Действительность. Том 1

То, из чего состоит всё и вся, при всей своей обыденности, является самой неразрешимой тайной для нас. Материя, – эта повсеместная физическая субстанция нашей реальности, и в то же время метафизическая сущность всего и вся, не доступная нашему осмыслению. Она, не имеющая формы, протяжённости в пространстве, и своего времени, и, в то же время, не существующая вне пространственно-временного континуума. Материя, приобретающая бесконечно возможные формы, и разрушающая их, вечно и необходимо. Почему же она не имеет в нашем представлении своей ясной сути? Может быть потому, что при всей своей неоспоримой реальности, при всей своей существенности, на самом деле, в ней нет ничего незыблемого, – ничего, что можно было бы определить, как конечная определённость. Как нечто сущее в себе, как изначальность, как абсолютная достоверность, за которой уже не может быть ничего, – дно окончательное и нерушимое. Нечто, что уже не может быть разложимо на составляющие, что не может быть подвергнуто вивисекции. Ведь на самом деле, найти её последнюю существенность, это всё равно, что найти конечную точку деления пространства, или, конечную точку деления времени. Материя – есть синтез пространства и времени, синтез не существующих самих в себе стихий. Она – есть воплощённый парадокс, где быть не может последней точки, последней основательной очевидности. Ибо её ткань соткана из материалов, не имеющих своих оснований, своих собственных тел в природе. Ведь само в себе пространство, как и само в себе время, существуют лишь в ноуменах, лишь как отражение, как относительность, и никак иначе. И если материя соткана из этих, по сути – дефиниций, то, как она могла бы иметь свою достоверную окончательную законченную существенность? Как, значит, феномен ничем не отличается от ноумена??? Далее я буду часто касаться этого вопроса, и постараюсь раскрыть, насколько возможно, мою концепцию относительно этого неразрешимого вопроса.

Догматизм реальности

Итак, сначала. В отношении «живого», мыслители разных направлений и эпох писали много. Но скажите, положа руку на сердце, кто-нибудь по-настоящему вдумывался, в чём собственно принципиальное сущностное отличие «живой ткани» от «неживой»? Да… Я уже слышу возмущённые крики биологов, физиков, химиков, и всякого рода естествоиспытателей, дескать, отличия – очевидны, и уже давным-давно не подвергаются никем разумным, сомнению. Но всё же, я хотел бы знать сущностное отличие, а не формальное. Ведь то, что вы называете сущностными отличиями, на самом деле есть отличия, определяемые односторонним воззрением заинтересованного взгляда наблюдателя, антропоморфно стремящегося к определённости, в ущерб истинности. И даже для него, если он окунается в микромир, все эти очевидные различия размываются и исчезают. А явными и неоспоримыми эти отличия остаются, лишь в воспринимаемом нами объёме, только в перспективном зените патологического круга нашего восприятия, лишь в строгой архистатической умозренческой перспективе нашего созерцания и осмысления. То есть эти отличия, как нечто неоспоримое, выявляются лишь в выстраиваемой нами целокупной картине действительности, в создаваемом нашим рассудком объективированном мире синтезированной реальности, где все формы и движения, все основоположения и конструктивные особенности имеют свою достоверность лишь в полях устоявшихся и закрепившихся систем нашего архаического ноумена. Отражаемые в нём совокупности внешних явлений, определяемые и классифицируемые в строгом соответствии с собственными конститутивными возможностями, и возводимые в систему критериев, принципов и оценок, умозаключения. Этими «системными полями», объединёнными в едином разуме зеркал познания и осмысления, определяется вся наша внешняя действительность. Где отношение к объектам познания, какому плану они бы не принадлежали, никогда не было и никогда не будет «свято-объективным».

Как могло бы оценить наше отношение к этой проблеме само «неживое», имей оно мышление, имей оно доминанту осмысления, имей оно возможность посмотреть на нас, и на всё «живое», со своей стороны? Мы смотрим со своей возвышенности, и только в этом нашем взгляде и соответствующей оценке, состоит вся суть нашего отношения к «неживому», отношения нашего взора к «Картезианскому колодцу». Но является ли эта возвышенность действительно возвышенностью, – большой вопрос. Мы смотрим в этот колодец и не подозреваем, что может быть, он так же смотрит в нас.

