МилЛЕниум. Повесть о настоящем. Том 1

Из кухни выглянула бабушка Лёни:

– Алёша… – увидев меня, она замерла, чуть ли не с открытым ртом…

– Бабуля, это Лёля, познакомься, – улыбаясь как-то особенно, гордо, что ли, сказал Лёня. И придвинулся ко мне, чувствуя моё волнение.

Я улыбнулась, стараясь не цепенеть. Мы, между тем, прошли на кухню, Лёня поставил коробку с пирожными и положил кулёк на стол.

– Мы трубочек с кремом купили и эклеров, да, и корзиночек ещё, – сказал он. – Лёля, это моя бабушка Лариса Аркадьевна.

Появился и дед, улыбнулся, одобрительно взглянув на меня, а потом заинтересованно – на Лёлю:

– Не откладываешь в долгий ящик, я смотрю, да, Алексей? Как зовут прекрасную незнакомку? – щурясь от удовольствия, спросил он.

– Это Лёля, а это мой дедушка…

– Иван Алексеевич Легостаев, позвольте отрекомендоваться, – немного шутя, сказал дед.

Ему понравилась Лёля, я вижу это по его лицу – повеселевшему, по заблестевшим глазам. Мне это приятно и странно было бы, будь иначе.

Сегодня я узнала ещё много нового о Лёне, вернее, о его близких. Оказалось, эта семья, старинный Н-ский род, и отец и дед деда были врачами, вот такая уже длинная династия. И дом тут был у деда Ивана Алексеевича, то есть у Лёниного прапрадедушки:

– Сейчас модно предками кичиться, это раньше мы помалкивали, – дедушка Ваня красноречив и разговорчив как никогда, я не помню, чтобы он когда-нибудь говорил так много и так интересно рассказывал.

Про дом на углу улиц Баумана и Королёва, с мезонином, где жил некогда Афанасий Филиппович Легостаев, дед деда Вани, я знал давно, но только сегодня испытал настоящую гордость за предков, славную Н-скую семью. А дед рассказывал и рассказывал, что знал от своих отца и деда и о Земстве, об эпидемиях и холерных бунтах и всевозможные истории и байки, подобные которым, я читал у Вересаева и Булгакова.

Но Лёле было интересно и мне приятно, что она искренне интересуется и слушает внимательно без скуки, моего вдруг не в меру оживившегося дедушку.

Я в свою очередь наблюдала за всеми участниками сегодняшнего нежданного знакомства. Когда дети ушли, я сказала Ивану:

– Ты знаешь, что это за девочка?

– Тебе не понравилась? – спросил Иван, всё ещё продолжая улыбаться, будто прелестная Лёля всё ещё здесь.

– Почему же, понравилась как раз, – правдиво ответила я. – Между прочим, это дочка Юли Соколовой. Ты помнишь Юлю?

– Погоди-ка… Юли?.. Какой это Юли? Это что, Кирюшкиной Юли? – удивился Иван. – Не может быть… И не похожа вроде…

– Я видела их на выпускном. Это ты внимания не обратил, – продолжила я, убирая со стола чашки и несъеденные пирожные.

– Подожди, Соколовой Юли, из-за которой Кирилл чуть не сбежал со своей свадьбы?! – уже по-настоящему, как я рассчитывала, удивился Иван. – Ничего себе… Ну!… И наш мальчик влюбился в её девчонку!?

Иван закурил, качая головой, будто не веря и продолжая усмехаться, поставил с собой рядом толстостенную пепельницу.

– Вот и я удивляюсь, что он выбрал именно Юлину дочку. Индийской кино.

– Но, какая красивая девочка, а, Лариса? Вкус у мальчишки есть.

– Вкус мы воспитали, что ж… – улыбнулась я.

