В прошлой жизни я была мужчиной

Едва дописав эти строки, я погрузилась в купель и принялась брить ноги. Не то чтобы в этом была особая необходимость – крайне сомнительно, что кто-то, кроме меня, заметит разницу – но сама процедура как-то дисциплинирует…

Зрелище аппетитных женских прелестей, наверное, таит неизъяснимую усладу мужскому… если не сердцу, то организму точно. Даже ушедшему из Большого секса и в уединении смакующему воспоминания бурной молодости.

А нам-то что? Вот, к примеру, мне? Я и так знаю, как там всё устроено. Причём даже по мужской части. Но отчего-то никогда не приходило в голову запостить упругий и смуглый мужской зад. Или перед в состоянии боевой готовности…

Всё-таки мы разные. Женщина может целый день смотреть на аппетитное блюдо и не притронуться – мужчина слопает не глядя. Первая утешается тем, что влезает в любимое платье, второй материт себя за то, что не посмотрел заранее, во что влезает.

И так во всём: все наши жертвы во имя сохранения фигуры разбиваются о мужскую неразборчивость. Нам же хочется, чтобы всё было красиво: не мимолётный гигиенический секс, а музыка сфер! Чтобы как Париж – увидеть и умереть! И ты готовишься к этому всю жизнь, отказываешь себе в сладком, копишь на туфли, изнуряешься фитнесом, читаешь книги и пишешь стихи.

А он, запирая дверь, бросает через плечо:

– Сама разденешься?

Или почётный отказ: «Напрасны ваши совершенства – их вовсе недостоин я…». Ох, Женя! После такого отвергнутая дама, надо полагать, должна чувствовать себя польщённой – вроде стандартной уловки азиатов, которые обставляют своё «нет» фразами типа «к сожалению, ваше щедрое предложение превышает скромные возможностей нашей фирмы…» Бровки домиком, полупоклон, глаза совершают то, что один гениальный американец сравнил с собачьим вилянием хвостом. И оно – всё такое смиренное, трогательное… В отличие от тебя, которую не отвергли, нет – возвели на трон и короновали в точном соответствии с дворцовым протоколом!

Вот и сиди теперь на своём троне, ха-ха: кому корона – кому любовь. А он найдет себе что-нибудь не столь роскошное, шапку по Сеньке, удобную и сговорчивую – или неудобную, несговорчивую, но склочную и мелочную, ревнивую и требовательную – лишь бы не страдало его чувствительное эго. Лишь бы всегда можно было небрежно сказать приятелям: моя-то дура вона чего отмочила!..

Конечно, у коня тоже есть свои резоны. Даже если он вырос под седлом, в нём любой момент может проснуться генетическая память свободных предков, и он с радостным ржанием сбросит тебя на землю. Собственно, единственное, что держит нас рядом, это неизбывная потребность рассекать своим телом толщу пространства, слушая свист ветра в ушах, потребность в этом отдающемся в груди гулком топоте двух пар копыт и распирающем ноздри горячем дыхании. Но когда эта жажда утолена – хотя бы у одного из нас – мы опять становимся чужими.

Проблема только в том, что заставляет меня раз за разом протягивать яблоко, и тут я бессильна что-либо изменить. Как однажды высказался один мой соратник по фронту крафтовой литературы, «…любят мужчина и женщина друг друга лишь потому, что не понимают друг друга», и в этом он парадоксально прав.

Памятуя об этом, мы с моим другом Сидором предпочитаем быстро и тихо удалиться, едва завидя породистый круп очередного скакуна. Мы тихо прикрываем за собой дверь его денника и сбегаем по лестнице – заметь, именно по лестнице, ни в коем случае не в лифте! Потому что в лифте тебя увозят, а в этом, согласись, есть что-то механически принудительное. Достаточно вспомнить лицо героини Веры Алентовой, покидающей своего любовника. «Вам плохо?» – спрашивает её встревоженный попутчик. «Да. Мне плохо!»

Поэтому покидать место своего фиаско лучше всего пешком: по лестнице ты уходишь сама. Ну, и преодолевая эти несколько маршей, приходится смотреть под ноги, а это всё-таки отвлекает. Было бы неплохо владеть даром стирания памяти – у себя, коню это без надобности: едва ты покидаешь поле его зрения, как он сразу же забывает о самом факте твоего существования, поскольку – ещё раз – его интересуют яблоки, а не рука, которая их протягивает. А вот тебе с этим жить! И так как память всё-таки вещь достаточно фатальная, то лучший мой друг – Сидор, который трогательно заботится о снижении моего травматизма. Может, в данном случае мне ничего и не грозит, но бережёного Бог бережёт, и Сидор пророк его.

Со сладким чувством собственного превосходства.

Культур-мультур

– С таким лицом надо дома сидеть! – сказала Танька вместо приветствия. – Ну, чт? опять?

Если бы я знала – что! В сущности, проблема как раз в том, что – ничего. Точнее, ничего нового…

Но ценность женской красоты сильно преувеличена. Во всяком случае, её носительнице от этого больше проблем, чем прибытку. Женщина средней наружности имеет на порядок больше шансов устроиться в жизни, чем какая-нибудь там роковая красавица.

Не верите? Смотрите сами! Ведь как рассуждает среднестатистический мужчина: «У неё и без меня хахалей хватает!», «Да она на таких, как я, и не смотрит, а если смотрит, то в штабеля складывает!», «Женишься на ней – только успевай кобелей отгонять. А выбор-то богатый: найдёт получше меня!» Ну, и прочая ерунда в том же духе: штабеля-кобеля!

