Война Цветов

– Разумеется, живы, идиот, – сказал Чемерица. – Они скованы, но не мертвы. Они воплощают собой сердце Эльфландии – если их умертвить, наше существование тоже скорее всего прекратится. Без них нам не обойтись.

– Но вы мне ничего не сказали, – чуть не плакал Наперстянка. – Речь шла только о подключении к миру смертных!

– И куда же, по-твоему, мы денем эту энергию, когда получим ее? – засмеялся Чемерица. – Без короля с королевой это будет примерно то же самое, что пытаться вместить Лунную в бочку для дождевой воды.

Наперстянка умолк, весь дрожа, но теперь голос подал кто-то другой – запинающийся голос, не сразу узнанный Тео.

– Это сделали вы, верно? Семь Семей?

Чемерица улыбнулся – он один, не считая Ужасного Ребенка, не поддавался колдовской силе острова.

– Наконец-то наш феришер заговорил. Я припоминаю – ты работал у леди Жонкиль. У нее, очевидно, хватило ума разглядеть в тебе нечто незаурядное. Но прав ты только наполовину. Великанская война значительно ослабила короля и королеву – вся их энергия уходила на то, чтобы не дать стране развалиться. У них не было сил бороться, когда мы устроили свой маленький... путч.

– Вам не понадобилось бы воровать у них энергию, если б вы так не старались подражать смертным. – Кумбер говорил торопливо, словно боясь, что ему сейчас заткнут рот. – Вот за что вы ненавидите смертных – за то, что они живут так, как вам не дано. Они меняются, растут, совершают ошибки и учатся, а мы все только на то и способны, чтобы копировать их. Говорят, вы много лет провели в их мире, изучая их. Что вами руководило – интерес или зависть?

– Смертные тоже могут приносить пользу – возможно, у них даже есть таланты, которыми не обладаем мы. – Спор явно доставлял Чемерице удовольствие, как одна из составляющих его звездного часа. – Но это еще ничего не доказывает. Я не способен давать молоко, однако это не делает корову равным мне существом.

– Но это объясняет все наши энергетические проблемы, Нидрус, – вмешался Наперстянка. – Если король с королевой все это время бездействуют, находясь в заточении...

– Разумеется, объясняет, – отрезал Чемерица, по-прежнему без особого гнева: он точно воплощал в жизнь какой-то сложный розыгрыш, развязку которого знал пока он один. – Это решение с самого начала не было рассчитано на долгий срок. Я давно уже заявлял, что мы должны как-то использовать в своих интересах науку смертных, иначе эта страна станет холодной и темной пустыней, но всегда наталкивался на сопротивление сентиментальных глупцов вроде Фиалки, Лилии и Нарцисса, не говоря уж о твоей трусливой семейке, у которой даже убеждений своих нет, хотя бы и ложных.

– Уверяю тебя, что если бы я понимал...

– Если бы ты понимал, то обмочился бы со страху еще раньше. Тебя ужасает то, что мы узурпировали королевскую власть, верно? Если б они действительно пали, защищая страну, все бы было в порядке – в свое время вы, Эластичные, и против них высказывались, зато совесть ваша была чиста. Так всегда бывает. Трусы не только предоставляют храбрецам делать то, что необходимо сделать, но еще и отгораживаются от правды. Граф Пижма тоже из тех, что сидят верхом на заборе, – фыркнул Чемерица, – но он хотя бы вовремя смекнул, на какую сторону следует спрыгнуть. Без его помощи мы не добыли бы и ту энергию, которой располагаем. Устранителю я не открыл, в каком состоянии пребывают наши монархи, – и правильно сделал, как выяснилось.

Тео хотелось сказать свое слово, но сверкающая глубина и бурлящие мысли Ужасного Ребенка занимали его целиком.

– Значит, Пижмой вы давно уже завладели. – Кумберу было трудно говорить, притом он, как и Тео, наверняка чувствовал, что унесет свое знание с собой в могилу, – но даже в эти последние минуты он оставался верен себе и хотел знать ответ. – И он помог вам совершить самую тяжкую из всех возможных измен.

