Внутренний порок

Ох, минуточку. Из непреходящей готовности к смогу, коей ему нравилось считать свою память, что-то начало проступать – слух, скорее всего, через Пэта Дюбонне, про напарника Лягаша: сколько-то назад его насмерть застрелили при исполнении. И с тех вот самых пор, гласила история, Лягаш работает один, замена тому напарнику не запрашивается и не назначается. Если это значило, что Лягаш по-прежнему в каком-нибудь легавом трауре, они с покойным парнем, поди, были необычайно близки.

Такая дружба напарников – примерно единственное, чем Док, по всему своему опыту, мог восхищаться в ПУЛА. Во всей долгой прискорбной истории Управления, исполненной коррупции и злоупотреблений властью, по крайней мере, этого они не продали, а оставили себе, выковали в опасных неизвестностях жизни и смерти одного рабочего дня за другим, – нечто подлинное, такое надо уважать. Этого не подделать, бесспорно, не купить за услуги, деньги, повышения по службе – весь ассортимент капиталистического стимулирования не подарит и пяти секунд внимания к твоему тылу, когда оно действительно важно: ты сам должен вылезти и такое заработать, подставляя свою жалкую жопку под пули, снова и снова. Не ведая никаких подробностей того, через что пришлось пройти Лягашу с его покойным напарником, Док все равно мог поставить все содержимое своей заначки на будущий год: если бы – невероятно, но если б вдруг – Лягаша попросили составить список тех, кого он любит, этого парня он бы разместил где-то ближе к началу.

Значит, тем не менее что? Док тут чего, полезет к Лягашу с бесплатными советами? Нетнетнет, скверная это мысль, предостерег себя Док, скверная, пусть чувак сам свою скорбь перебарывает, или что у него там, без твоей помощи, ага?

Еще бы, ответил Док сам себе, мне-то зашибись такой расклад, чувачок.

6

Не дозвонившись помощнику ОП Пенни Кимбалл домой, в конце концов Док был вынужден набрать номер ее городской конторы. У Пенни случайно отменился обед, и она согласилась вписать Дока. Он заявился в чудну?ю забегаловку в трущобах где-то возле Темпл, где пьянчуги, вылезши из скаток на пустырях, оставшихся от прежнего Никеля, мешались с главными судьями первой инстанции на перерывах в заседаниях, не говоря уж о выводках юристов в костюмах, чья многодецибельная болтовня отскакивала от зеркальных стен, грохоча и грозя по временам опрокинуть мерзавчики с мускателем и токаем за восемьдесят пять центов, что пирамидами громоздились за мармитами.

И вот вошла Пенни, одна рука небрежно в кармане жакета, перекинулась по паре цивильных слов с не одним и не двумя идеально вылощенными сотрудниками. На ней были темные очки и такой серый деловой прикид из полиэстера, где юбка очень короткая.

– Это дело Волкманна – Муштарда, – приветствовала она Дока, – главный фигурант в нем, очевидно, какая-то старая твоя подружка? – Нет, он вовсе не ожидал от нее дружеского поцелуя или вроде того – все же коллеги смотрят, да и не хотелось ему, как говорится, малину ей портить. Дипломат она положила на столик и уставилась на Дока – несомненно, в зале суда так делают.

– Только что услышал – она слиняла, – сказал Док.

– Спрошу иначе… насколько вы были близки с Шастой Фей Хепчест?

Док и себе задавал этот же вопрос уже некоторое время, но ответа на него не знал.

– У нас с ней все кончилось много лет назад, – ответил он. – Месяцев? Ей другую рыбешку подавай. Разбилось ли у меня сердце? Еще бы. Если б ты, малышка, не возникла, кто знает, как фигово бы мне стало?

– Это правда, тебе был пиздец. Но если былье не трогать, вступал ли ты с мисс Хепчест в контакт, скажем, за последнюю неделю?

– Так-так, забавно, что ты спросила. Она меня навестила за пару дней до того, как исчез Мики Волкманн, – с историей про то, как его жена и ее молодой человек сговорились упечь Мики в психушку и оттопырить себе все его деньги. Стало быть, очень надеюсь, что вы, ребята, – или же легавые, или еще кто – с этим разбираетесь.

– Ты же такой бывалый сыскарь – считаешь, это надежная зацепка?

– Знавал и похуже – ой, погоди, я врубился: вы все на это просто собираетесь забить. Верно? у какой-то хипушки не заладилось с молчелом, мозги набекрень от шмали секса рок-н-ролла…

– Док, я ни разу не видела, чтоб ты так распалялся.

– Потому что обычно свет погашен.

– Ага, ну так ты, судя по всему, ничего этого лейтенанту Бьёрнсену не рассказывал, когда он тебя загреб на месте преступления.

– Шасте я дал слово, что сначала поговорю с тобой – не поможет ли кто в конторе у ОП. Звонил тебе, звонил, денно и нощно, ответа нет, и тут вдруг – бац, Волкманн исчез, Глен Муштард помер.

– А Бьёрнсен, похоже, считает, что в этом деле ты подозреваемый не хуже прочих.

– «Похоже…» – ты с Лягашом, обо мне, говорила? Фигасебе, ну никогда нельзя доверять девкам с плоскости, чувак, главная директива жизни на пляже, да и все, чем мы были друг для друга, эгей если так суждено, о’кей, как всегда грит Рой Орбисон, – театрально подставив ей запястья, – давай уж сразу и покончим…

– Док. Ш-ш-ш. Прошу тебя. – Она такая милашка, когда ей неловко, морщит носик и прочее, только это ненадолго. – Кроме того, может, ты это и сделал, тебе такая мысль в голову не приходила? Вдруг ты просто удобно обо всем забыл, ты же часто все забываешь, и эта твоя причудливая реакция сейчас – типично вывихнутый способ во всем признаться?

– Ну, только… Как я бы мог такое забыть?

– Трава и кто знает, что еще, Док.

– Эй, да ладно тебе, я и курю-то не взатяг.

– О как? Сколько в среднем косяков в день?

– Эрм… надо в бортовой журнал глянуть.

– Слушай, на этом деле сидит Бьёрнсен, только и всего, он будет допрашивать сотни из вашей публики…

– Наша публика. Через окно, бля, опять ко мне вломится, ты вот это хочешь сказать.

– Согласно полицейским рапортам, ты в прежних случаях предпочитал забаррикадировать дверь.

– Ты мои корки подняла и меня проверила? Пенни, да тебе и впрямь небезразлично! – со взором, означающим восхищение, но все эти зеркала тут, когда Док сверился с отражением, почему-то представили его как взгляд очередного красноглазого торчка.

– Схожу за сэндвичем. Тебе чего-нибудь принести? Ветчина, телятина или говядина?

– Разве что Овощ Дня?

Док понаблюдал, как она становится в очередь. Что за игры ПОПов она тут с ним затеяла? Неплохо бы верить ей больше, но работа безжалостна, а жизнь в Л.-А. психоделических шестидесятых столько раз предостерегала от слишком большого доверия, что косяком тут не отмахнешься, да и семидесятые выглядели не обещающее.

Про это дело Пенни знала больше, чем делилась с Доком. Он уже насмотрелся на увертки, которыми юристы скрывают информацию: законники учили им друг дружку, по выходным сидели на семинарах в мотелях Ла-Пуэнте, полировали эти навыки и смазывали – и никакого резона, как это ни печально, для того, что Пенни окажется исключением.

Она вернулась к столику с Овощем Дня – распаренной брюссельской капустой, наваленной на тарелку. Док ею занялся.

– Ням-ням, чувак! подвинь-ка «Табаско» поближе – эй, а с кем-нибудь у криминалистов ты еще не разговаривала? Может, твоей подруге Лагонде попадались результаты Гленова вскрытия?

Пенни пожала плечами:

– Лагонда про это говорит только «очень деликатное». Тело уже кремировали, а больше она об этом ни слова. – Она немного посмотрела, как Док ест. – Ладно! Как там все на пляже? – с низкоискренней улыбкой, которой он уже мудро научился опасаться. – «Оттяжно»? «психоделично»? сёрфовые зайки, как обычно, внимательны? А, и как те две стюхи, с которыми я тебя застала в тот раз?

– Я ж говорил, чувак, там все дело в джакузи было – краны слишком открутили, ну и бикини у них как-то загадочно сами развязались, ничего преднамеренного…

Похоже, не пропуская в последнее время ни единого подобного случая, Пенни имела в виду случайных партнерш Дока по шалостям – пресловутых стюардий Лурд и Мотеллу, занимавших холостяцкие хоромы в Гордите на Прибрежном проезде, с сауной и бассейном, а посреди бассейна – бар и, как водится, неистощимый запас высококачественной травы, ибо дамы, как известно, контрабандой ввозили запретный товар, к сему моменту якобы уже накопив громадные состояния на счетах оффшорных банков. Однако после заката при, считай, любом перестое в этих краях они, похоже, рано или поздно пускались патрулировать безрадостные магистрали гнетущего лос-анжелесского захолустья, из некой неодолимой тяги к обществу выискивая первых подвернувшихся подонков.

– Может, когда-нибудь вскоре и увидишься с ними? – Пенни, избегая встречаться взглядом.

– Лурд и Мотелла, – осведомился он как мог нежно, – они, э-э, что, Цыпы Оперативного Интереса для твоей шарашки?

– Не столько они, сколько те, с кем они в последнее время водятся. Если при манипуляциях с бикини тебе случится услышать, что они упоминают одного или обоих молодых господ по прозваньям Крендель и Хоакин, ты не мог бы это отметить на чем-нибудь непромокаемом и потом дать мне знать?

– Эй, если собираешься гулять с кем-нибудь вне юриспруденции, я тебе это устрою. А если совсем неймется, всегда есть я.

Она посматривала на часы.

– У меня бешеная неделя впереди, Док, поэтому если тут ничего радикально не раскочегарится, я надеюсь, ты понимаешь.

Как мог романтично, Док спел ей фальцетом несколько тактов «Правда будет мило?».

Она освоила этот трюк – лицом обращаться в одну сторону, а глазами в другую, на сей раз – искоса на Дока, веки полуопущены, да еще и с улыбкой, которая наверняка подействует.