Живые клетки состоят из химических элементов, и в них происходят те же химические реакции, что и во всём окружающем мире. Все отличия лишь в сбалансированной форме, в отличительном порядке, в определённой упорядоченности и алгоритмической слаженности этих процессов. Но упорядоченность как таковая, – всегда относительна. И если говорить непредвзято, эти форма и порядок, зачастую разительнее отличаются в разных субстанциях, отнесённых нами всецело к «неживой материи», чем между субстанциями «живой» и «неживой» модальности. То есть в обозначенной нами «неживой» материи, между различными её формами, подчас отличия гораздо разительнее, как в динамике, так и вообще в формативной основохарактерности, чем отличия тех же форм, в сравнении между субстанциями «неживой» и «живой материальности». И фактически, наше отношение ко всему этому, как и отношение ко всякому явлению в мире отдаёт двойными стандартами. Мы глубоко предвзяты в своих умозаключениях. Когда это выгодно для общей концепции парадигмы «живого» и «неживого», мы выдвигаем одни явления на первый план, а другие задвигаем подальше. Либо просто не желаем замечать, как явных противоречий в одном, так и неоспоримых сходств в другом.

На самом деле так называемая «живая ткань» не просто неразрывно связанна с «неживой», – они есть – суть одно. И найти ту черту, которая отделяла бы «живую ткань», от «неживой материи» практически – невозможно. В любой ткани мира всегда отыщется нечто из обоих лагерей. Нечто присущее «живому» в самой «неживой материи». Как и нечто присущее «неживому» в самой «живой».

И вот здесь со всей фатальностью встаёт крамольная мысль, некое глобальное подозрение. А что если «неживой материи» вообще – не существует? Что если мы разделили мир на «живой» и «неживой», исходя из наших заинтересованных представлений о «живом» и «неживом», и вообще о жизни и её отсутствии. Ведь мы смотрим на всё с точки зрения нашего метаболизма, нашей формы, индивидуальной модальности нашего сложного тела, и его упорядочения, – с точки зрения нашей своеобразной системности. Кстати сказать, – сомнительной в своей безупречности. Наше внутреннее «Я» толкает нас на этот догматизм реальности. Мы судим обо всём только с точки зрения наших чувств и нашего миросозерцания. (А как мы могли бы судить иначе?) Но на самом деле, если бы мир ограничивался тем, что способны уловить наши чувства, если бы он ограничивался тем, что мы способны видеть, слышать, идентифицировать и оценивать, если бы он ограничивался только нашей формой осмысления то, по-моему, он был бы достаточно скуден. Всё это, конечно, только в трансцендентном смысле. Ибо в чисто эмпирическом смысле, в смысле узко феноменальном, это так и есть. – Мир ограничен только нашим воззрением, и не имеет в себе ничего, что выходило бы за эти рамки.

«Живое» и «неживое», как некие воззренческие дефиденты, выставляемые друг против друга, в детерминантном смысле, являются такими же противопоставлениями, порождёнными нашим разумом, как, например, верх и низ в пространстве, или прошлое и будущее во времени. Эти парадигмы, так же не существуют в природе, они порождения нашего представления, нашего паралогического проблемного в своей сокровенной сути, парадоксального мышления. Качественные апперцепции и следующие за ними дефиниции, порождаемые пространственно-временным континуумом, неким синтезом времени и пространства, дают нам качественные его определения и оценки. И вся наша уверенность в противоположении живого и неживого в своём Абсолюте, есть лишь синтетическое представление нашего разума о мире, – отражение в его расколотом надвое, разумении. «Живое» и «неживое», как некие отдельные самосущностные качественные субстанциональности, сами по себе, конечно же – не существуют. Так же, как не существует самих по себе верха и низа, как не существует самого по себе прошлого и будущего в самом сакральном смысле трансцендентальных осмыслений. Их идеальная достоверность существует лишь в отражение развёрнутых по разным сторонам мира, зеркал «бинокулярного воззрения нашего трансцендентного разума».

Как только в нашем, существующем здесь и сейчас разуме, (существующем здесь и сейчас только для себя), начинается работа синтеза, происходит необходимое деление мира по всем возможным плоскостям и во всех возможных перспективах. Отражение в разуме, делящим мир своим ноуменом на две стороны, порождает двумерность бытия, дуализм его осмысления. При котором необходимо возникает парадокс, как некий основополагающий принцип, определяющий и привносящий во все возможные перспективы нашей действительности, свою метасферу.

Наш ноумен, прокатываясь в виде «взрывающейся и коллапсирующей чёрной дыры», по ухабам безвременного и безпространственного мира, создаёт тем самым, время и его течение. И с помощью памяти, в её разнолинейных аспектах делит его на части, выделяя в нём прошлое и будущее. Создаёт отчерченности и законченности, выстраивая в нём все что, так или иначе, относится к пространственному. Делит его на наполненное и ненаполненное, верх и низ,далёкое и близкое, хаотичное и упорядоченное, на жидкое и твёрдое, грубое и тонкое, инертное и агрессивное, и т. д. И, в конце концов, на «живое» и «неживое», исходя из собственной внутренней формодинамики. Впрочем, как и на все остальные внутренние и внешние противоречия, как феноменального и эмпирического, так и трансцендентального и метафизического опыта. И затем целокупируя всё это в себе, выстраивает собственную «фантасмогорию», нечто целокупно-феноменальное – мир действительности.

