Аналогичный мир. Том четвёртый. Земля обетованная

Автор

Татьяна Николаевна Зубачева

Жанр

Социальная фантастика

Год написания книги

2021

<< 1 ... 357 358 359 360 361 362 363 364 365 ... 399 >>

На страницу:

Перейти

361 из 399

Настройки чтения

Размер шрифта

Высота строк

Поля

– Всё-то тебе ясно, – наконец не выдержал Бурлаков.

– Не всё. Первое. Почему ты дед? Не знал, что Джонатан Бредли, знаменитый шулер, твой сын, – Михаил Аркадьевич позволил себе максимум сарказма.

– Другого варианта ты не рассматриваешь? – с не меньшим сарказмом ответил вопросом Бурлаков.

– Ты отец Жени?! – удивился Михаил Аркадьевич. – Что, старые грехи? Подожди, сколько ей лет? Ты тогда…

– Не трудись. Женечка мне сноха.

– Что?!

– То, что слышишь, – откровенно наслаждался Бурлаков.

– Этот… индеец – твой сын? Гошка, не ври! Почему?

– Потому, что они – братья, – Бурлаков протянул руку и положил перед Михаилом Аркадьевичем снимок, где они втроём. – Понял? Они братья, а мне – сыновья.

– Значит, так?

– Именно так!

Михаил Аркадьевич взял фотографию, на которой стоят в ряд красивый индеец, Бурлаков и высокий белокурый парень, всмотрелся. Все трое нарядные, улыбаются… индеец чуть смущённо, парень вызывающе, а Гошка… Гошка просто счастлив.

– Вот он, – Михаил Аркадьевич указал на парня. – Это вторая неясность. Он откуда здесь взялся? Кто он, Гошка?

– Мой сын, – твёрдо ответил Бурлаков.

Михаил Аркадьевич даже вздрогнул и потрясённо уставился на него. Бурлаков молча ждал, пока старый друг переварит услышанное.

– Ты… – наконец выдохнул Михаил Аркадьевич. – Ты это серьёзно?

– Вполне, – кивнул Бурлаков.

Михаил Аркадьевич озадаченно выругался. Бурлаков расхохотался и встал поставить чайник – за разговором выпили весь и не заметили. А пока он возился с плитой и чайником, Михаил Аркадьевич быстро соображал.

…Два тандема… квадрат… аристократ и белая рвань, спальник и лагерник… в Хэллоуин лагерника убили… квадрат разрушен… Гошка в январе ездил в Загорье, вернулся как не свой… парень приблатнённый, нет, блатарёныш… Бредли орудует с камнями и антиквариатом… музейные ценности… в бывшей Империи ещё много плавает… Гошка им для консультации… что у него в лагере погиб сын, знают? Вполне вероятно. Так значит… да, нашли молодого блатаря из угнанных и подсунули, восстановив тандем. Индеец на это пошёл. Зачем? Попробовал бы не согласиться, жить-то хочется. Это элементарно. А Гошка… поверил и принял. Как память о Серёже. И теперь эти двое будут его использовать. Ах, чёрт, до чего же хитры, на сколько ходов вперёд просчитывают.

– Сейчас закипит, – вернулся к столу Бурлаков. – Так, два загорыша я уберу, пирожки… тоже по два. Думаю, до пятницы они в холодильнике долежат.

Михаил Аркадьевич задумчиво кивал, разглядывая фотографии.

– Ну, и до чего додумался? – сел на своё место Бурлаков.

– До многого. Этот парень… Как его зовут? – и удовлетворённо кивнул, увидев смущение, даже растерянность Бурлакова. – Ладно, отложим пока. А какой у парня тюремный стаж, ты знаешь?

– Восемь лет, – ответил уже справившийся с собой Бурлаков. – И не тюремный, а лагерный. Ты спросил об имени. Он называет себя Андреем.

– Андрей? Да, точно. У Бредли и Трейси были два пастуха. Индеец и белый. Спальник и лагерник. Так?

Бурлаков кивнул, с искренним интересом наблюдая за другом.

– Лагерника убили в Хэллоуин, а спальник эмигрировал. Душераздирающую историю о сожжении заживо мы получили по нескольким независимым каналам. Так? Так, Гошка, ты сам его тогда разыскивал и сам же мне рассказывал.

– Я помню.

– Так, примем смерть лагерника за истину. Тогда это, – Михаил Аркадьевич постучал пальцем по фотографии Андрея, – это подстава. Отыскали подходящего по возрасту и внешним данным, поднатаскали и подсунули. А ты купился, как…

– Как последний лох, – закончил за него фразу Бурлаков. – Это ты ещё не всё знаешь, Мишка.

– Расскажи, буду знать.

– В январе, – со вкусом начал Бурлаков, – я съездил в Загорье, поговорил с Эркином и выяснил, что его названый брат, лагерник Андрей… Ничего не путаю?

Михаил Аркадьевич напряжённо кивнул, Бурлаков выдержал интригующую паузу и закончил:

– Это мой Серёжа.

К его удивлению, Михаил Аркадьевич не выдал никакой реакции, только кивнул, принимая к сведению. Бурлаков почувствовал себя задетым.

– Не интересуешься, как?

– Расскажи, – очень спокойно ответил Михаил Аркадьевич.

– Я взял фотографии, все, что получил из архива, ну, ещё набрал, кое-что из сданного на хранение перед эвакуацией уцелело, и попросил Эркина отобрать те, что похожи. На его брата. Смотрели Эркин, Женечка, даже Алечка. И отобрали. Мои студенческие, деда, Риммину последнюю, Володьку…

– Кого? – сразу остановил перечисление Михаил Аркадьевич. – Это кто?

– Володька. Младший брат Риммы. Задира, весёлый нахал. Римма считала его талантливым. Только, – Бурлаков невесело усмехнулся, – выяснить, в чём именно его талант, никто не успел. Погиб. Ушёл добровольцем сразу после выпускного и в первом же бою. Как раз похоронку на него получили перед самым отъездом.

– Эти фотографии у тебя?

– Конечно, – Бурлаков легко встал. – Сейчас принесу. Чайник выключи.

Михаил Аркадьевич встал, выключил огонь под чайником, заглянул в заварочный. Ещё на пару чашек хватит, а там заварим свежего… Жаль… самая прочная иллюзия, которую придумываешь сам. Гошка не просто принял чужое враньё и поверил в него, а, похоже, сам его и создал. С того мозгового штурма, Сашка рассказывал, когда предположили, что второй пастух – русский лагерник, Гошка сразу вцепился в гипотезу и решил для себя и окончательно, что это его Серёжа, и дальше уже не думал, а искал подтверждения. Жаль. Жаль Гошку, и, если бы не Бредли с Трейси можно было бы оставить ему эту иллюзию, но… но слишком высоки ставки, чтоб отдать игру шулеру. Игра-то далеко не кончена, новый кон уже вовсю пошёл, да, игроки, некоторые, сменились, а Гошка и его комитет ещё нужны, и долго будут нужны.

Вошёл Бурлаков и положил на стол несколько фотографий.

– Заварил?

– Там ещё на две чашки, – ответил Михаил Аркадьевич, садясь на своё место. – Ну, давай, я посмотрю.

– Смотри-смотри.

Бурлаков налил себе и Михаилу Аркадьевичу чаю, сел за стол и молча, изредка прихлёбывая обжигающе горячий несладкий чай, смотрел, как в многоцветный яркий пасьянс вкладываются старые, когда-то чёрно-белые, а теперь пожелтевшие и потускневшие фотографии.

– Действительно, – наконец вынужденно признался Михаил Аркадьевич. – Можно увидеть. И что дальше?

– Дальше? Дальше я жил. Весной, когда ездил по нашим лагерям, завернул в Джексонвилл, нашёл церковь для цветных, постоял у могилы. Всё чин чинарём. Могильная плита, знаешь, как там ставят в изголовье, надпись. Эндрю Белёсый, двадцать один год. Ну, вернулся, – об инциденте в лагере Атланты он вспоминать не любил и потому умолчал. – Получил письмо от Женечки, что она ходила к какой-то знаменитой гадалке, и та сказала, что Андрей, для них-то он Андрей, так вот, что Андрей жив и придёт с весенней травой.