Мрачный Жнец

– Ну, давай-ка, – сказала госпожа Флитворт. – Я не найму работника без имени. Господин…

Фигура подняла глаза.

– ГОСПОДИН НЕБО?

– Да ладно? Не бывает такой фамилии!

– ГОСПОДИН… ДВЕРЬ?

Она кивнула.

– Вот это можно. Пущай будет Дверь. Знавала я когда-то парня, которого звали Д’Вер, почему бы нет. Так, фамилия Дверь, а имя какое? Только не говори, что у тебя и его нет. Билл, Том, Брюс, как там тебя?

– ДА.

– Что «да»?

– ОДНО ИЗ ЭТИХ.

– Какое?

– НУ… ПЕРВОЕ?

– Билл, значит?

– ДА?

Госпожа Флитворт закатила глаза.

– Ладно, Билл Небо…

– ДВЕРЬ.

– Ой, да, извини. Ладно, Билл Дверь…

– ЗОВИТЕ МЕНЯ ПРОСТО БИЛЛ.

– А ты зови меня просто госпожа Флитворт. Думаю, ты не откажешься от ужина?

– УЖИН? АХ, ДА. ВЕЧЕРНИЙ ПРИЁМ ПИЩИ. ДА.

– Ты очень исхудалым выглядишь, по правде. Кожа да кости. – Прищурившись, она оглядела его фигуру. Почему-то ей было трудно понять, как именно выглядит Билл Дверь, и запомнить, как звучит его голос. То есть он ведь явно стоял здесь и явно говорил – она же это помнила!

– В этих краях многие носят не те имена, с которыми родились, – сказала она. – Я всегда говорю: не выспрашивай у людей лишнего, ничего из этого хорошего не выйдет. Ты работать-то готов, Билл Дверь? Я пока собираю сено с горных лугов, а к жатве работёнки только прибавится. Косой орудовать умеешь?

Билл Дверь как будто задумался над этим вопросом. Потом ответил:

– ПОЛАГАЮ, НА ЭТО С УВЕРЕННОСТЬЮ МОГУ ОТВЕТИТЬ «ДА», ГОСПОЖА ФЛИТВОРТ.

Себя-Без-Ножа-Режу Достабль тоже считал, что у людей не надо выспрашивать лишнего, особенно если под людьми понимать его, а вопросы – из разряда «А эти товары точно ваши?». Но на сей раз никто не явился к нему возмущаться, что он продаёт чужие вещи, а раз так, его всё устраивало. Этим утром он продал более тысячи стеклянных шариков, и пришлось даже нанять тролля, чтобы тот сдерживал напор новых, продолжавших загадочно появляться в подвале.

Людям шарики нравились.

Принцип их работы был до смешного прост и понятен даже среднему жителю Анк-Морпорка после пары неудачных попыток.

Если потрясти шарик, облако белых снежинок вздымалось в жидкости внутри шара и плавно оседало на модельке какой-нибудь достопримечательности Анк-Морпорка. В одних шариках был Университет, в других – Башня Искусств, в третьих – Бронзовый мост, в четвёртых – дворец патриция. Всё это было выполнено в мельчайших деталях.

Но вот наконец они кончились. Что ж, подумал Достабль, жаль. Впрочем, поскольку шарики юридически ему не принадлежали, а только по справедливости – жаловаться ему было не на что. То есть он, конечно, мог жаловаться, но только вполголоса и не на кого-то конкретного. Если подумать, возможно, это и к лучшему. Тащи побольше, продавай задёшево – таков его девиз. Сбывай товар с рук – и потом этими руками сможешь разводить с невинным видом: «Кто, я?»

Но они и правда были красивенькие. Кроме подписи, как ни странно. Она была накорябана неграмотной рукой, будто автор никогда прежде букв не видел и пытался их скопировать. На донышке каждого шарика, под изысканным зданием, укрытым снежинками, красовались слова:

«СУВ НИР ИЗ АНК-МОРПОРКА»

Наверн Чудакулли, аркканцлер Незримого университета, был просто неудержимым автокондиментором, сиречь самоприправителем[8 - Тот, кто всегда солит, а то и даже перчит любое блюдо, какое подадут, даже не попробовав сперва его на вкус. Психиатры-бихевиористы по всей вселенной, работающие на сети общепита, сэкономили заказчикам миллиарды местной валюты тем, что подметили феномен автокондименции и посоветовали заказчикам изначально не добавлять соль и перец. Чистая правда!]. За обедом перед ним всегда ставили персональный набор приправ: соль, три сорта перца, четыре сорта горчицы, четыре вида уксуса, пятнадцать разновидностей карри и, наконец, его любимый соус Ухты-Ухты: смесь зрелой укипаловки, солёных огурцов, каперсов, горчицы, манго, фиг, толчёного койхрена, вытяжки из анчоуса, асафетиды и, главное, серы и калиевой селитры для пущей остроты. Чудакулли получил этот рецепт в наследство от дядюшки, который как-то раз за сытным обедом употребил полпинты своего соуса, принял уголь для лучшего пищеварения, раскурил трубочку – и таинственно исчез. Только его башмаки нашли следующим летом на крыше. На обед сегодня подавали холодную баранину. Баранина отлично сочеталась с соусом Ухты-Ухты, шла буквально влёт. В день гибели старшего Чудакулли она и вовсе пролетела три версты.

Наверн повязал салфетку на шею, потёр руки и потянулся к еде.

Еда отодвинулась.

Он снова потянулся. Блюдо скользнуло прочь.

Чудакулли вздохнул.

– Ладно, ребята, – сказал он. – Вы же знаете правило: никакой магии за Обеденным Столом. Кто тут со мной в игры играет?

Другие старшие волшебники удивлённо уставились на него.

– Мэ-мэ-мне кажется, что мы не можем играть, – промямлил казначей, который в последнее время лишь изредка случайно проваливался во вменяемость. – Мэ-мэ-мне кажется, мы потеряли часть фишек…

Он огляделся, хихикнул и снова принялся резать свой кусок баранины ложкой. Товарищи не давали ему пока ножей на всякий случай.

Блюдо с бараниной взлетело в воздух и принялось медленно кружиться. Затем взорвалось.

Волшебники заворожённо наблюдали за этим, роняя капли уксуса и дорогие пряности.

– Наверное, дело в соусе, – предположил декан. – Вчера он достиг критической остроты.

Что-то упало ему на голову и отскочило в его обед. Это оказался чёрный железный шуруп в несколько дюймов длиной.

Ещё один шуруп слегка оглушил казначея.

Через пару секунд третий вонзился остриём в стол у самой руки аркканцлера.

Волшебники подняли глаза.

Главный Зал по вечерам освещался одной большой люстрой со свечами. Впрочем, слово «люстра», которым обычно называют блестящую хрустальную вещь, не вполне подходило этой огромной, тяжёлой, чёрной, засаленной штуковине, висевшей под потолком зловеще, как неминуемая расплата по долгам. Она могла бы вместить тысячу свечей. А висела она точнёхонько над столом старших волшебников.

Ещё один шуруп ударился о пол у костра.