Сила ненависти

– Пообещай мне кое-что. – Задумчивый взгляд ненадолго остановился на портрете бабушки, висящем над незажженным камином, а затем обратился ко мне, своей интенсивностью заставив замереть и убрать руку с дверной ручки. На самом деле я оцепенела, потому что выражение его лица мне совсем не понравилось. Оно все еще было полно теплоты и нежности, но теперь покрылось коркой из глубокой печали.

– Не позволяй им указывать, кем тебе быть, – внезапно начал дед, сжимая костлявые руки на одеяле. – Они и понятия не имеют, насколько ты драгоценна, Оливия, – наверно, под «ними» он имел в виду моих родителей. – Мир слишком мал для возможностей, которыми ты обладаешь, но не закрывайся от них, моя девочка. Не бойся сделать шаг вперед, даже если не уверена, куда именно он приведет. Сперва ты можешь ошибиться, но это не беда – обычно по ту сторону страхов и ошибок ждут великие свершения.

Я стояла как вкопанная, не зная, что ответить. Звучало немного чересчур, поэтому склонила голову набок, изучая лицо деда. Он все еще пристально смотрел мне в глаза и теперь улыбался.

– Лааадненько, я все поняла, – сказала, хотя на самом деле ничегошеньки не поняла. – Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, Оливия! Я люблю тебя, – тихо прошептал он, откидываясь на подушки.

– Я тоже тебя люблю. – Выйдя и захлопнув дверь, я бросилась в свое крыло, по пути чуть не сбив Кая, который все еще слонялся в коридоре. – Десять минут, – выкрикнула на ходу, расслышав лишь тихое бормотание.

Молниеносно стянув с себя пальто и наряд, который под ним скрывался, заскочила в душ и принялась смывать с тела блестки и чужеродный запах. Затем насухо вытерлась, проверяя перед зеркалом состояние кожи и волос, и только убедившись, что все в порядке, подошла к шкафу, выудив оттуда черную водолазку и плотный серый сарафан. Не потрудившись высушить волосы, заплела их в тугую косу и покинула комнату как раз в момент, когда внизу прозвенел колокольчик, означающий, что ужин подан.

Кай присоединился, когда я остановилась перед лестницей, глядя вниз так, словно прямо там разверзлась адская пучина, которая поглотит меня, стоит лишь сделать шаг.

– Кажется, мистер Аттвуд чем-то обеспокоен, – шепнул он задумчиво.

– Он всегда чем-то обеспокоен, – фыркнула я. – Давай просто сделаем вид, что не играли в прятки сегодня днем.

– Когда-нибудь твои побеги выйдут боком нам обоим.

* * *

Отец сидел во главе стола, а мама по правую руку, они о чем-то взволнованно перешептывались, но, стоя в дверях, я не могла расслышать ни слова. Свечи отбрасывали резкие тени на их лица, когда две пары глаз – папины голубые, как у меня, и мамины карие с зелеными вкраплениями – переместились в мою сторону, мамины губы тронул призрак улыбки.

– Ты задержалась, – все, что она сказала. Я вымученно улыбнулась в ответ и подошла ближе, чтобы поцеловать ее в щеку. Светлая прядь выбилась из ее идеальной прически, щекотнув мой нос. От мамы пахло смесью дорогих духов и растворителем – удивительное сочетание. Мы были похожи в том, как блестяще сумели отточить мастерство притворства. Всю первую половину дня она проводила в мастерской в заляпанной старой одежде, рисуя абстрактные картины, а к вечеру, прямо перед приходом отца, перевоплощалась в напомаженную светскую львицу, так подходящую по статусу своему мужу.

Кстати, о нем.

Отец одарил меня приветственным жестом всех отцов, не слишком поворотливых в воспитании дочерей, неловко потрепав по волосам. Натянуто улыбнулся, но вышло то еще зрелище, учитывая, что улыбаться он попросту не умел. Гордон Аттвуд был пятидесятилетним седеющим щеголем, подтянутым и острым на язык, но практически не способным поддержать разговор за пределами пузыря под названием «бизнес». А мне, как правило, не хотелось слушать часовые лекции о фондовом рынке и только что закупленном оборудовании для бесчеловечного истязания бедных животных.

