Город Звёзд

В руках женщины появилась деревянная миска. Придерживая девочке голову, она осторожно помогла ей напиться мутной, с привкусом тины, водой.

– Тише, дитя. Нам нельзя разговаривать, – наклонилась к ее уху незнакомка. – Если увидишь рядом гхануров, немедленно замолчи, иначе ждет наказание.

Женщина опасливо огляделась и продолжила:

– Тебя бросили к нам с неделю назад, с разбитым лицом, грязную и зареванную. Ты долго была без сознания. Я пыталась выходить тебя, но потом тебя забрали для клеймения.

– Для…чего? – испуганно округлила глаза Маня.

Теперь она смогла четко разглядеть собеседницу. То была взрослая, темнокожая, с морщинистым лицом и узкими глазами женщина. В ее речи был какой-то незнакомый певучий акцент, выдававший в ней чужестранку, но на старородском она говорила почти без запинок. Рваное тряпье, служившее ей одеждой, едва приковывало обвисшую грудь, покрытую тонкими змейками шрамов. Грубые резкие узоры брали начало на животе и уходили все выше, через плечи на спину. Лишь по краям, уродливые рисунками принимали плавные и спокойные очертания.

Позади женщины раздался противный старческий кашель. Маша сумела подтянуться, и разглядела замотанную в грязные лохмотья бабку, сидевшую в самом углу клетки. Старуха захлебывалась в приступе, выплевывая грязно-желтую мокроту себе под ноги.

– Они клеймят всех. И себя, и рабов, – указала на свои шрамы женщина.

Маня скинула с себя вонючую шкуру и с ужасом обнаружила, что верх ее тела под изорванным тулупом плотно покрыт тряпочными припарками.

– Постой! – схватила ее за руки незнакомка. – Не снимай! Я наложила их пару дней назад, когда тебе нанесли клеймо. Пусть раны заживут, дитя, иначе попадет грязь, и они начнут гнить.

Ее почти материнский, медленный тон немного успокоил Маню. Но из-за резких движений вернулась боль. Свежие шрамы ныли. Нос болел тоже. Девочка аккуратно прикоснулась к нему и отметила, что он распух и стал на ощупь как старый синяк. Подняв левую ногу, Маня обнаружила повязку, наложенную вокруг обожженной ноги. Перед глазами возникла огненная змея, поднявшая ее в воздух, словно тряпичную куклу. Она вгрызалась в плоть, обжигая волнами нестерпимой боли. Где-то горели избы. Изувеченные трупы. Изнасилованные бабы…

– Как зовут тебя, дитя? – отвлекла ее от пылающих образов незнакомка.

– Я…я Маня. Маша, – заикаясь, ответила девочка.

Собеседница расплылась в улыбке:

– Так Маня или Маша?

– Все зовут меня Маня. Хотя мое имя Маша.

– Я – Гэй ла, – сказала женщина, положив руку себе на сердце. – Просто Гэй ла.

Она подняла с деревянного пола клетки тонкую трубочку:

– Это косточки морла, маленькой земляной мыши. Гхануры используют их, чтобы вводить себе в кровь дозы Як’Харской пыли. Наркотика, – она бросила кость обратно. – Тебя накачали им, когда делали клеймо. Он притупляет боль, и приукрашивает получаемые впечатления в сотни раз. Под наркотиком гхануры бесстрашны, и думают, что неуязвимы, – она склонила голову в улыбке, – но тебя, малютку, усыпило на несколько дней.

– Откуда ты столько знаешь об этой…пыли? – спросила Маня. Она пока не понимала, что происходит, и столько новых слов вызвали у нее приступ дурноты.

– Она ее выращивает, – донесся старый сиплый голос от кучи тряпья, сидевшей в углу. – Эта сука, помогает им! Проклятым фанатикам!

– Lat galam amal! – резко ответила Гэй ла. – Замолчи, проклятая старая ведьма! Ты не понимаешь, о чем говоришь! – она повернулась к девочке, и ее глаза вновь наполнились теплотой и заботой. – Не слушай старуху. Не сегодня, так завтра ее сожгут, вот из нее и лезет яд.

Она погладила девочку по грязным спутанным волосам.

– Но она говорит правду. Я родом с Як’Харских гор, далеко на востоке отсюда, у подножия которых растет цветок – маргрум, – женщина задумчиво улыбалась, уставившись в серое небо. Воспоминания о доме грели ей душу.

Вновь посмотрев на Маню, Гэй ла добавила:

– Из его пыльцы и лепестков варят этот наркотик. Я сама раньше выращивала эти чудесные цветы о красных лепестках. Их аромат заполняет всю долину! И я умею превращать их в Пыль.

Маня, с трудом, повернулась на бок, желая разглядеть то, что происходило за пределами клетки. Та стояла посреди огромного военного лагеря. Простые палатки и юрты разместили поверх истоптанного грязного луга. Повсюду были развешаны рваные тряпки, украшенные знаком в виде пламени. Верхушки импровизированных жилищ были покрыты тонким слоем свежего снега. Рядом находились такие же клетки, десятки, если не больше. Часть из них пустовала. В остальных сидели люди. Мужчины и женщины содержались порознь. Пленники с угрюмым видом молчали, или незаметно перешептывались. Девочка чуть приподнялась на руке, пытаясь отыскать глазами Ярика, но безуспешно.

«Жив ли маленький песий друг?», – думала она, вспоминая последние события перед тем, как их схватили. Всю деревню вырезали. Родную бабушку зарубили прямо у нее на глазах. Папа мальчика сгорел в огне, сорвавшемся с рук того верзилы! В такое было трудно поверить, но она точно знала, что видела именно это.