Наш необузданный разум по большому счёту занят только тем, что без конца строит условные границы, и затем охраняет их, как жизненно важные объекты. Как бы эти границы не утончались, они не могут быть разрушимы, пока существует ноумен. Между двумя полюсами, расстояние может уменьшаться до бесконечности, но эти полюса не могут слиться в единую целокупность. Ибо, в таком случае, пропадает сама действительность. Во временном поле, – бесконечно приближая прошлое и будущее друг к другу, всегда остаётся некая точка противостояния, некий «горизонт событий». В пространственном поле, – бесконечно приближая грубое и тонкое друг к другу, всегда остаётся линия разделения. И миг временного, и точка пространственного, как бы они не уменьшались, не могут «схлопнуться», пока существует «ноумен». И потому, пока существует эта «чёрная дыра» – наш ноумен, существует и прошлое, и будущее, как и все возможные разноплановые противоречия пространственного бытия.

Миг, как некий отрезок времени, только в нашем представлении находит свои параметры. Да и то только металогически, только как гипотетически существующая локальность, по отношению к такой же гипотетической безмерности. Сам же по себе, миг вполне соизмерим с вечностью! Как бы это не прозвучало абсурдно. Ибо он есть олицетворение этой вечности, так как, так же как вечность, не имеет своей собственной продолжительности, своего собственного параметра.

Прошлое и будущее, верх и низ,твёрдое и жидкое,грубое и тонкое, инертное и агрессивное, и т. д. после «схлопывания» нашего ноумена, после «коллапса» нашего сознания, необходимо сливается в нечто едино целокупное. Где уже не может быть ни прошлого, ни будущего, ни верха, ни низа, ни грубого, ни тонкого, и т. д. Как только перестаёт существовать «чёрная дыра ноумена», пропадает и деление, – всякое деление. Ведь с этим, исчезает не только течение времени, не только пространственные критерии, но и само время и пространство. Всё и вся сливается с вечностью, – с её всепоглощающей пустотой.

Наш разум не в состоянии постичь ни бесконечности в расстояниях, ни бесконечности в размерах. Ибо для этого ему пришлось бы постичь самого себя. Такие метаморфозы нашего осмысливания, как: «Мир не может быть конечным в силу того, что за любым концом, должно необходимо следовать что-то…». Или: «Мир должен быть целостен, но целостность подразумевает конечность, а конечный мир, – это нонсенс…». И т. п. Всё это фокусы нашего сознания, продукты его «чёрной дыры». Существуют метаморфозы, способные привести к помешательству даже самые крепкие и закалённые умы. Я пока не стану углубляться в эту бездну, ибо для подобных осмыслений необходима подготовка.

И так. Для нашего разума, существующего в рамках реальной действительности, невероятно появление из определённой материи, чего-то совершенно чужеродного. Говоря упрощённо, ни при каких условиях камень не смог бы породить рыбу, если только у них не было бы чего-то глубоко общего. Не важно, какая длинная цепочка превращений между ними бы не пролегала, не неси они в себе чего-то аналогичного, это было бы, – невозможно. Это значит, что сама Жизнь, гнездится далеко за пределами живой клетки, в камне, в той бесконечной глубине на пути регресса нашей осознанности, стремящейся в микромир материального. Впрочем, как и в противоположную сторону, – в макромир. Ибо, как я отмечал выше, эти стороны мироздания так же есть суть отражение в развёрнутых зеркалах нашего разума, и являются в сущности одним и тем же. Мы определяем их нашим углом зрения, глубиной глазного яблока, в силу и в соответствии собственному объёму, и тем перспективам, обусловленным соответствующим нахождением нас на бесконечной лестнице мироздания.

Далее. Существование живой клетки обусловлено тем, что её суть, её генетическая основа, гнездится в так называемых «неживых материалах» вселенной. Жизнь, как нечто метафизически-метафорическое, существовала всегда, и будет существовать всегда. Даже в той пыли, из которой образовалась наша планета. Жизнь – вечна не потому, что в бескрайнем и бесконечном космосе существуют, вечно сменяя друг друга твари, но потому, что жизнь, как метафизическая монада бытия – неистребима, ибо в сути своей не является чем-то сущностным. Жизнь, как мы её осмысливаем и понимаем, есть метафора, – лишь дефиниция нашего разума. Она есть лишь отношение и оценка, внушающая сама себе удивление и восторг, от осознанности собственной внутренней природы существа, восторг и удивление собственной сегрегацией, собственной упорядоченности и организованности. Жизнь есть точно такая же метафора, как и всё вокруг нас, – все, что включает в себя наша действительность.