Когда я была маленькой наивной девочкой, а мир не казался мне таким картонным, я восхищалась папой до колик в животе. Теперь наши встречи в лучшем случае ограничивались скупыми диалогами о погоде, моей ненавистной учебе и россказнях о вещах, которые могли заинтересовать кого угодно, кто не был мной. Казалось, он совершенно меня не знал, а я отказывалась мириться с его деятельностью, но пока не нашла в себе ни крупицы отваги, чтобы высказать свой протест достойным образом.

– Как дела в университете? – с ходу спросил отец, делая щедрый глоток вина и перекатывая напиток во рту. В это время персонал стал расставлять блюда перед нами, изредка заслоняя меня от пытливого взгляда голубых глаз. – Ты ведь была на учебе, верно?

Я испустила тяжелый вздох и скрестила пальцы рук на коленях, собираясь сказать очередную ложь, как с легким движением руки горничной серебряная крышка, накрывающая мою еду, исчезла, и желудок скрутило тугим узлом.

Кровавый стейк истекал соком на фарфоровую тарелку, он был размером с мое отвращение к мясу, и пара жалких картофелин не могла спасти ситуацию, как бы я ни старалась сосредоточить взгляд на них. Тошнота не заставила себя долго ждать, я взглянула на маму, но она с сожалением покачала головой и потянулась за миской с салатом, больше не глядя на меня. Тогда я перевела взгляд на отца, который с невозмутимым видом расправил салфетку на коленях. Оба родителя прекрасно знали о моих предпочтениях в еде, и как бы я ни старалась понять, что происходит, подавляя подступающую к горлу желчь, ничего не получалось. Могла только предположить, что это было нелепым по своим размерам наказанием за мою провинность.

– Это… – начала было в тот момент, когда вилка отца вонзилась в кусок мяса, а нож одним точным движением разделил стейк надвое.

Я выскочила из-за стола со скоростью, превышающей любой из возможных видов перемещения в пространстве, наверно, даже использовала телепорт, потому что в следующий момент уже стояла, согнувшись над унитазом в гостевой уборной первого этажа, опорожняя наполовину пустой желудок. По щекам текли слезы, точно не знаю, от обиды или напряжения, но знаю, что ощущала себя не лучше, чем в тот день, когда впервые увидела человеческую жестокость. Только теперь его не было рядом, чтобы забрать мой страх.

Глава 4

Оливия

Десять лет назад…

(Оливии 10, Нику 17)

Нередко Сатана принимает облик небесных Ангелов.

    (2 Кор. 11:14)

Родители повезли меня на самый настоящий бал, поэтому я нарядилась в пышное платье, такое же голубое, как мои глаза; при этом крупные банты на коротких рукавах покрыты звездной пыльцой, переливающейся в свете салона лимузина, на котором мы едем, и я чувствую себя такой же красивой, как старшая сестра моей подружки Кары. Няня завила мои белые волосы в кудри и подарила диадему, чтобы все на балу сразу же поняли, что я принцесса.

– Держи спину ровно, – шепчет мама, пока я ерзаю, пытаясь разглядеть замок короля за пеленой дождя, льющего с самого утра.

Получив замечание, делаю безуспешную попытку выпрямиться, прижимая лицо к стеклу, которое сразу же запотевает от моего неровного дыхания. На улице уже темно, и в обычный день меня давным-давно отправили бы в кровать, но не сегодня, когда разрешено веселиться с другими гостями, танцевать и есть сладости. Все потому, что папу пригласил его друг король, чтобы поговорить про работу, и теперь мы все празднуем день, после которого станем еще богаче.

В действительности быть богатой вовсе не так уж и плохо, ведь я могу каждый день надевать новые платья, летать в разные страны и посещать школу, в которой не учатся «отбросы общества». Понятия не имею, кто это, но, если папа так говорит, полагаю, это не очень хорошие люди. Однажды на день рождения друзья родителей подарили мне настоящий кусок золота. Я пока не знаю, что буду с ним делать, ведь он такой тяжелый, что сдвинуть его с полки на столе – та еще задача, но когда вырасту, то смогу продать его и купить что угодно, может быть, даже хватит на то, чтобы сходить и посмотреть на настоящих танцоров. Я никогда не была на таких представлениях, а папа говорит, что это для плебеев, понаехавших в Бостон из Ирландии. Я также не знаю, кто такие плебеи и где находится Ирландия, но спорить с папой запрещено.

