Виридитерра: начало пути

И что ей прикажете с этим делать? Анна хотела ответить, что она мальчишке не нянька, а еще лучше – взвыть от досады. Но вместо этого произнесла, забирая поднос с едой из рук Элишки:

– Я поговорю с ним.

Анна медленно поднималась по лестнице на самый верхний этаж – в комнату, в которой она заперла мальчишку. Видеть его ей хотелось меньше всего, но Анна уже привыкла браться за дела, от которых ей тошно. Потому что так учил отец.

Изначально Анна хотела закрыть парнишку в подвале, где ему самое место. Но не смогла. Отец бы этого не одобрил.

Мальчишка сидел на соломенной постели, опустив голову на грудь и поджав ноги, и совсем ничего не сказал, когда Анна зашла в его камеру, отпустив стражника. Она поставила поднос на небольшой ящик, служивший здесь столом, но мальчишка не обратил никакого внимания на это.

– Ты никому не поможешь, если заморишь себя голодом, – сказала она. – Ну разве что порадуешь тех, кто тебя теперь ненавидит из-за того, что ты ранил Маркуса.

Мальчишка поднял на нее свои ясные голубые глаза. Они были почти ровесниками, но Анна все же считала себя намного опытнее и мудрее. Она ведь в бегах с малых лет, видела смерть и жестокость, пока этот мальчонка жил тихо и спокойно на Земле.

– Я не хотел этого, – ответил мальчишка. – Он показался мне хорошим. – Вдруг его лицо исказилось гневом, а в голосе сквозила ненависть – Я хотел достать Ройвана.

Анна присела рядом с ним на соломенную постель. Сейчас он не опасен. Его артефакт забрали, а если бы умел хорошо контролировать свой дар без него, то давно бы уже выбрался отсюда, учинив погром.

– Мы не с того начали. Меня зовут Анна, – девушка постаралась говорить спокойным голосом, чтобы не выдать свою неприязнь.

– Ноа, – буркнул мальчишка.

– Вот и познакомились. Не знаю, что ты думаешь об отце, но он действительно хороший человек, хотя и сложный. Он всегда делает так, чтобы было лучше тем, кто идет за ним. Все эти люди пришли сюда за надеждой, вслед за мечтой, которую им обещал отец. Он один из самых лучших людей, которые когда-либо ходили по этой земле, потому что ради других он пожертвует собой, всем, что имеет. Он подобрал меня и вырастил как родную дочь, хотя я была никем. Просто оборванкой, потерявшей родителей из-за войны в Стражцтате, – ох, как бы Анне хотелось, чтобы этот мальчишка хоть на секунду увидел отца таким, каким видит его она сама, каким видит его Эрмандад.

Ноа молча повернулся к стене и принялся отдирать кусочки штукатурки от стены. Анну охватил гнев, еще никто в отряде не осмеливался не обращать на нее внимания. Девушка рывком подскочила с кровати. Она хорошо умела скрывать свою злость, но этот белобрысый мальчишка просто выводил ее из себя.

Она схватила его за руку и подтянула к старому окну, из которого открывался вид на внутренний двор дома Скуггена. Анна глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Она заставила его смотреть туда, на людей, которые привел сюда отец, потому что им нужна была помощь.

– Смотри на них! Смотри! Они все пришли сюда за спасением! За новым будущим, в котором им не придется просыпаться от каждого шороха и бояться, что за ними пришли имперские маги, чтобы отправить их на плаху. – Анна перевела дыхание, вспоминая все эти истории, с которыми приходили люди, и которые она переживала так же, как будто это случалось и с ней. – Деревья около дорог были увешаны трупами перевертышей-детей, над которыми учинили самосуд односельчане, а родители им не помогли только потому, что горели заживо в своем доме. – Она схватила Ноа за грудки и сказала: – Как ты думаешь, легко ли засыпать, если ощущаешь запах горящей плоти своих родителей, а ты не ел несколько дней?

Ноа глядел на нее широко распахнутыми глазами, но молчал, и в Анне закипала злость, которая пришла к ней с дикими тварями, живущими в ее душе.

– Не думай, что я пришла сюда, чтобы подружиться. Я ненавижу тебя за то, что ты ранил Маркуса и хотел убить отца. Он тот человек, который может привести нас к свободе. Имперские маги никогда не разрешат нам существовать спокойно, а пока есть отец, они даже носа боятся показать здесь. Ты не отнимешь надежду у этих людей. Не сломаешь то, что мы строили так долго. Ты слышишь меня? Я не позволю разрушить это!

Анна прекратила кричать и перевела дух. Слепая ярость сменялась отчаянием, и девушка боялась расплакаться перед мальчишкой.