Появившаяся и развившаяся на той же почве что и вся наша действительность, жизнь имеет свои определённые границы, свои наделы и свои правила и законы. Благодаря тем же апперцепциям и дефинициям нашего разумения, из «коллапсирующей пустоты» «чёрной дыры нашего ноумена», Жизнь выползла, словно кобра из шляпы факира, и, подняв голову, стала покачиваться в такт звучащей музыке нашего архаического мироздания. Наша уверенность в существовании жизни, как чего-то действительно феноменального, в её непоколебимой существенности – остаётся лишь уверенностью.

В своих умозаключениях, как заметит внимательный читатель, я всё время откатываюсь назад, создавая тем самым некую волну. Это происходит неосознанно. Видимо и здесь сказывается та волнообразная структурность всего сущностного, распространяющего свою характерность на всё что, так или иначе, принадлежит этому миру. И мои размышления в своей динамической характерности, не являются исключением.

Но по порядку. Заглядывая в мир, разделяя и объединяя, отчерчивая границы, мы готовы принимать в свой «клан живого», только «близких родственников», только то, что близко нам по механизмам, формам и скоростям, что подходит нам по общему метаболизму. Но, проникая всё глубже в познание окружающего нас мира, мы потихоньку не заметно для самих себя, отодвигаем эти границы нашего архаического определения. Мы всё чаще высаживаем за забором цветы, поливая и ухаживая за ними. Мы меняем своё воззрение, мы расширяем собственные наделы. Еще в начале прошлого века мысль о том, что наша планета живой организм вызвала бы, по крайней мере, смех. А то, что могут существовать живые существа в нано-объёмах, вообще привело бы к сарказму. И, тем не менее, теперь, это уже является практически неоспоримой истиной. У меня нет никаких сомнений, что наша фундаментальная наука будет и впредь отодвигать эти границы. И это будет происходить до тех пор, пока существует воззрение, пока существует человек и его разум. Наш разум, «утончаясь» и становясь тем самым проникновеннее и агрессивнее, будет открывать для себя всё новые и новые горизонты не только в эмпирическом воззрении, но и в трансцендентном и метафизическом. Он будет необходимо усложняться, и тем самым усложнять окружающий мир. Наш мир всегда будет расширяться в разные стороны, и само отношение к «живому» и «неживому», будет меняться и необходимо корректироваться. Но всё же полярность мира в целом, – никуда не денется. Наш разум и впредь будет всё, и вся делить и изолировать, смешивать и объединять. Ведь такова его генетическая природа, берущая своё начало в изначальном противостоянии огня и воды, – в коллапсе материнских стихий.

Живые цепи

В своих умозрениях, я всегда стремился к самым глубоким, спрятанным на дне архипелагам. Тёплые воды поверхности, меня никогда не удовлетворяли. Там, где плавает большинство, где много пищи в виде плавающего планктона, где царствуют акулы и где солнце ослепляет и приводит своим светом, к отупению, я никогда не находил своих обетованных берегов. Меня всегда прельщали глубинные пещеры. Так как в глубине своего сердца я всегда подозревал, что именно там живёт Бог, а не как не на небесах.

И вот как-то плавая на этих глубинах, я пришёл к банальному и в то же время важному вопросу; а собственно, чем мы, люди, принципиально отличаемся от других систем и субстанций природы? Чем питается наша чрезмерная, доходящая до апломба гордость? Если даже животных, в глубине своей души, мы не считаем своими братьями. Я уж не говорю о родственной связи с так называемыми неодушевлёнными предметами нашей действительности, включёнными в фауну земной поверхности. Ведь если посмотреть достаточно глубоко, то окажется, что мы реагируем на раздражители так же необходимо и фатально, как и всякий неодушевлённый предмет этого мира. Необходимость и фатальность нашей реакции, такая же безоговорочная, как и у всякого существа неживого мира.

Сложность мотиваций наших поступков, есть отражение сложности нашей внутренней структуризации, и её определённого выстроенного порядка. Динамика же, механизмы наших реакций, так же последовательны и безоговорочно фатальны, как возгорание бумаги при соприкосновении с огнём. Мы, в сущности, реагируем также фатально необходимо и так же последовательно, как и всякая субстанция «неживой природы». Вся разница лишь в сложности этой реакции, и сложности самих механизмов. Как компьютер отличается от «Жаккардового станка», так мы, люди, отличаемся от амёбы. А она в свою очередь, так же отличается от какого-нибудь «неживого предмета» мира.

Если отбросить гордость, и само-возвеличивание и посмотреть глубже на суть вещей в мире, то становится абсолютно ясно, что мы, люди, сами по себе, идентичны не только с животными и растениями, с нашими ближайшими родственниками, но и с, казалось бы, абсолютно чужими, неодушевлёнными субстанциями. Что они, эти субстанции, своими реакциями, слишком явно, а порою, бесспорно, напоминают нам об общей с ними сути.