– Он действительно зорко следил за обеими сторонами уравнения – быть может, чересчур зорко. Поди сюда, Квиллиус Пижма. – Тот, видимо, повиновался недостаточно быстро, и его, громко протестующего, подтащили к Чемерице констебли. – Мне стало известно, что ты, давно уже, хотя и тайно, присягнув мне на верность, тем не менее, помог Штокрозе и другим перевести через границу наследника Фиалки, а мне сообщил об этом, только когда уже тот оказался в Эльфландии. Это спутало мои планы и привело меня в ненужное раздражение. Полагаю, что ты решил подстраховаться на случай, если мой замысел провалится, – тогда ты заверил бы партию Штокрозы, что все время был на их стороне.

– Что вы, лорд Чемерица! – с тревогой крикнул Пижма, чье лицо теперь без утайки показывало, какому ущербу подверглось. – Как могли вы поверить в подобные... Я никогда...

– Я принял твой протест к сведению. Уверен, что король с королевой сделали то же самое, хотя и спят, – но они могут взглянуть на дело по-другому, когда ты познакомишься с ними поближе.

– Черное железо! Погоди, Чемерица. – Голос лорда Дурмана выдавал овладевший им страх. Он опасливо заглянул в яму, и багрово-синий свет упал на его лицо. – Ты ничего не говорил, Нидрус, о том... чтобы разбудить их.

– Верно, не говорил, Аулюс, – издевательски протянул Чемерица, – потому что ничего такого делать не собираюсь. Я сказал только, что Пижма будет представлен им. – Он махнул рукой, и двое констеблей схватили Пижму за руки. – Кто-кто, а ты должен знать, что некоторые правила следует соблюдать неукоснительно, – сказал он сопротивляющемуся графу. – На то и наука. У нашего процесса, как бы редко он ни совершался, тоже есть свои правила. Необходима жертва. Перережьте ему горло и бросьте вниз, – приказал он констеблям.

– Нет! – завопил Пижма, и лицо, над которым он потерял всякий контроль, стало раскалываться под кожей, как паковый лед. Зрелище было ужасное – Тео охотно зажмурился бы, но не мог. – Выберите в жертву кого-то другого! Я делал все, о чем вы просили!

– Скорее, отец. – Ужасный Ребенок закрыл глаза, будто в экстазе. Казалось, что он стоит на пороге кухни, полной восхитительных запахов. – Время пришло.

– Это так, Пижма – ты делал все, о чем я просил, но ты предатель по природе своей и каждый день начинал с того, что было выгодно Квиллиусу Пижме. Стремясь к власти, которую я тебе обещал, и страшась моего гнева, ты предал Штокрозу, Нарцисса и прочих своих союзников, однако оставил лазейку, чтобы вернуться к ним снова, если наше предприятие не увенчается успехом. В один прекрасный день у тебя может появиться новая, ошибочная идея, что выполнение моих просьб перестало быть выгодным для тебя. Я хочу избавить нас всех от недоразумений в будущем. – И Чемерица бросил констеблям: – Делайте, что я сказал.

– Как же так, милорд... – заикнулся один из них. Все констебли смотрели в яму с ужасом, которого даже защитные очки не могли скрыть. – Прямо туда... к королю с королевой?

– Куда же еще? В том-то вся и суть. Еще вопросы? Делайте, что велят, или отправитесь туда вместе с ним.

– Позволь мне, отец! – Антон Чемерица извлек из нагрудного кармана острый, зловещего вида инструмент. С поразительной сноровкой он сгреб Пижму за длинные белые волосы, запрокинул его голову назад и чиркнул по горлу своим лезвием. Вопли Пижмы перешли в бульканье, лицо превратилось в неузнаваемое месиво из рубцов и кровоподтеков: косметические чары развеялись окончательно и навсегда. Из раны брызнула кровь. Констебли, гримасничая от страха и отвращения, очень старались, чтобы она не попала на них.

