Война Цветов

– Ну да, откуда же тебе знать, бедняге. Ты ведь в пруду сидел. – Помедлив, она повернулась к нему спиной и спустила с плеч платье. На месте крылышек торчали обгоревшие культяпки.

– Кочерыжка! – Глаза Тео налились слезами. – Боже, какая жалость.

– Я жива, это главное. Если бы Чемерица получше навел свой палец, мне бы конец – стало быть, мне здорово повезло. – Она заставила себя улыбнуться. – И потом, у нас с Кумбером появилось еще что-то общее. Хотя его и так хватает – мы оба интеллектуалы и оба хорошо насобачились ладить с тобой, засранцем.

Он посмеялся, зная, что она ждет от него именно этого – его жалость ей не нужна.

– Обаяния, однако, ты не утратила – как и своих изящных манер.

– Да иди ты. Следи лучше за собой. Долли, огрица, собирается навестить нас, а она задолжала тебе хорошую трепку. Ну, давай, поднимай меня. – Он поднес ее к уху, и она зашептала: – Будь осторожнее с девочкой, Тео. Она в тебя здорово втюрилась, хотя никто в здравом уме не поймет почему. И она собирается участвовать в суде над своим отцом – решать, к смерти его присудить или к пожизненному заключению, а мы, эльфы, живем долго, не забывай. При всей ее ненависти к нему удовольствие ниже среднего. И последнее. Я ужасно боялась за тебя и ужасно рада, что ты не помер. Но если проговоришься об этом кому-нибудь, сразу станешь покойником.

Когда Кумбер вышел вместе с ней – она помахала на прощание, как элегантная дама с палубы отходящего лайнера, – Тео сказал Поппи:

– Кочерыжка рассказала мне про твоего отца. Тяжелый случай. Не надо тебе его судить.

– Еще как надо! – с внезапным гневом выпалила она. – я тоже пережиток прошлого, дочь одного из тех, кто уничтожил дом Нарцисса, совершил столько убийств и заварил Войну Цветов, разрушившую половину Города. Они чуть было не отбросили нашу цивилизацию обратно в Эру Лесов! Пусть все знают мою точку зрения и решают, не следует ли и меня посадить в тюрьму. Скорее всего меня просто отправят в изгнание, потому что Кумбер и Примула выскажутся за меня. Это самое разумное. – Вид у нее, однако, был крайне несчастный.

– Но если тебя беспокоит не это...

– А что, по-твоему, меня беспокоит? Ты возвращаешься в мир смертных – я это слышала своими ушами. Приключения закончились, и ты прыгаешь в первую попавшуюся обратную дверь. Вот и чудесно. Ты имеешь на это полное право, ты перенес много страданий, не будучи ни в чем виноват, в мире, который не был твоим. Не жди только, что я буду ликовать по этому поводу. – Она поднялась, гневная, с сухими глазами. – Мне пора. Я провела тут весь день, а у меня есть и другие дела.

Она почти уже ушла, когда у Тео прорезался голос.

– Поппи, Поппи, постой!

– Что еще?

– Вернись, пожалуйста. – Он похлопал по койке рядом с собой. – Сядь.

Она села – настороженно, как кошка со взъерошенной шерсткой.

– Во-первых, возьми вот это. Он твой. – Руки поднимать было больно, но он снял с шеи цепочку и отдал ей. – Лунный камень твоей матери, правильно?

– Я его тебе подарила.

– И он придал мне сил, когда все стало совсем уж плохо. И все-таки он твой, Поппи, – памятка от другого любившего тебя сердца. Возьми. – Он вложил камень ей в руку.

– Хорошо. Ну, я пойду.

Он взял Поппи за руку, но был еще слишком слаб, чтобы ее удержать.

– Слушай. Может, я и захочу вернуться домой – но разве я говорил, что вернусь без тебя?

– Это еще что за новости?

– Все точно. Ты злишься, потому что думаешь, что я хочу вернуться туда, где я вырос. Может, ты и права, но с чего ты взяла, что я не попрошу тебя отправиться туда вместе со мной?

Она нахмурилась – в основном для того, чтобы скрыть растерянность и внезапный проблеск надежды.

– Почему ты так уверен, что я еще не использовала свой лимит по эффекту Клевера, – что я там уже не побывала?

– А ты побывала?

– Вообще-то нет. Но зачем мне это нужно? Чтобы состариться и умереть, да еще и в одиночестве, когда ты меня бросишь? Притом в мире смертных полным-полно взрослых женщин, которые лучше тебе подойдут, которые хорошо знают вашу жизнь и поют те же песни.

– Взрослые? – засмеялся он. – Да знаешь ли ты, что по возрасту годишься мне в прабабушки?

– Вечно ты со своими шуточками.