С метафизической точки зрения, процессы обмена энергиями между «живыми объектами» в своей сакральной сущности нам так же почти неизвестны, как неизвестны процессы обменов между «неживыми». Мы только иногда нащупываем, будто в потёмках, еле уловимые сознанием флюиды скрытых от нас энергетических метаболизмов сверх тонкого мира. Как, к примеру, непонятное для нас явление телепатии или телекинеза. Вообще всякое явление экстрасенсорного характера, для нас лежит за семью печатями, и будет лежать, судя по всему, ещё очень долго. А сколько ещё не открытых, связующих между собой объекты «живого мира», не познанных нами и даже не чувствуемых мостов. Почему же вы не допускаете подобных связей между «неживыми» субстанциями? Ведь какая-то связь, между ними должна существовать. Ведь в противном случае нарушается общая гармония целостного мира, в котором абсолютно всё связано между собой. Где нет ни одной изолированной субстанции. А раз необходимо существует связь, то должен непременно происходить и обмен информацией. То есть, субстанции, как бы мы их не определяли, должны общаться. Я абсолютно уверен, что земля общается с солнцем, луна с землёй, а вся наша галактика, общается с другими галактиками. Не может быть, чтобы земля только впитывала энергию солнца. Взамен она должна обязательно что-то отдавать. Ведь в мире не существует чистого воздействия, существует только взаимодействие, как бы ни доминировал один из объектов над другим.

Ну, а коль уж существует обмен информацией, то существует и жизнь как таковая. Только у этой жизни своя форма, – свой уровень этой жизненности. Всякая субстанция в этом мире, впитывая энергию и трансформируя её, должна непременно её транслировать. Ведь только так может существовать, и сохранятся баланс, определяющий всё материальное в нашей действительности. И только в таком контексте возможно – Существенно-объективированное.

И именно дисбаланс, нарушение внутренней гармонии, уравновешенного баланса между поглощением, трансформацией и отдачей энергии в этих механизмах, определяет распад самого объекта, – его рассеивание. То есть смерть, в антропоморфном смысле. В мире «несцепленных энергий» (относительно), существуют свои законы, и свои формы пребывания, и как бесконечно само познание, так и бесконечны формы образования материальных сцепленных субстанций, в его отражении. Мы только коснулись этой огромной ветви, открыв для себя, – именно для себя мир материального.

Мы наспех квалифицировали явления природы, но даже не пытаемся понять метафизическую сущность этих явлений. Хотя даже поверхностного взгляда достаточно, чтобы уловить, как сильно напоминают, к примеру, электрические потоки, живую биосубстанцию. Как на подсознательном уровне мышления, при опосредованном столкновении с электричеством, возникает ощущение «живой сущности», такой же агрессивной и доминирующей. Ведь та сверх агрессивность электрического тока, с которой мы сталкиваемся повсеместно, его интеллектуальность, воплощающаяся в возможностях передачи информации, не оставляет в нашем подсознании и малой толики сомнения в его «живости». Движение электронов, я даже сравнивал с движением сперматозоидов, стремящихся к яйцеклетке. – «Чем больше сопротивление, – тем больше напряжение». А «Шаровая молния», с её почти мистическим поведением? У кого ещё остаётся сомнение в том, что это живая субстанция? Я вам скажу больше, любой объект этого мира, совершенно независимо от того, «живой» ли он в нашем понимании, или нет, – мыслит. Но только на своём уровне, в своих параметрах, в своей форме, своей индивидуальной модальности мышления.

Все знают, что работа нашего мозга, наши мысли, имеют электрическую основу. Но также все знают, что многие из так называемых «неживых объектов» имеют электромагнитное поле. И интенсивность этого электромагнитного поля, его формативная субстанциональность, у каждого объекта строго индивидуальна и неповторима, как отпечатки наших пальцев. И зависит от размеров объекта, его плотности, конфигурации и внутренней агрегативности, в самом широком смысле слова. То есть, от общей характерной основы, генерирующей свои неповторимые поля. И наш мозг, отличается только тем, что в своей тонкой материальности, в своей гармонично слаженной организованности, несёт индивидуальную характерную, присущую только ему субстанциональность, с неповторимой формой внутреннего характерного сцепления и упорядоченности всех составляющих. То есть, индивидуальной упорядоченностью внутренних движений, их порядков и скоростей. И транслирует эту неповторимую палитру электрохимических внутренних реакций вовне, в виде неповторимой формы электромагнитного поля, индивидуального волнового характера. Создавая тем самым вовне свой мир, с определёнными правилами и законами движений и трансформаций, соответствующих его внутреннему характеру.

