Война Цветов

«Да, только вот рассказывать будет некому», – подумал Тео и сказал:

– Может, когда-нибудь и услышишь. Ты знал его?

– Не очень хорошо. Только издали видел. Но он по-своему много для меня значил. Он был моим отцом.

– Духовным отцом? – помолчав, спросил Тео.

Колышек покачал головой. С его длинным носом это могло показаться смешным, даже комичным, но Тео этот жест только напомнил о том, как плохо он еще знает мир, в котором оказался.

– Нет, самым настоящим. Он зачал меня, как делают все отцы.

– И ты видел его только издали? Никогда не разговаривал с ним? А он знал?

– Не думаю, хотя пару раз он посмотрел на меня как-то обеспокоенно. Но я был плодом одного из первых его соитий, поэтому мое имя ни о чем ему не сказало – он его просто не знал. Они с матерью встретились в гоблинской академии. Ее выгнали из гнезда с позором, потому что я родился без отца. Но теперь это уже не имеет значения. Он умер героем. То, что я его сын, не возвышает меня и не умаляет.

Тео подумал о собственных родителях, о своих усилиях понять себя через них и оправдать себя, взвалив на них вину за все, что они делали не так или не делали вовсе.

– И все? Остальное тебя не волнует?

– Волнует, конечно. Потому я и попросил тебя рассказать о его последних часах. Я сейчас иду на погребальную Церемонию, как и все прочие наши гоблины, и хотел бы составить себе цельное представление о нем, но я принадлежу к числу живых, а он нет. Мне не все равно, но я прожил без него всю мою жизнь.

– А другие, не гоблины, могут пойти на похороны?

– Нет, только мы. Потому он и простился с тобой прошлой ночью.

«Большая честь», – сказал Кумбер. Тогда Тео не понял, а теперь понимал.

– Ты любил его?

Колышек приложил руку ко лбу незнакомым – видимо, ритуальным – жестом.

– Как сын или как гоблин, гордый тем, что он совершил?

– И так, и так.

– Тогда да. Но сегодня солнце взошло снова, как восходит всегда. Спасибо, что уделил мне время, Тео. Мне пора. Я должен присутствовать на съедении моего отца.

Тео посмотрел вслед маленькой темношерстной фигурке. Колышек уже скрылся из глаз, а он все сидел на пороге, смотрел на небо и слушал звуки окружающей его жизни.

Они смотрели на него втроем: Поппи – с плохо скрываемым беспокойством, Кумбер – со сдержанным любопытством, Кочерыжка скрывала свои чувства под крошечной, но от этого не менее выразительной маской презрения.

– Вы, наверное, не понимаете, для чего я всех вас созвал, – сказал Тео. – Это, конечно, шутка, и не слишком удачная, потому что я в самом деле созвал вас. Я немного нервничаю. – Он взглянул на свои руки, стиснутые так, точно пальцы одной боялись упустить пальцы другой. – Мне нужно задать тебе один вопрос, Кумбер. Насчет дверей туда и обратно.

– Я ждал этого вопроса, Тео, – кивнул Кумбер. – Ответ неутешительный: ты не сможешь вернуться, если уйдешь отсюда. Отмена эффекта Клевера займет долгие годы. Существует еще способ Дауда, но он слишком опасен, чтобы пробовать – кроме того, он требует особых условий. Повторяю: если ты уйдешь, то скорее всего уйдешь навсегда.

Тео невольно улыбнулся.

– Спасибо, но я не об этом хотел спросить. Мой вопрос вот какой: могут ли все еще люди с той стороны – из моего прежнего мира, из мира смертных – прийти сюда, а после уйти обратно?

– Ты хочешь знать, все ли в этом отношении осталось, как было? – удивился Кумбер. – Полагаю, что да. Никто с той стороны еще не посещал нас после... после всего случившегося, и за таким визитером по-прежнему надо отправлять кого-то из наших, еще не исчерпавшего свой лимит. Но думаю, это возможно.

– А как насчет тебя, Кумбер? Ты ведь всегда хотел побывать у смертных. Кочерыжка свой шанс использовала, а ты еще нет. Может, сходишь туда? По-быстрому – ты, я уверен, не захочешь расстаться с Кочи надолго, – Тео насмешливо покосился на Кочерыжку, подчеркнув уменьшительное имя, – но так, чтобы успеть увидеть своими глазами то, о чем ты только читал. И не обязательно это делать прямо сейчас.