– Ты жалок, – бросила она напоследок и скрылась за дверью.

Глава 18

Дни в заточении тянулись мучительно долго. Ноа почти не спал, потому что как только он закрывал глаза, то сразу вспоминал Эли. Это сводило с ума. От отчаяния хотелось кричать, вот только разве этим вернешь всех, кого он уже потерял? Да и кто знает, сколько еще смертей близких людей ему придется пережить? Ноа старался не спать как можно дольше, доводил себя до изнеможения, и когда его тело почти разваливалось от усталости, парень проваливался в сон. Но и в бодрствовании не было ничего хорошего. Все мысли занимал Ройван. Ноа еще никогда не был так близок к убийце матери, но не мог ничего ему сделать.

Через несколько дней пришла Осо – Анна разрешила ей ненадолго навестить Ноа. Парень сразу заметил, как сильно она изменилась за дни, которые провела в Эрмандаде. Осо старательно обходила стороной разговоры про Эли, и Ноа был ей за это благодарен. Девушка рассказала, что ее учат здесь контролировать свой дар и теперь она может стать медведем по своему желанию.

– Я, наконец-то, чувствую себя полноценной, – как-то сказала Осо, и Ноа ей поверил.

Осо выглядела сильной и уверенной в себе, а главное – была счастливой. Блюблик, все также находившийся с ней, тоже был в вполне счастлив. Он все также прятался от всех за ее кучерявой копной волос, лишь иногда показываясь на свет. Маленький проводник, покинувший свой родной лес, проделал невероятно долгий и опасный путь для таких существ, как он.

Осо рассказала Ноа как много всего узнала о магии и о разных обитателях Виридитерры. Такого на Истории Магии в Хэксенштадте им не говорили. Осо поведала, что самыми первыми на всей Виридитерре магию подчинили эльфы. Но люди, которых именно эльфы научили магии, из жадности отняли это у них и разграбили столицу древнего эльфийского государства – Аурусмур. Тогда эльфы прокляли эту землю и ушли. Многие захватчики эльфийских богатств не смогли покинуть Аурусмур, и теперь там остались лишь их кости. Со временем эльфы перестали использовать магию, ведь она принесла их народу только горе и потери. Но руины города и проклятье, нависшее над ним, остались. И теперь любой человек, вступивший на эту землю, никогда не сможет уйти оттуда.

Ноа слушал Осо с удивлением и гневом. Он и представить не мог, что беспредел, который творят маги многие столетия, так сильно взволнует его. Он переживал эту несправедливость как свою собственность и никак не мог понять, почему все люди бывают так несправедливы друг к другу? Почему так сильна бывает ненависть? Почему они так стремятся уничтожить то, чего не понимают и боятся?

Осо рассказала, что Махаона хорошо приняли в Эрмандаде. Его дядя, оказывается, один из пяти генералов Эрмандада – большая шишка здесь. Ноа присвистнул – но скорее для показухи, а не потому, что был удивлен, – но кажется, что Осо заметила эту натянутость. Он явно не хотел говорить, но был не против слушать, и Осо рассказывала, рассказывала, рассказывала…

Рассказывала любую ерунду вплоть до того, сколько ступеней на лестницах в доме Скуггена, а Ноа был благодарен за то, что она не дает ему сойти с ума в этих стенах.

Когда Осо уходила, то крепко обняла парня и пообещала уговорить Анну на еще одну встречу. Ноа провожал подругу взглядом и был искренне рад за нее, но как только девушка скрылась за дверью, к нему вновь вернулось ощущение гнетущей пустоты.

Утро на следующий день после визита Осо не предвещало ничего нового. Ноа поглядывал в окно. Людей на улице было много, и каждый чем-то занимался. Члены Эрмандада как пчелы трудились во благо своего отряда. Никто не возмущался и не отлынивал от работы. Он слышал смех и наполненные весельем разговоры, и казалось, что даже тяжелая работа не была им в тягость, ведь каждый знал, для какой цели служит. Он видел детей, выполнявших разного рода поручения, и дрожью в теле вспоминал слова Анны о том, что детей-перевертышей вешали на деревья, а их родители горели заживо. Он видел, как резво бегали они по двору и ненавидел тех душегубов, которые способны совершить такое с детьми. Сам бы он, наверное, велел повесить душегубов или избить палками.