– Это как посмотреть. Слушай, Поппи: я очнулся и увидел, что мир, с которым я и так еле-еле освоился, стал совершенно другим. Я пытаюсь во всем этом разобраться. Я даже представить себе не могу, что произошло здесь с тех пор, как... все рухнуло, так дай же мне шанс. – Он протянул руку. Поппи приняла ее и позволила усадить себя обратно. – Я знаю точно, что хочу быть с тобой где бы то ни было. Хочу как-то продолжить то, что у нас началось. Не буду притворяться, что хоть что-нибудь смыслю в любви и тем более в отношениях между смертным и бессмертной – ну, скажем, бессмертным, который привык считать себя смертным, и другой бессмертной, считающей, что она слишком молода для него, – но давай попробуем осмыслить это вдвоем, ладно?

– Ты правду говоришь, Тео? Ненавижу, когда меня жалеют. Я бы раньше убила тебя, чем позволила себя пожалеть. – Маска Дурманов вернулась на место, как будто она говорила это на полном серьезе.

– Чистую правду.

Она посмотрела на него пристально – уже не как дочь семейства Дурман, но и без особой нежности тоже – и, кажется, пришла к какому-то решению. Отпустив его руку, она взобралась на койку, обхватила его руками и ногами и прижалась теплым ртом к его уху.

– И насколько же ты слаб? – спросила она. – До безнадежности? Или все обойдется, если ты потом поспишь как следует?

Его разбудило деликатное покашливание Кумбера у палатки. Голова еще немного кружилась, но более или менее функционировала. При свете болотного фонарика Тео переоделся в чистую, приготовленную для него одежду – комплект из белых штанов и рубашки, смахивающий на костюм для карате.

Потом надел легкие ботинки и поцеловал в щеку спящую Поппи.

– Долго же ты возился, – сказала Кочерыжка, восседавшая на плече Кумбера.

Тео испытал настоящую ревность, видя, что ее любимое место перешло теперь к другому.

– Я пока еще плохо поворачиваюсь. – Он оглядел освещенный кострами лагерь. – Мы идем к Пуговице?

– Только ты. – Кумбер казался подавленным, хотя настроение феришера не так легко разгадать. – Это большая честь. В эту ночь Пуговица принимает лишь очень немногих.

– Тогда пошли – я порядком проголодался. Может, расскажете мне, что у вас тут творилось, пока я болтался на дне? – Тео сказал это небрежно, но зеленая тишина еще жила в нем, как сон, от которого никак не пробудишься. – Начиная с битвы – я ведь до сих пор не все понимаю. Я сообразил, как мы помогли Пуговице провести гримов в Город, и догадываюсь, что драконов они перебили, но все-таки... – Тео вздрогнул, когда сидевшие у костра гномообразные существа окликнули его по имени и пожелали доброго вечера. Другие встречные тоже явно узнавали его, улыбались застенчиво и даже здоровались. – Что это с ними? Что ты им наплел, Кумбер?

– Только правду, Тео, – без тебя у нас ничего бы не вышло. Цирус Жонкиль пришел слишком поздно, да он и не смог бы остановить Чемерицу. Лорд и его страшный выкормыш вот-вот должны были завладеть энергией, не уступающей той, которой владели король с королевой, – а может быть, и превышающей ее.

– Ну ладно, пусть гримы – но ведь в распоряжении Чемерицы и остальных была целая армия. Даже при условии, что драконов посбивали, почему все прочие парламентские заправилы не смогли победить?

Кумбер некоторое время шагал молча.

– Однажды я присутствовал на совещании в доме Нарцисса, как секретарь леди Амилии. Ты ведь помнишь лорда Штокрозу, Тео? Хороший был эльф и большого ума. Так вот, он сказал тогда, что цветочные лорды сидят на спине у народа и думают, что под ними послушная лошадь, но на самом деле они оседлали дракона. Если лорды не пересмотрят свою политику, сказал он, зверь, везущий их, когда-нибудь поймет свою силу, скинет их с себя и растопчет. Так все и вышло. Революция Пуговицы, будем называть ее так, всем раскрыла глаза. Не одни гоблины в этой стране испытывали недовольство.

– Но ведь погибли, наверное, тысячи?

– Не так много, как ты полагаешь. Несколько сотен было убито в первые часы, когда констебли еще думали, что подавляют обыкновенный бунт. Но когда драконы рухнули вниз и народ вышел на улицы по-настоящему... ведь констебли в большинстве своем не Цветы, а простые эльфы, почти такие же, как мы с Кочи. Одно дело для какого-нибудь столетнего юнца из Боярышника – стрелять по смутьянам, которые пуляют в тебя камнями и пытаются поджечь с помощью огненных чар, и совсем другое – косить подряд мужчин, женщин и даже детей, которые стоят перед тобой и отказываются делать, что им приказывают. Особенно когда ты, как многие констебли, сознаешь, что они правы, а те, кому служишь ты, – нет.

– Но если цветочные лорды разбежались, кто же теперь у власти? Кто правит страной?

– Хороший вопрос, парниша, – вставила Кочерыжка.