Мне Лёля понравилась, и куда больше, чем в своё время, её мать Юлия. Юля была легкомысленна немного и, на мой взгляд, не слишком умна, а Лёля… Производит впечатление серьёзной девушки. Тургеневская барышня, коса, незамутнённый взгляд… Я думала сейчас уже и не осталось таких. И вот, поди ж ты, наш Алёша, отыскал как раз такую. Рядом с ней сегодня со своими боевыми ранами, он глядел настоящим героем. Хотя и забавно: барышня и хулиган.

Мы дошли до моего дома, надо разлучиться, идти готовится… Всю дорогу мы только и говорили, что о том, что рассказывал Лёнин дед.

Самому Лёне чрезвычайно приятно, что мне было интересно, что понравились его дедушка и бабушка.

Мы зашли в подъезд, ещё светло и во дворе соседи оглядели нас со всех сторон, обсуждают каждый раз, должно быть…

Я не мог не поцеловать её, но и поцеловать вот так посреди ярко освещённого солнцем подъезда – это не как вчера во мраке незнакомого дома…

Но мы целовались, прижимаясь друг к другу, пламенеющими животами, хотя недолго: кто-то зашаркал снизу, и мы отскочили друг от друга, опустив пунцовые лица, отяжелевшие горячие руки…

Я поднялась на лестничный пролёт, ведущий к моей двери, понимая, что если не уйду теперь же, мы простоим тут ещё не один час…

Она поднялась на один пролёт и обернулась, у меня…

…отяжелели ноги, будто свинец в них…

…как уйти теперь? Лёля…

– Лёля… Я… позвоню…

Она улыбнулась красными, припухшими от моих поцелуев губами…

У неё такие красивые губы…

И такие мягкие…

Я в один прыжок через три ступеньки догнал её, обнял её лицо, её голову под косой, притягивая к себе, целуя вновь… Она коснулась пальцами моего лица и шеи под волосами. От прикосновений её рук у меня искры побежали по коже…

…Химия… какая там химия? Вся моя химия – вот она, в синяках и ссадинах, с этими мягкими светящимися на солнце волосами…

…Как я могу думать об экзамене, если все мысли у меня о Лёле, о её волшебном лице, о губах таких румяных и сладких, таких податливых моим. О её благоухающих шелковистых волосах, о тёмно-синих глазах или густо-серых, они всё время меняют цвет…

И мы опять болтали по телефону несколько часов. И снова сны, от которых мне тяжко пробуждаться…

Болтает по телефону опять… Это же надо, завтра экзамен, а она… совсем голову потеряла, ах, Лена… Завалится завтра, это точно. Надо из дома не уходить хотя бы. Может не сбежит как сегодня…

Лёля не сбежала, Алексей сам пришёл, с букетом ромашек, между прочим. Мне стало не по себе, когда я увидела как они смотрели друг на друга при встрече… Это не лёгкая влюблённость, как предполагается в этом возрасте, между ними, похоже, растёт большая страсть. Опасная страсть.

Мне стало не по себе… Ещё натворят глупостей, и дети вроде и совсем не дети уже… А если ребёнка соорудят?!..

У меня душа ушла в пятки от этой мысли, что ж тогда делать будем? Учиться надо, а тут… Но и мешать им сейчас – это как тушить пламя керосином…

Лёлина бабушка почувствовала, что оставлять нас одних небезопасно и почти не отходила от нас, пока я не ушёл. Но готовиться к экзамену я всё равно сегодня не мог. Солнце уже разлило закатное золото по моей комнате, как и по Лёлиной. У неё тоже на запад окно. Я опять позвонил ей, и мы опять говорили и говорили. Я, кажется, за всю жизнь не разговаривал так много, как в эти последние недели…

И я не спал, но ни одной мысли о том, что завтра экзамен…

А утром мы встретились и вместе направились к зданию медучилища, старинному тёмно-красному с белыми кантами и колоннами, с такими толстыми стенами, что внутри холодно так, что я чувствую сквозь футболку, как холод от стен забирается мне на кожу, а Лёля и вовсе замёрзнет в своём платьишке. Здесь, в трёх разных аудиториях проходил письменный экзамен по химии.