Машина замедляет ход, а мое сердце ускоряется, чуть не выпрыгивая из груди. Мама выбирается из машины, помогая мне спуститься на землю и заодно осматривая с ног до головы. Она выглядит довольной, беря меня за руку и подводя к папе. Моя няня Дана подходит следом, ее платье простое и неприметное на фоне наших роскошных нарядов, а черные волосы собраны в низкий пучок. Она что-то показывает, но мой взгляд уже прикован к огромному дому, подсвеченному снизу прожекторами так ярко, что свет от них издалека, должно быть, выглядит, как будто солнце зажгли посреди темного неба. Он трехэтажный и намного больше нашего особняка. Это настоящий замок с колоннами, башнями и такими огромными окнами, что видно, как внутри слоняются люди и переливаются хрустальные люстры. Интересно, в этом замке живет принц?

– Не упускай ее из виду, – командует отец, обращаясь к Дане. – Оливия, ради всего святого, не натвори глупостей в такой важный вечер, – это скорее укор, чем просьба.

– Дорогой, ей всего десять, пусть веселится, – мягко говорит мама.

Отец поочередно смеряет нас взглядом, не терпящим возражений, и я покорно киваю, мне не терпится уже попасть внутрь, поэтому я согласилась бы на любое условие, даже если оно включает хвост в виде Даны или отказ от шалостей.

От предвкушения начинаю подпрыгивать на месте, пока мои кудряшки пружинят вокруг лица, и вот наконец родители начинают двигаться, вливаясь в поток других гостей. Мою руку ловит маленькая ладонь Даны, и я кривлюсь, представляя на ее месте поводок. Моя няня не умеет веселиться и танцевать, зато знает пять языков, учит меня играть на рояле и заставляет читать стихи вместо того, чтобы смотреть мультики. Она скучная и старая, но я этого не говорю, крепче сжимая ее руку на пути к сказочному замку.

* * *

Дана просит перерыв, устав от танцев, ее сбитое дыхание слышно даже через музыку. Моя счастливая улыбка спадает с лица. Взрослые вообще почти не танцуют, предпочитая разговоры и шипучие напитки в красивых бокалах, что разносят официанты. Они опрокидывают их один за другим, после чего ведут себя нелепо и порой вызывающе. Здесь почти нет детей, а те, кто есть, сторонятся танцпола, играя с нянями, когда мне так хочется веселиться, что даже огромный торт, величиной в три яруса и украшенный фигурками животных, не вызывает интереса.

– Десять минут, Оливия, – пыхтит Дана, ковыляя к ряду плюшевых кресел. – Пойди пока попей лимонада и заодно принеси мне стаканчик, пожалуйста.

Ее лицо такое красное, что я удивляюсь, как голова не лопнула от напряжения, именно поэтому даю ей желанную свободу, покорно топая к столу с напитками, который стоит у противоположной стены.

Мама болтает с подругами где-то в стороне, давно позабыв о моем существовании, а след отца и вовсе простыл с тех пор, как он приветственно пожал руку королю. На самом деле папин друг никакой не король, но это его дом и его бал, и он ведет себя статусно и важно, слегка кивая гостям, но практически не улыбаясь. Наверно, грустит, что его королева умерла, – так мне сказала мама.

Подхожу к столу, который сплошь заставлен разноцветными кувшинами, официант улыбается и кивает в сторону тех, что предназначены для детей, спрашивая, чего я хочу. Коротко отвечаю, озираясь, и тут мой взгляд цепляется за человека, стоящего прислонившись к лестнице. На вид он взрослее меня, скорее всего, учится в старшей школе или даже колледже, его руки спрятаны в карманах черных брюк, а взгляд лениво прогуливается по просторному залу, изредка замирая на посетителях. Когда всего на мгновение дымчатые серо-голубые глаза останавливаются на мне, желудок сжимается до размеров горошины и пить больше не хочется. Человек морщится, будто увидел кучку собачьих какашек, а потом так же быстро отводит взгляд.

