Внутренний порок

– Ничё, если я с вами?

Мотелла оделила его скептическим ОВ[19 - Зд.: оценивающий взгляд.].

– Эти сандалии у тебя маргинальны, клеша сойдут, с верхом надо что-то делать. Во, погляди, – заводя его в набитый снаряжением гардеробный чулан, из сумрака коего Док выхватил первую попавшуюся на глаза хавайскую рубашку, попугаи таких психоделических расцветок, некоторые проступают только под черным светом, что даже в попугаячьих общинах, и без того знаменитых экстравагантностью окраса перьев, на них бы пялились, а там еще и такие цветки гибискуса, что раз нюхнешь – и уже назально-кислотный откидон случится, – ну и трубчато-зеленый фосфоресцирующий прибой. Очень желтый месяц на небе. Девки с большими сиськами хулу отплясывают.

– Еще можешь вот это надеть, – вручая ему нитку бисера любви из беспошлинного торчкового магазина «Авиалиний Кахуна», который открывался на борту всякий раз, когда лайнер оказывался в международном воздушном пространстве, – только потом верни.

– Ааххх! – Лурд меж тем в ванной, вопит, вжавшись носом в зеркало. – Снимки предоставлены НАСА!

– Тут просто свет такой, – поспешил отметить Док. – Вы отлично выглядите, ребята, отлично, честно.

Так они и выглядели, и вскоре, облачившись в согласованные платья из салона «Династия» в хонконгском «Хилтоне», девушки, повиснув у Дока на обеих руках, проследовали по переулку, где, запертая в гараже с единственным пыльным окошком, сквозь тусклое старое стекло сияла эдакая мечта – сверхъестественно вишневый винтажный «оберн», цветом буро-малиновый, с отделкой грецким орехом кое-где и номерной табличкой «ЛИМ УУХ».

Проездом по магистралям Сан-Диего и Портовой, жизнерадостные стюардии просвещали Дока целым списком достоинств Кренделя и Хоакина, посреди коего он бы обычно отключился, но поскольку интерес ФБР к мальчишкам разжег любопытство и у него, приходилось слушать. Ну а кроме того, отвлекало от излишне самоубийственной, казалось Доку, манеры Лурд пилотировать «оберн».

По радио передавали золотую старушку «Досок», в которой рок-критики отмечали определенное влияние «Пляжных мальчиков», —

Свет не знал таких галлю-цинаций.
Она крикнула: «Газуй давай, ты что?»
Как тут отказать – ей 18,
И она несется в «ГТО»?

Рвем на север с красного в Топанге —
С визгом дым из-под колес идет.
Под капотом моего «мустанга»
Гоночный так сказочно ревет…
[Проигрыш]
Морда к морде – когда ворвались
В Лео Каррилло [Рифф духовой секции],
Гонка гордо, не стихла на Мысе Мэгу…

«Форд-мустанг» и лихой «понтии-ак» —
Мчимся пьяно вдоль океана:
Фанаты моторов только так и жгут.

Бак забыл залить на Сан-Диего —
На парах попробуй покатить, —
А она мне ручкой: hasta lu-ego, – в Кали —
Форнии умеют так шутить…

(Док попытался прислушаться к инструментальной вставке, и хотя сквозняки на «Лео Каррилло» накладывали славные гармонии мариачи, на теноре вряд ли был Шланг Харлинджен, какой-то другой специалист по соло в одну-две ноты.)

Вот я на обочине хирею,
Вдруг – знакомый рев ее движка.
Что же на сиденье рядом с нею?
Красная канистра чистяка…

И рванули мы обратно, мимо
Лео Каррилло [Тот же рифф духовых],
Морда к морде аж до Малибу —
«Форд-мустанг» и лихой «понтии-ак»,
Мчимся пьяно вдоль океана —
А иначе я и не могу…

Девушки на переднем сиденье подскакивали на ходу, визжа:

– ?A toda madre![20 - Зд.: Охуеть не встать! (исп.)] – и: – Ништяк будет, девки! – и все такое прочее.

– Крендель и Хоакин – они та-а-акие потрясные, – до обморока заливалась Мотелла.

– ?Seguro, еse![21 - Зд.: Ну дак еще б! (исп.)]

– Ну, вообще-то, я имела в виду только Кренделя, про Хоакина я ж ничего сказать не могу, а?

– Почему это, Мотелла.

– Ууу, как представишь, каково оно – ложиться в постель с тем, у кого имя другого человека? вытатуировано на теле?

– Не проблема, если только в постель не читать ложишься, – пробормотала Лурд.

– Дамы, дамы! – Док сделал вид, что расталкивает их, как Мо. – Рассредоточьсь!