– Бросайте же! – сказал лорд Чемерица.

Констебли подтащили Пижму к самому краю и толкнули. Он сделал несколько спотыкающихся шагов вниз, сшиб торчащий обломок стекла и рухнул в наполненный светом колодец.

Тео напрягся, ожидая какого-то всплеска, какой-то вспышки тепла и света, но плазма в ответ на падение Пижмы только налилась красным цветом, придав яме оттенки закатного неба.

– Есть! – крикнул Ужасный Ребенок. – Его кровь отворила дверь, отец! – Он поднял вверх ладошки, как будто просился на руки. – Скорей! Помоги мне пройти туда!

Чемерица направился к Тео.

«Ну, вот и все. Моя очередь». Тео напружинился так, что боль прошила позвоночник, но так и не сдвинулся с места. Он видел перед собой последние мгновения Пижмы, видел, как тот катится вниз, обливаясь кровью. А что, если эти мгновения не были последними? Что, если Пижма обречен умирать вечно в этом багровом пруду? И его, Тео, ждет такая же участь? Он обвел глазами всех остальных. Ужас, который испытывали Дурман и Наперстянка, боролся с алчностью и нетерпением. Кумбер висел на руках констеблей. Ребенок трясся в радостном пароксизме из-за чего-то, открывшегося ему. Затем внимание Тео привлекло что-то еще, какое-то движение на том берегу озера. Он подумал' было, что это паромщик Робин, особенно когда фигура скользнула с берега в воду, но она исчезла и больше уже не показывалась.

Что бы это ни было, явилось оно слишком поздно. Бледное лицо Чемерицы было спокойно, и только безумное напряжение взгляда выдавало, как он взволнован. Силу его воли Тео чувствовал, как нечто материальное.

– Теперь твой черед, сын Фиалки. Нам нужен ключ, чтобы отпереть последнюю дверь.

Тео обнаружил, что может говорить, хотя каждое слово давалось ему с болью – он словно вытягивал из себя колючую проволоку.

– Нет... у меня... никакого... ключа.

– Ты сам и есть ключ, дурень. Твой родной отец не допустил, чтобы я один распоряжался энергией королевской четы, когда мы все уже поклялись отнять власть у монархов. Другие поддержали его, а я тогда был недостаточно силен, чтобы заставить их передумать. Энергию распределяли мы двое, Фиалка и Чемерица. Мы могли использовать ее только по взаимному согласию, которого между нами, разумеется, не было.

– Я... все-таки... не...

– Это больше не имеет значения. Ты не твой отец и не способен противиться мне, Тео Вильмос, он же Септимус Фиалка. Протяни руки.

Тео уперся так, что мышцы свело судорогой, но его руки, несмотря на это, стали медленно подниматься. Лорд взял их в свои, холодные и сухие, и заговорил нараспев:

Смерть сковывает руки, и ноги, и голову,
но не трогает сердца!

Чемерица произносил эти поэтические строки без всяких эмоций, но Тео чувствовал идущую от него волну. Если Тео действительно был ключом, сейчас его вставили в замок и поворачивали, словно в какой-нибудь безотказной системе ядерного бункера. Вот почему он говорит так, будто поет. Из-за давления в голове Тео казалось, что его опускают на дно океана. Для него это не стихи, а формула какой-нибудь там водородной бомбы.

Здесь, где стоят все Древесные Лорды рядом,
Ствол со стволом, брат вместе с братом,
Сила Властелина и Властительницы Дерев
Да откроется мне!

Тьма Промежутка лишает зрения и слуха,
но не трогает сердца!

Здесь, в месте рождения Времени неделимого,
Заглатывающего собственные кольца, незримого,
Сила Властелина и Властительницы Воздуха
Да откроется мне!

Беспредельность Молчания связывает язык,
но не трогает сердца!