И у нашей мысли, и у электромагнитного поля всякого такого «неживого объекта», одна генетика, одна общая сущность. Вся разница опять же в формах, модальностях воззрений и оценок.

Так почему же вы так уверенны, что наша земля, или любой другой объект вселенной, не мыслит в своих параметрах? Где критерии определения самой мысли? У нас в голове? То есть наша мысль сама определяет, что только её форма транслирования, её форма динамического трансцендентального моделирования и экспансии – существует. Что только в этой форме моделирования и транслирования вообще, возможна мысль. И что только в этой форме возможно мышление вообще, как таковое.

Но давайте посмотрим, откуда, с физической точки зрения материализма, может браться наша мысль. Упрощённо. Её истоки, как мне кажется, находятся в каждой клетке нашего организма, а не только в клетках мозга. Там, где протекают простейшие химические реакции. В результате этих реакций, происходит выделение определённой энергии, с определёнными параметрами. И вся эта энергия, от миллионов, и миллиардов клеток, стекается словно в «конденсатор» в наш мозг. Где в силу его сложного, условно говоря, «тиристорно-транзисторного» схематического устройства, происходит главное. – Формирование из хаотически блуждающей бесформенной энергии, – неких формативных упорядоченных на определённый лад, энергетических полей и токовых цепей. Которые, транслируясь вовне, взаимодействуют с формативными полями и цепями внешних объектов. И благодаря взаимоотношению этих различных по упорядочиванию цепей во внешней реальности, образуют синтезированную действительность бытия, – то есть нашу реальную ощущаемую и осмысливаемую действительность. Да, именно взаимоотношение форм токов нашего ноумена, с формами токов различных объектов феномена, создают нашу действительность. Форматируя беспорядочные электромагнитные поля, и произвольные токи в определённые формы, (то, что мы называем мыслью), наш разум формирует всю реальную действительность. Гармоничность и мощность нашей мысли, а значит и власть над внешним миром, зависит от способности нашего мозга выстраивать из предоставляемого материала, длинные и сложные цепочки с наиболее гармоничной формой своего тела, как и слаженные гармоничные всеобъемлющие поля. И все формы внешних объектов, зависят именно от отношения этих упорядоченных внешних «транс-токов» и полей, к нашим внутренним полям и цепям.

Острый глаз сразу заметит в этом, некую аналогию с «рибонуклеиновыми цепочками хромосомных соединений» первоосновы нашего физического тела, и тела всякого живого существа. Чья «живая существенность», упрощённо говоря, только и основывается на определённой формативности, определённой последовательности и согласованности в пространственно-временном аспекте, «углеродного соединения». Чем сложнее и гармоничнее, а значит мощнее эти цепочки, тем сложнее и гармоничнее организм, тем сложнее и совершеннее живой разумный индивидуум. Точно так же и с мыслью, чем длиннее и гармоничнее её цепь, чем сложнее её «развесистые ветви», тем мощнее её «тело», тем гармоничнее и сложнее само «поле-разумение», выстраиваемое и складываемое из этих «цепочек». И в этом смысле самый совершенный, самый мощный «трансцендентальный живой организм», в смысле физиологии «тела-мысли», это какая-нибудь философема, или какая-нибудь доктрина, вроде религиозной конфессии. В сложенной уравновешенной системе, где все внутренние процессы совершенны в своей гармонии, в своей идеальной музыкальности, всё и вся находит своё место, свою законченность, а значит истинность.

И эти тонкие метафизические процессы, процессы мыслительной работы, абсолютно идентичны по своим механизмам, – простой физике всякого сложного организма. Гармоничная и мощная философема, как и всякая конфессия, или неопровержимая гипотеза, живут жизнью свойственной всякому физическому живому организму. На этом, я подробнее остановлюсь в следующем разделе.

Иерархия

Мир, и все составляющие его явления, с точки зрения незаинтересованного наблюдателя, (если попытаться посмотреть взглядом такого наблюдателя), не содержали бы в себе никакой глобальной иерархии. Ибо существуй таковая, должна была бы существовать и абсолютная доминанта. А такое положение вещей неминуемо уничтожило бы мир и всякую действительность. Ибо главное условие существующего вообще, – баланс сил.

Линейность нашего мышления, где всё, как «одно за другим», так и «одно выше другого», диктует нам порядок вещей, и порядок собственной осмысленности. Как бы мы не размышляли, наше воззрение всегда будет находиться в рамках парадигмы последовательности и пирамидальности. Как только мы открываем глаза, как только происходит первый удар молоточка в нашем среднем ухе, мир начинает выстраиваться в пирамидально-последовательную конструкцию. Требование формы – рождает эту форму.