Ноа услышал скрип двери. Парень обернулся, надеясь, что это Осо пришла, но застыл от неожиданности. В его комнате стоял Ройван. Теперь Ноа мог рассмотреть его детально, а не как в первый или второй раз, когда все было второпях. Ройван был относительно молодым мужчиной, но с белыми, словно снег, волосами, с бледной, как у мертвеца, кожей и длинным орлиным носом. Его сильно уродовала обожженная левая часть лица – с этой стороны его левая щека превратилась в зарубцевавшийся кусок фарша, затронувший губы и даже ухо. Не успел Ноа двинуться с места, как мужчина очертил рукой круг в воздухе, и Ноа окружило белое пламя – такое же, как и у него.

Ноа чувствовал жар, исходящий от огня. Он попробовал поднести к нему руку, чтобы пересечь пламя, но Ройван его предостерег:

– Я бы на твоем месте этого не делал. Этот огонь тебе не подвластен.

Ноа насупился, но руку все же убрал. Парень все гадал, как такое может быть. Почему их силы с Ройваном одинаковы? Неужели он может кого-то скопировать, как Фридрих Вайдман?

– Выпусти меня, и давай сразимся! – прорычал Ноа, всю ненависть к Ройвану он старался показать своим голосом.

Ройван обошел круг из пламени и уселся на кровать. Сегодня мужчина выглядел иначе. Его плечи понуро опущены, а под глазами залегли темные круги. Он был тем же человеком, что стоял однажды в его доме на Земле, но в то же время казалось, что это совершенно разные люди.

– Я пришел, чтобы поговорить, – просто ответил Ройван. – Ты меня ненавидишь, и я это понимаю. Я обещаю, что расскажу тебе все, а потом… – он тяжело вздохнул, – потом ты сделаешь со мной все, что пожелаешь.

– Почему я должен тебе верить?

– Потому что я твой отец.

Эти слова ударили Ноа по голове словно молотком. Парень смотрел в пустоту и не мог в это поверить. Ройван словно прочитал его мысли, поэтому продолжил:

– Посмотри на это пламя. У тебя такой же дар, верно? – мужчина попытался изобразить слабое подобие улыбки. – Он достался тебе от меня.

И Ноа вспомнил Абсолют. Он давал ему подсказки, смешивал прошлое и будущее, но Ноа тогда не смог отделить одно от другого, потому что не знал где есть что. Абсолют сказал: «Отец и сын. Одно пламя на двоих». Но теперь-то он понял. Ноа внимательно смотрел на своего врага. Изучал его черты лица, пытался вспомнить фотографии, которые он видел в Абсолюте и Хэксенштадте, но они трудно угадывались за возрастом и ожогами.

Парень просто не мог поверить, что судьба посмеялась над ним вот так. Человек, которого он ненавидел больше всего в жизни, которому желал самой мучительной смерти, оказался его отцом – единственным живым родственником.

– Но как же так? – недоумевал Ноа. – Я думал, что моего отца зовут Килли…

– Киллиан это я, – перебил его Ройван как-то невесело. – Вернее, то, что от него осталось.

Ройван тем временем продолжал:

– Когда-то давно, задолго до твоего рождения, я был обычным мальчуганом, немного тщеславным, но кто из нас не без греха? – он снова попытался выдавить улыбку. – Меня звали Киллианом, и я был влюблен в самую прекрасную девочку на свете – твою мать, Нею. Ее родители – Ирма и Вильгельм Вайскопфы – были очень обеспокоены будущим своей единственной дочери, а тут еще на нее стал заглядываться какой-то мелкий аристократишка из полуразорившейся семьи. Конечно, им это не нравилось, но видел бы ты Нею. – Губы, задетые с одной стороны пламенем, тронула грустная улыбка. – Горячая, порывистая, такая, что не сломить. И мы все-таки поженились. Ирма и Вильгельм смирились, хотя и остались недовольны.

В голове Ноа стали возникать обрывки сна, который мучил его до прибытия на Виридитерру. Парню казалось, что он знает всю их историю наперед.

– Я всегда увлекался магией. И Нея меня в этом поддерживала. Я изучил свой дар вдоль и поперек, но мне этого оказалось мало. И тогда… тогда я решил подчинить себе все виды магии. Я подумал, а что тут такого? Разве я не способен на большее? Я чувствовал… или хотел чувствовать, что судьба приготовила для меня что-то важное, что-то, что могу совершить только я. Примерно тогда же я задумался о жестокости имперских магов к тем, кто отличался от них. Я видел, как Энгстелиги казнят неверных, как император выносит свой приговор, и не понимал, почему они это делают. Я заклинал Энгстелиг – ты ее знаешь – отказаться от этого пути, но она все равно решила остаться верной своей семье. И я решил, что для того, чтобы перекроить этот мир на свой лад, мне просто необходимо стать самым могущественным магом. Если они не слушают слова, то обратят внимание на мою силу.

Мужчина опустил взгляд в пол. Было видно, как ему сложно даются эти слова.