Кумбер посмотрел на Кочерыжку, потом на Тео.

– Но зачем?

– У меня там есть друг, Джонни, чуть ли не единственный настоящий друг, и я хочу вытащить его сюда. Ты не представляешь, какой кайф он от этого получит – одни гоблинские барабанщики чего стоят. Мне хотелось бы, чтобы он погостил тут подольше – может, он даже остаться захочет, кто знает? Мы попробуем свести его с огрицей Долли, и я тогда не буду так уж сильно скучать по моему старому миру.

Поппи догадалась первая, поскольку ее это касалось больше всего.

– Значит... ты хочешь остаться?

– Ну, если ты не горишь таким уж желанием увидеть мост Золотых Ворот и Чайнатаун, то да. Может, когда-нибудь Кумбер и его ученые дружки решат-таки задачу с рейсами туда и обратно, тогда мы сможем и там пожить. Мне правда хотелось бы показать тебе, как там и что. А пока что я думал над этим весь день и понял, что мне в общем-то незачем туда возвращаться. Зато здесь у меня много незавершенных дел. Хочу разузнать побольше о своей настоящей семье, познакомиться как следует со всем этим миром. Пора наконец разобраться и в том, кто я и что я. А музыки, которую я еще не слышал, здесь прямо навалом. Спорю, что и у феришеров своя музыка есть, так ведь?

– Есть, если тебе нравятся песенки о возделывании грядок и мытье полов, – засмеялся Кумбер.

Может, и понравятся, поглядим. У каких-нибудь великанов или морских глубоководных русалок тоже должна быть музыка. Разве может мой старый мир предложить мне что-то получше? Вернуться туда значило бы вернуться к тому, чего всегда хотели мои родители. «Ты же можешь, Тео. Можешь стать кем-то, если захочешь». Но я уже стал – только не там, а здесь. И потом я, признаться, хочу посмотреть, что у вас выйдет со строительством нового мира.

Поппи придвинулась к нему, крепко сжала его руку.

– Мы тоже будем его строить, Тео. Ты и я.

– Не знаю. В этой жизни я твердо усвоил одно: музыканта во мне больше, чем кого-либо еще. Политик из меня никакой.

– Это уж точно, парниша, – хмыкнула Кочерыжка.

– Гораздо важнее то, что здесь у меня есть друзья. Настоящие. Кое-чего мне, конечно, будет не хватать – например, калифорнийского октября, когда солнце светит сквозь листья. Тумана, который ползет с холмов, и всякого такого. Но такого количества близких, как здесь, у меня там нет.

Он поцеловал Поппи, а она поцеловала его. Ее дыхание и запах ее теплой кожи сказали ему, что с ней он мог бы жить где угодно. Оторвавшись от нее через силу, он с некоторым смущением посмотрел на Кумбера и Кочерыжку у него на плече. Оба весело ухмылялись.

– Если рассчитываешь на какое-то наследство, то зря, – поддразнил его Кумбер. – Оставаясь здесь, ты не становишься автоматически героем и уж тем более богачом. У Фиалок больше нет состояния. Оно давным-давно перешло к Чемерице, а его имущество новый Совет скорее всего конфискует в пользу государства.

– А мне ничего и не надо, – заявил Тео. – Единственное наследство, которое меня интересует, – это информация о моей семье. Может, ты поможешь мне поискать ее, скажем, в библиотеках. А что касается денег и всего прочего, так я почти весь свой срок здесь прожил в палатках. Зачем что-то менять? Я знаю, чего мне по-настоящему не хватает, – вспомнил вдруг он. – Если ты, Кумбер, согласишься пойти к смертным за Джонни, то, может, раздобудешь мне заодно новую кожаную куртку? И мотоцикл хорошо бы пригнать.

Кумбер закатил глаза.

– Техника из мира смертных здесь работать не будет, Тео.

– Зато смотреться будет обалденно.

Последнее слово, как обычно, осталось за Кочерыжкой.

– Вроде тебя, когда ты вперся в холодильник – помнишь?

Под яркими звездами они вчетвером отправились на поиски еды и выпивки. Траур еще не прошел, и каждый из них носил на себе свои шрамы, но они понимали друг друга без слов. Тео, долго молчавший, вдруг сказал:

– Слушайте, я только что понял одну вещь.