Да, как и всякое феноменальное явление мира, всякое воззрение выстраивается в виде пирамиды, от основания к вершине. Но здесь я начну с «вершины», где повышенная облачность не позволяет рассмотреть всё чётко и определённо просто, и затем спущусь к основанию, к очевидному и простому.

С точки зрения биофизики, положение субъекта живой природы, на иерархической лестнице, зависит от его способности к накоплению энергии, и формативному построению гармоничной внутренней структуры, упорядочиванию и сохранению баланса сил. Говоря метафорически, упорядочиванию внутри себя отношения «грубого» с «тонким». А по сути, отношения «совершенного», с «несовершенным» в себе. То есть способности построить внутри себя, ту же иерархическую лестницу. Где в оценках действительности, доминантой должно быть «совершенное». И вот здесь, важнейшим вопрос должно было бы стать определение совершенства, как такового. Но кто мог бы это сделать достоверно? Бог? Может быть. Но только если бы он в действительности имел отношение к этому миру, и, если бы мы имели возможность вербального с ним общения. А так, «совершенное», в нашем случае, должно всегда выступать как «сильное». Эти понятия должны были бы быть синонимами. Но понятия рождаются в рациональном разуме, и потому выполняют интересы его стремлений и желаний. Кто, когда-нибудь, оценит по-настоящему, в какие дебри осмысления уводит нас веками, наш рациональный разум, тот перевернёт своё отношение не только к миру оценок, но и миру вообще.

На самой вершине должно стоять «совершенное». Так полагает справедливость. Но если бы в мире была справедливость, если он нёс в себе хоть каплю идеальной справедливости, он стал бы несправедлив к себе. Так полагает логика. И тем не менее, на самом деле, на верху всегда стоит самое сильное, а значит самое совершенное. То, что берёт на себя смелость и ответственность определять и оценивать всё вокруг. И справедливость, на самом деле, есть необходимый принцип существующего. Другое дело, оценивается справедливость, всегда предвзято и заинтересованно, всегда с точки зрения и интересов оценивающего субъекта. И для большинства стоящих вокруг, является недостаточной справедливостью, а часто и вопиющей несправедливостью. Так справедливость природы, идёт всегда вразрез справедливости отдельной её составляющей. Ибо интересы природы в целом, не могут быть втиснуты в рамки интересов единичного субъекта.

Так кто же ныне, является оценивающим субъектом? Кто, или что в нашем существе, берёт на себя всю полноту ответственности, а значит и власти, как законодательной, так и исполнительной? В случае с человеком, это должно быть непременно «рациональный разум». (Так уж сложилось). И вот что интересно, так как сама иерархия в своей аподиктической юрисдикции, есть плод его, неминуемо предвзятого осмысления, то эта иерархия, – в сути своей, односторонняя, и по большому счёту, надуманная. «Рациональный разум» узурпировал власть, и причислил себе всю полноту истинности всяких оценок. Это с его точки зрения, вершина иерархии «тонкого мира» принадлежит «рациональному». Но с точки зрения «инстинкта», с его утончённой стагнацией и глубинной интуицией, иерархия имеет иное строение, она – формально иная. В этой иерархической лестнице, вершину занимает «идеальное». Но сами отношения, на этой лестнице, оценивает именно «рациональный разум», в силу его доминанты, и мы не можем быть объективны, мы судим обо всём, с точки зрения его оценок, оценок его обзора видимости.

Но часто случается перевес сил, и мы замечаем в себе перемену. Когда главенствование в оценках собственного мировоззрения, переходит на другое поле. Идеальное восходит на трон нашей осознанности, переводя всё рациональное на низшую ступень. (Так рождается искусство). Ведь, в конце концов, наша осознанность в своих доминантах, исходит из того, на чьей стороне по – преимуществу, находится «маятник нашего осмысления» в данный момент. И наша «тонкая иерархия», зависит от того, в каком лагере осознанности в определённое время, находиться наш мечущийся между «рациональным» и «идеальным», разум. Это мы, выстраиваем эту лестницу, и делаем это так, как нам диктует доминанта нашего разумения. Самой же иерархической лестницы, как формы отношения субстанций, в природе – не существует. Ведь сама природа смотрит, на всё это, совершенно иначе.

Вообще, такие понятия как, высшее, и низшее, конечно очень близки нам, привыкшим оперировать категориями иерархических отношений. Разума, смотрящего на вещи в мире, и создающего образ некоей «пирамиды», некоего застывшего в пространстве, всеобъемлющего становления. Где высшее, должно быть непременно главнее и важнее низшего. Где всё вокруг должно быть уподоблено нашей внутренней организации, и петь в унисон нашей внутренней иерархичности, с царём в голове. Но если попытаться абстрагироваться от собственных догм относительно мира, (хотя это не просто, ведь как я уже говорил, как бы мы не пытались уйти от себя, мы всегда приходим опять к самому себе). Попытаться окунуться в некое противоречие, (противоречие не ради противоречия, но ради истины), то в мире разрушаться всякие пирамиды. Попытки взглянуть на мир глазами «стороннего наблюдателя», дают иногда ошеломляющие результаты. В разуме, начинают расти новые «ганглии», и мир разрывает изнутри «сшитое пальто», оголяя свои латентные члены.