Он принц этого замка, я знаю, даже несмотря на то, что впервые его вижу. Что-то есть в его твердой позе и нарочитой небрежности, с которой он изучает гостей, будто они вторглись на его территорию, не будучи приглашенными, и теперь их присутствие его раздражает. Официант снова привлекает мое внимание, протягивая два лимонада, но я беру только один, делая жадный глоток и оглядываясь на Дану. Та смотрит в свой телефон, улыбаясь экрану так нежно, что у меня не остается сомнений – она переписывается со своим кавалером, в такие моменты Дана обычно выпадает из реальности. Взрослые такие глупые, когда влюблены. Но я отпускаю эту мысль, ведь отвлечение Даны – как раз то, что нужно, чтобы незаметно улизнуть.

Поворачиваю голову в сторону лестницы, но принца там уже нет. Я не даю себе время для размышлений, оставляя стакан и бросаясь из зала, прыгая по ступенькам через одну. К моменту, когда добираюсь до последней, меня встречает пустой полутемный коридор, ведущий сразу в трех направлениях. Этот дом такой необъятный, что начинаю жалеть, что не прихватила с собой миску с хлебом, чтобы раскидывать из нее маленькие крошки, по которым вернусь назад. В сказке это сработало, но сама я никогда не проверяла.

Решаю идти направо, двигая правой рукой по шершавой стене. Дана говорит, что это отличный способ выхода из любого лабиринта, я не уточняла, откуда она знает, но, кажется, сейчас самое время выяснить, верна ли ее теория. Тени вокруг становятся гуще, а коридор передо мной обволакивает темнотой, поглощая мое светлое платье, как огромная черная дыра поглощает космический мусор и, может быть, даже целые межгалактические корабли.

Точно не знаю, сколько раз поворачиваю, когда натыкаюсь на открытую дверь, за которой лишь зловещий непроглядный омут. Я не трусишка, но мурашки пробегают от основания шеи по всему телу, а сердце готовится выскочить через горло и сбежать обратно туда, где еле слышны звуки вечеринки. Сделав глубокий вдох, шагаю в темноту и, ощупывая пространство, понимаю, что оказалась на лестнице. Но она не такая роскошная, как та, по которой я поднималась, а железная, обшарпанная и ведет вниз. Осторожно спускаюсь, держась обеими руками за перила, всего один пролет, и тьма сменяется тусклым светом, обрамляющим еще одну дверь, ведущую на крыльцо.

Воздух снаружи прохладный, от чего приходится съежиться, но какая-то неведомая сила толкает меня вперед, заставляя идти в направлении постройки, находящейся прямо за домом. У меня точно будут неприятности, когда Дана и родители обнаружат, что я убежала, но прямо сейчас все, что могу сделать, – это несмело шагать навстречу неизвестности.

Здание из белого камня величиной с двухэтажный коттедж, которые строят вокруг Бэк Бэй, не освещено и вообще как будто не предназначено для посторонних глаз, у него нет окон, а черная деревянная дверь заперта, но из-под нее виднеется тонкая полоска света, так что я точно знаю, что внутри кто-то есть. Может быть, это гости забрели туда по неосторожности, точно так же, как я, или этот домик принадлежит прислуге. В любом случае, раз уж я здесь и скорое наказание неизбежно…

Не успеваю додумать эту мысль, как дверь со скрипом открывается, выпуская свет наружу, я бросаюсь за угол здания, наблюдая, как на улицу выходят два охранника, один из которых закуривает сигарету, бормоча что-то, над чем второй потешается. Закрываю рот ладонями, чтобы не выдать себя, и жду, когда охранники отправятся дальше. Работают они так себе, потому что ни один даже не оборачивается, чтобы проверить периметр, как сделали бы телохранители в кино. Но так даже лучше, потому что вскоре они оба уходят, оставив дверь слегка приоткрытой, а я подхожу ближе, чтобы сквозь узкую щель разглядеть то, что находится внутри. Ладони липкие и мокрые от пота, а кудряшки цепляются за неровное дерево двери, поэтому отдергиваю пряди назад, стараясь не издавать ни звука, и устремляю взгляд вперед, натыкаясь на самое ужасное зрелище за всю свою короткую жизнь.