Дженни Герхардт

– Ну вот, – жалобно сказал Брэндер, – неужели вы из-за этого убегаете?

– Нет, – ответила она, почему-то чувствуя себя неблагодарной, – но мне пора. Дома будут беспокоиться.

– А вы не сердитесь на меня?

– Нет, – сказала она чуть кокетливо, чего прежде никогда не бывало.

Она почувствовала свою власть над ним, и это было так ново, так удивительно, что оба они почему-то смутились.

– Как бы то ни было, вы теперь моя, – сказал сенатор, вставая. – Отныне я буду заботиться о вас.

Дженни приятно было это слышать. «Ему впору творить чудеса, – подумала она, – он настоящий волшебник». Она оглянулась, и при мысли, что перед нею открывается такая новая, удивительная жизнь, у нее закружилась голова от радости. Не то чтобы она вполне поняла, что он хотел сказать. Наверно, он будет добр и великодушен, будет дарить ей прекрасные вещи. Понятно, она была счастлива. Она взяла сверток с бельем, за которым пришла, не замечая и не чувствуя несообразности своего положения, а для Брэндера это было горьким упреком.

«Она не должна разносить белье», – подумал он. Нежность и сочувствие поднялись в нем горячей волной. Он взял ее лицо в ладони, на этот раз как добрый покровитель.

– Ничего, девочка, – сказал он. – Вам не придется вечно этим заниматься. Я что-нибудь придумаю.

С того дня их отношения стали еще более простыми и дружескими. Когда Дженни пришла в следующий раз, сенатор, не задумываясь, предложил ей сесть на ручку его кресла и стал подробно расспрашивать о том, как живут ее родные, чего хочет и о чем мечтает она сама. Он заметил, что на некоторые его вопросы она отвечает уклончиво, особенно о работе отца. Ей стыдно было признаться, что отец ходит по дворам и пилит дрова. Опасаясь, что тут скрывается нечто более серьезное, Брэндер решил, не откладывая, пойти и узнать, в чем дело.

Так он и поступил в первое же свободное утро. Это было за три дня до того, как в конгрессе началась ожесточенная борьба, закончившаяся его поражением. В оставшиеся дни все равно уже ничего нельзя было предпринять. Итак, Брэндер взял трость и зашагал к дому Герхардтов; через полчаса он решительно стучал в их дверь.

Ему открыла миссис Герхардт.

– Здравствуйте! – весело сказал он и, заметив ее смущение, добавил: – Можно войти?

При виде необыкновенного гостя добрая женщина совсем потерялась; она потихоньку вытерла руки старым заплатанным фартуком и наконец ответила:

– Да, да, пожалуйста, войдите.

Забыв закрыть дверь, она торопливо провела сенатора в комнату и, придвинув стул, пригласила его сесть. Брэндер пожалел, что так смутил ее.

– Не беспокойтесь, миссис Герхардт, – сказал он. – Я просто проходил мимо и решил заглянуть к вам. Как здоровье вашего мужа?

– Спасибо, он здоров, – ответила она. – Ушел на работу.

– Значит, он нашел место?

– Да, сэр, – ответила миссис Герхардт; она, как и Дженни, не решалась сказать, что это за работа.

– И дети, надеюсь, все здоровы и ходят в школу?

– Да, – ответила миссис Герхардт.

Она сняла фартук и смущенно теребила его.

– Это хорошо. А где Дженни?

Дженни как раз гладила белье; заслышав голос гостя, она бросила утюг и доску и убежала в спальню, где теперь поспешно приводила себя в порядок, боясь, что мать не догадается сказать, будто ее нет дома, и не даст ей возможности скрыться.

– Она дома, – сказала миссис Герхардт. – Сейчас я ее позову.

– Зачем же ты ему сказала, что я тут? – тихо упрекнула Дженни.

– А что же мне было делать?

Они не решались выйти к сенатору, а он тем временем осматривал комнату. «Грустно, что столь достойные люди живут в такой нужде, – думал он, – хотелось бы как-то им помочь».

– Доброе утро, – сказал он, когда Дженни наконец нерешительно вошла в комнату. – Как поживаете?

Дженни подошла к нему и, краснея, протянула руку. Его приход так взволновал ее, что она не могла вымолвить ни слова.

– Решил зайти и посмотреть, как вы живете, – сказал сенатор. – Дом неплохой. Сколько же у вас комнат?

– Пять, – ответила Дженни. – Вы извините, у нас беспорядок. Мы сегодня с утра гладили, поэтому тут все вверх дном.

– Понимаю, – мягко сказал Брэндер. – Неужели вы думаете, что я этого не пойму, Дженни? Не надо меня стесняться.

Он говорил так же спокойно и дружески, как всегда, когда она бывала у него, и это помогло Дженни прийти в себя.

– Пусть вас не смущает, если я еще как-нибудь загляну к вам. Я буду вас навещать. Мне хотелось бы повидать вашего отца.

– Вот как, – сказала Дженни. – А его нету дома.

Но пока они разговаривали, Герхардт со своей пилой и козлами как раз появился у калитки. Брэндер увидел его и тотчас узнал по некоторому сходству с дочерью.

– А вот и ваш отец, если не ошибаюсь, – сказал он.

– Неужто? – отозвалась Дженни и выглянула в окно.

Герхардт, поглощенный своими мыслями, прошел мимо окна, не поднимая глаз. Он поставил козлы у стены, повесил пилу на гвоздь и вошел в дом.

– Мать! – позвал он по-немецки, потом, не видя жены, подошел к двери и заглянул в столовую.

Брэндер встал и протянул ему руку. Сутулый, жилистый немец подошел и пожал ее, вопросительно глядя на незнакомца.

– Это мой отец, мистер Брэндер, – сказала Дженни; чувство приязни к сенатору помогло ей победить застенчивость. – Папа, это мистер Брэндер, тот самый, что живет в отеле.

– Какая, простите, фамилия? – переспросил Герхардт, поворачиваясь от одного к другому.

– Брэндер, – сказал сенатор.

– А, да! – Герхардт говорил с заметным немецким акцентом. – После болезни я неважно слышу. Жена про вас поминала.

– Я решил зайти познакомиться с вами, – сказал сенатор. – У вас, я вижу, большая семья.

– Да, – сказал отец семейства; он вспомнил, что на нем потрепанный рабочий костюм, и ему хотелось поскорее уйти. – Шестеро ребят, и все еще не пристроенные. Вот она – старшая дочка.

В комнату вошла жена, и Герхардт поспешил воспользоваться случаем: