окно?! Если осмотрят её и найдут все синяки и ссадины, что ты насажал ей, сволочь?! – на последних словах он почти взвизгнул, сорвавшись на фальцет.

– Илья! – возмутилась Лида, поражённая и словом этим и его уверенностью, как и я.

– И ты помолчи, Лида! Вы обе не могли не знать, что он делает с девочкой! Как бьёт и издевается! Спермы не найдут, так что ж, я ему сам презервативов подарил помнится, а, зятёк-ходок?! Вот кто сядет плотно, и вы две за соучастие! Тогда мамочка, не то, что директорского кресла или обкомовского зала заседаний тебе не видеть, но и вместе с зятем-маньяком отправишься, куда? Куда Макар гусей не гонял?!

– Как же тебе не стыдно, матери! – опять воскликнула Лида.

– И ты, милая добрая сестричка, ласковая мамочка, отправишься, и Игорь Владимирович отвернётся, такую мерзость не прощают даже самым красивым и молодым любовницам.

– Илья… – выдохнула Лида, опускаясь в кресло.

– Вот так-то… – будто закончил стрелять, выдохнул Илья. – Так что выполнять теперь станете наши условия, хватит тут фашизм строить в отдельно взятом доме.

– Ты говоришь, Лида, хорошие дети? – я сверкнул глазами на жену.

Но Илья, только «перезарядил винтовку».

– Пусть мы плохие дети, но мы тут плоть от плоти ваши, так что нечего ужасаться. И на зеркало пенять.

– Ты… чего хочешь-то? – как-то бессильно сказала Татьяна Павловна.

– Вернуть полную свободу Майе. Чтобы могла ходить, звонить, с людьми встречаться, хватит конвоев ваших… Говорить даже дико, будто я против режима апартеида пришёл бороться.

– Да щас! – нет, я точно сейчас убью его.

– Погоди, Виктор…

– Вот именно, погоди, Виктор. Мама, неси Маюшкины документы, все, что есть…

– Ты женится без нашего позволения всё равно не сможешь! – заорал я.

– Пошёл ты! В институт поедет девочка, – сказал Илья, глянув на меня как на убогого дурачка.

– Я не позволю ей к тебе… к тебе в подстилки…

– Хватит! – рявкнул Илья. – Не сметь оскорблять девушку, распустился совсем! Поедет учиться.

– Ишь ты! Не пущу с тобой!

Да что это в самом деле!? Передо мной они оба зимним утром…

– Куда ты денешься? Мама, документы где?!

Татьяна Павловна принесла уже и держала в руках. Илья забрал их просмотрел внимательно, педант чёртов!

– И последнее: я сюда приеду и приду, когда мне вздумается. Это частный дом, и я наследник моего отца вместе с матерью и сестрой, никто меня наследства не лишал.