Так вот, если всё же попытаться абстрагироваться в своём воззрении от привычного взгляда, то в мире исчезнет всякая иерархия. И останется только «грубая» и «тонкая» материи. А точнее «грубое» и «тонкое» состояние одной и той же материи. Где одно, ничем не хуже и не лучше другого. Где всё равнозначно, и не знает доминанты в своём сокровенном. Где у каждого состояния материи, свои преимущества и свои недостатки.

В метафорическом смысле, всякие отношения в мире, можно отнести либо к камню, либо к воде, либо к огню. Эти три стихии, несут в себе все отношения в нашей действительности. И в своём синтезе, порождают всякую иерархию в существующем. Что, для камня – вода? Но вода камень точит. Что для воды – огонь? Но вода кипит и испаряться. Что для огня, – вода и камень? Но он пасует перед ними. Между этими стихиями, как и за ними, огромное количество градаций, бесчисленное множество форм материи, где-то относительно тоньше, где-то относительно грубее. В этом синтезе, как метафоре существующего, – всё живое и неживое.

Условные отношения между стихиями, образующими всё сущее нашего мира, можно нарисовать в простой картине физического отношения предметов. Так камень – более инертен, более стабилен, а значит, менее уязвим и долговечен в своей форме. Вода же, более подвижна, более нестабильна, и свободна в своих возможных динамических трансформациях. Огонь, – самая агрессивная, из доступных нашему чувству, стихий. Она меняет свои формы с такой скоростью, её движение так произвольны, и в тоже время, осознанны, что это даже вызывает ощущение произвольной мыслящей субстанциональности. (Что вполне закономерно). У каждого из них, свои преимущества, каждый существует в своём мире. Тонкая, агрессивная материя (энергия), впитывается грубой материей, стабильной и основательной. Грубая, под воздействием тонкой и агрессивной, трансформируется в более тонкую. А в «синтезе противоречащих стихий», создаётся нечто метафизическое, некое синтетическое объединение, – «альянс тонкого и агрессивного, с грубым и инертным». – Нечто живое. Производя тем самым, на свет всевозможные системы, – целокупные синтетические упорядоченные конструкции, способные форматироваться в соответствии с окружающей средой в бесконечно возможные формы бытия, и образующие тем самым, всю нашу живую биодействительность.

И как тонкая материя может утончаться до бесконечности, принимая формы, не доступные нашему осмыслению, так и грубая материя, на пути своего огрубения уходит в перспективу, за границы нашей восприимчивости. К примеру, грубость эта, может воплощаться в такую почти мистическую, гипотетическую субстанцию, как «Чёрная дыра». Где «огрубение материи» таково, что внутренняя иерархия, теряет всякий смысл.

Мы, люди, как «материальные синтетические субстанции определённой структурности», не являемся вершиной мира. Мы лишь «относительная субстанция», – субстанция данной тонкости, и данной грубости». Мы – синтез определённого «грубого», и определённого «тонкого», в отношении нашей действительности. В нас имеет своё место, как всё грубое от мира, так и всё тонкое того же мира.

Произвольность нашего мышления, наша метафизическая произвольность, а также гибкость и долговечность, определяется именно «тонкостью» и «грубостью» материи нашей субстанциональности, и их сочетанию в собственных соотношениях. А наше преимущество, перед более грубой формой, только в нашей гибкости и агрессивности, в самом широком смысле слова. Недостаток же, в нашей уязвимости перед натиском из вне, наиболее грубой силы, в те моменты, когда мы волей-неволей попадаем на её поле ответственности.

Я ещё допускаю существование некоей пирамидальности мира от тонкого к грубому, или наоборот. Но никак не иерархичности. Повторяю, выстроенная иерархия, это побочный продукт нашего «линейного осмысления». Мы видим в мире то, что хотим видеть, подгоняя его под себя, под собственную «линейность», «трёх мерность», и соответствующую иерархичность. Мы делаем мир вокруг себя, удобным насколько, насколько он нам это позволяет. Мы выстраиваем в нём последовательность, причастность, и относительность. Мы смотрим на мир сверху вниз, и он предстаёт нашему взору таким, какова перспектива нашего воззрения, в силу нашего местоположения на полях собственной осознанности. Но взгляните на мир с другого угла зрения, и вся его пирамидальность перевернется.