Ей хотелось заплакать, но не могла. Пламя словно добралось и до нее, высушило все слезы.

По лагерю тут и там ходили татуированные, перемазанные краской красно-белых тонов, покрытые шрамами дикари. Многие из них облачились в кожаные жилеты и меховые куртки. Но одежда едва прикрывала выпяченные мускулистые груди воинов.

Их клеймо отличалось от того, что было у Гэй лы. Рисунки на ее груди были похожи на каракули малыша, хаотично вырезанные тонким ножом. Будто все делалось второпях, как получится. Шрамы же дикарей имели какой-то смысл, симметрично повторяя друг друга, они были резки и остры, но по-своему красивы. Углы зигзагов перетекали в причудливые закругления и геометрические фигуры. Судя по всему, клеймо постоянно дополнялось. Некоторые узоры, затянутые множеством слоёв кожи, выглядели явно старее остальных.

– В их культуре, шрамы носят особый сокровенный характер. Они читают историю друг друга по ним, – разъяснила женщина, обратившая внимание на то, как Манька разглядывает чужеземцев. – Они развивают свое клеймо всю жизнь.

Девочка легла на спину, и из нее посыпался шквал вопросов:

– Расскажи мне, тетушка Гэй ла, кто это такие? Почему они напали на нас? Они же убили всю нашу деревеньку! Кто этот страшный тип, поливающий всех огнем?

– Успокойся, дитя, – положила ей руку на лоб женщина. – Я расскажу все что знаю.

Гэй ла снова осмотрелась по сторонам, прежде чем продолжить.

– Эти воины – гхануры. Они живут далеко на юге, в пустынях почти у самого Пекла. Они постоянно воевали друг с другом, и иногда устраивали набеги на мой народ, – она снова приложила руку к сердцу. – Но потом набеги прекратились. До нас долетали слухи о страшной войне, в которой всех гхануров объединил один вождь-завоеватель. Они называют его Посланником, и истово верят, что их цель – покорить мир ради Пекла. Таких как он ваш народ называет богоро?дными, ведь в их жилах течет кровь старых Богов, создавших наш мир. Ты знаешь эту историю?

– Н-нет… – открыв рот, слушала Маня. Кроме нелепых рассказов старого Оглоба и того, о чем изредка упоминал староста деревни, она совсем ничего не знала о мире, лежавшем по ту сторону степей. Для нее этого мира будто и не существовало. Лишь маленький хутор и море травы вокруг.

– Я не знаю всей истории, – прилегла рядышком с ней Гэй ла, – но рассказывают, что наш мир создали семеро Богов. И нас они тоже создали, – на этих словах она снова коснулась сердца. – Но потом случилось нечто, что перевернуло старый мир. На севере выросли горы, уходящие все выше и выше в небо. Вечно заснеженные и прекрасные. Это место назвали Поднебесной. И поселились там чудесные существа, добрые и чистые, – она немного помолчала, подбирая слова. – А на юге, земля опускалась все ниже и ниже, пока наконец не достигла самого мирового дна. Там всегда полыхают пожары. И неба не видно из-за черного дыма. Там разверзлось Пекло, и живут там кошмарные создания, демоны.

У Мани просто в голове не укладывалось. Все это звучало как очередная Оглобовская байка. Такого просто не могло быть! Она повернула голову и посмотрела на группу дикарей, гнавших закованных в цепи рабов.

– Все это было почти тысячу лет назад. Великий Раскол! – торжественно закончила историю женщина. Можно было подумать, что она восхищается произошедшим. – Старые Боги исчезли, оставив мир новым существам. Гхануры верят, что Посланник ведет их на войну против Поднебесья. Ведь война Пекла и Поднебесья не прекращается никогда!

– Этого всего не может быть! – качала головой Маня. – Как такое может быть правдой! Мне не рассказывал о таком никто! И причем тут мы? Зачем убивать нас?

– На эти вопросы, у меня нет ответов, девочка моя. Я часто слышу их разговоры о Великом походе. Видимо все мы – часть этого Похода, – голос Гэй лы становился все тише с каждым словом. Она присела и долго смотрела в пустоту. В ее глазах крутились неприятные воспоминания.

– Откуда ты знаешь их язык? – наконец нарушила молчание Маня.

– Я – торговка. Мой товар – Як’Харская пыль. Я взращивала цветы, готовила наркотик, и продавала его сотням чужестранцев. Моя семья занимается этим много поколений. Весь мой народ, – рука снова поднялась к сердцу, – занимается этим. Так мы и живем в Як’Харе. Торгуем с разными людьми. И изучаем их языки. Пыль же является частью культуры гхануров, как и клеймо. Не первую сотню лет они покупают или забирают ее силой. Но маргрум цветет круглый год, поэтому украденные запасы быстро восполняются.

Она замолчала, быстро опустив голову в поклоне. К клетке подошли двое дикарей. Один из них открыл решетку, второй кинул на пол несколько черствых и заплесневелых хлебных корок. После он же подлил в их чашку немного гнилой воды.

Один из гхануров к женщине. После короткого разговора на незнакомом языке, Гэй ла кивнула, и оба воина удалились к остальным пленникам.

После их ухода, безумная бабка выскочила из угла, схватив кусок покрупнее и снова, на четвереньках, убралась с добычей в свой угол. Гэй ла собрала оставшиеся крохи и вместе с чашкой поднесла их поближе к лежащей девочке. Вымочив в воде одну из корок, она подала ее Мане.

Съев немного, девочка поморщилась:

– Какая гадость! Меня сейчас вырвет!