Док уже сообразил, что Крендель и Хоакин – бывшая парочка из пехтуры, только что из Вьетнама, наконец-то вернулись в Мир, хотя до сих пор, казалось, они выполняют ответственные задания, ибо перед самым отбытием прослышали о некоем безумном плане, в котором фигурировали «конэксы», набитые наличкой США, – их транспортировали, ходило поверье, в Хонконг. Торговля долларами внутри страны официально была чревата многими долгими годами на губе, но раз деньги оказывались в нейтральных водах, если верить различным их знакомым трепачам, ситуация неизбежно менялась.

Они зарегистрировались на рейс Лурд и Мотеллы в Кайтак, а головы им уже до того серьезно вскружили дарвон, бибох, пиво из гарнизонной лавки, вьетнамская шмаль и аэропортовый кофе, что они в широком спектре были неспособны поддерживать обычную самолетную болтовню, и таким вот образом, как рассказывали дамы, едва погасли табло «Пристегните ремни», Лурд с Хоакином и Мотелла с Кренделем соответственно оказались в соседних уборных, где ебли друг дружку до утраты мозга. Катавасия продолжалась на перестое девушек в Хонконге, а контейнеры с наличкой тем временем становились все более труднозасекаемы, не говоря уже – маловероятны, хотя Крендель и Хоакин действительно пытались, когда им это позволяли затишья в восстановлении здоровья, продолжать все более безэнтузиазменный их поиск.

«Клуб Азьятик» располагался в Сан-Педро напротив острова Терминал, из него открывался профильтрованный вид на мост Винсента Томаса. Ночью он казался прикрытым, в каком-то смысле – защищенным чем-то глубже тени: визуальное выражение конвергенции, со всего Тихоокеанского кольца, бессчетных нужд вести дела как можно неприметнее.

Стеклянная посуда за стойкой бара, коя в каком-нибудь другом типе салуна могла бы считаться слишком уж ослепительной, здесь приобрела смазанный прохладный блеск изображений в дешевых черно-белых телевизорах. Официантки в черных шелковых чонсамах, запечатанных красными тропическими цветами, скользили повсюду на высоких каблуках, разнося высокие узкие напитки, украшенные настоящими орхидеями, ломтиками манго и соломинками из яркого аквамаринового пластика, отлитого в такие формы, чтобы напоминать бамбук. Посетители за столиками подавались друг к дружке, потом отстранялись – в медленных ритмах, словно растения под водой. Завсегдатаи стопками хлебали горячий сакэ, запивая его ледяным шампанским. Воздух был густ от дыма опийных трубок и бонгов с каннабисом, равно как и гвоздичных сигарет, малайзийских сигар и «Холодков» системы исправительных наказаний, повсюду в сумраке то ярче, то тусклее пульсировали крохотные тлеющие фокусы осознания. Внизу, для ностальгирующих по Макао и утехам Фелисидад-стрит, денно и нощно не заканчивалась привилегированная партия в фантан – а также в маджонг и го по доллару за камушек – в различных альковах за бисерными занавесями.

– Итак, Док, друг мой, – предупредила Мотелла, когда они скользнули в кабинку, задрапированную какой-то тигриной шкурой, набитой на ситец оттенками лилового лака для ногтей и броской ржавчины, – не забывай, сегодня раскручиваемся мы с Лурд, поэтому, ну, только выпивка, никакой срани под зонтиками. – Дока больше чем устраивало, учитывая их неравенство доходов и прочее.

Крендель и Хоакин возникли, как только клубный оркестр заперколировал живеньким исполнением «дверной» «Люди странны (когда сам странник)», – щеголяя широкополыми панамами, липовыми дизайнерскими очками и белыми гражданскими костюмами, купленными с какой-то вешалки в «Поместьях Кайзера» в Цзюлуне, – вхиляли в ногу, по шагу на такт, помахивая в воздухе указательным пальцем, и вглубь самых глухих пределов клуба.

– Хоакин! Крендель! – вскричали девушки, – Ох нифигасе! Врубись-ка! Так ништяцки смотритесь! – И тому подобное. Хотя немногие мужчины, вообще-то, живут настолько зашибенски, что не поведутся на подобную принародную оценку, Док к тому же заметил, что Крендель и Хоакин переглядываются с мыслью: «Бля, чувак, ну вот как это ему удается».

– Возможно, придется покинуть вас в спешке, mes chеries[22 - Мои милые (фр.).], – пророкотал Крендель, погрузив одну руку в афро Мотеллы и впутавшись в поцелуй определенной длительности.

– Ничего личного, – добавил Хоакин, – кое-какая срочная командировка, – охватывая Лурд, вероятно, еще более страстным объятьем, прерванным хорошо известной басовой партией от группы, запрятанной в рощицу комнатных пальм.

– Отлично! – Мотелла, хватая Кренделя за галстук, несший на себе цветистый пейзаж тихоокеанской лагуны психоделических оттенков. – Ложись!

За две секунды Хоакин исчез под столом.

– Это что? – Лурд, не теряя головы.

– Какая-то психологическая срань из ‘Нама, – Крендель, увиливая танцем, – стоит кому-нибудь сказать, он выполняет.