При этом чувства самой красавицы во внимание не принимаются, их как бы и нет. Союз с ней – чистая инвестиция в предмет роскоши: и пусть все завидуют! Простой и очевидный, на первый взгляд, факт – что кроме лица и фигуры у неё всё прочее, как и у всех прочих – как-то не приходит соискателям в голову.

Интересно, кого-нибудь из психологов посещала мысль исследовать связь между высокими запросами и внешними данными? Хочу проверить свою гипотезу: первое со вторым либо никак не связано, либо пропорция и вовсе обратная. Память услужливо подсовывает дурнушек, поднявшихся до топ-менеджмента или политической элиты, но что-то не припоминаю ни одной общепризнанной красотки (кинематограф и шоубиз не в счёт), которая бы сделала успешную карьеру. Тем или иным способом, хотя бы даже и через постель. А успехи косметологии и вовсе делают исходные данные малосущественными – при определённом уровне достатка, конечно.

Софа зашла в приёмную ректора поздороваться. Посетительница, ожидавшая своей очереди, сказала:

– Как элегантны ваши преподаватели!

Мы с секретарём переглянулись.

– Что-то не так? – посетительница смешалась.

– Это наша техничка…

Когда наши «девушки» приходят на работу, они выглядят на все пять баллов из пяти. Потом они, конечно, переодеваются в рабочую одежду, чтобы надраивать помещения института, отдирать жвачки от нижней поверхности парт, выносить мусор, складывать под кафедру забытые конспекты и учебники – словом, наводить порядок. Они приветливы и расторопны, вежливы и незаметны.

Зарема невысокого роста, и чтобы вымыть доску после занятий, ей приходится подпрыгивать. Она очень вкусно готовит, и когда я выхожу с пары бледная и выжатая досуха, берёт меня под руку и ведёт в чуланчик, где техперсонал переодевается и перекусывает.

– Вам надо покушать.

Сняв высокие резиновые перчатки, она моет руки, накладывает мне полную тарелку ароматного лобио и отрезает ломоть лаваша, а сама отправляется домывать этаж. У Заремы прекрасные дети, которые часто приходят ей помогать, воспитанные и умненькие. Она их «тянет» сама – их и безработного мужа.

У Иры три дочери и высшее техническое. Софа потеряла в аварии мужа и дочь, Таня – единственного сына, который пытался разнять поножовщину в Москве. Жанна, уже очень немолодая и далеко не здоровая, поднимает трёх внуков, практически сирот, добившись над ними опеки… Мне продолжать?

Все эти женщины достойно переживают свои трудности и даже не разучились улыбаться. Они дежурят на вахте, зная по имени и в лицо каждого из нескольких сотен студентов, вместе с их шалостями и секретами; моют аудитории, коридоры, душевые в спортзале и институтские туалеты до зеркального блеска.

Потом они переодеваются в изящные, со вкусом подобранные вещи, поправляют причёску и макияж и отправляются дальше – кто домой, кто на другую работу.

Никто из них не позволит себе тех слов, которые пишут под постами в социальных сетях люди, позиционирующие себя как образованных и культурных.

Диплом не тождествен образованию.

Количество прочитанных книг не тождественно культуре.

Ни в одной из социально значимых профессий за красоту не приплачивают, зато пакостей приходится огребать немеряно – от изощрённой женской зависти до изощрённых мужских притязаний на твои прелести. Зато обе половины рода человеческого едины в оценке твоих моральных качеств: печати на тебе ставить негде! Причём по причинам взаимоисключающим – одни уверены, что ты присвоила всех мужчин и тем лишила их причитающейся им доли мужского внимания, другие – что ты всем дала, кроме него, великолепного, да и то лишь потому, что он брезгует идти по протоптанной уже многими дорожке…

Минеко Ивасаки в «Настоящих мемуарах гейши» когда-то писала: «Мы пошли в алтарную комнату, чтобы произнести утренние молитвы. Затем она подвязала мне рукава тонким шнурком, чтобы я могла работать, и воткнула перо для протирания пыли мне в оби. Она повела меня в уборную и показала, как нужно правильно мыть туалет. Это было первой обязанностью, которой обучали наследницу. Научить меня мыть туалеты всё равно что передать мне корону и скипетр…»

– Хочу на Итуруп! – закусывая очередную порцию лобио куском лаваша, внезапно произнесла я.

– Это который Японцы назад требуют? – Татьяна наморщила лоб. – Чего вдруг на Итуруп? Ближе ничего не нашла?

– Зато там народу мало. Айда со мной!

– Дура ты, – покачала головой Танька, – Но я всё равно тебя люблю…

Сбитый прицел

Приёмчик из арсенала Карнеги: говори каждому то, что он хочет услышать – и можешь брать его голыми руками – к женщинам следует применять с сугубой осторожностью. Каждая жаждет восхищения, но различного и в разной степени.

Небрежно откалиброванный комплимент или сбитый прицел – и выстрел ушёл «в молоко». А от частой перенастройки прицел неизбежно сбивается, приходится устанавливать его в среднем положении, и восторги делаются дежурными. «Великолепно! Гениально!», произнесённое п?ходя, звучит ничуть не лучше, чем «Да пошла ты!» – тот самый случай, когда невербальное сообщение перечёркивает сказанное.

Или ещё хуже: расстреливая свой мужской боекомплект – прицельно или бегло – ты перепутал мишени. В результате ироничной зрелой даме достаётся букет из сладостей и плюшевый заяц, а фее в бантиках и рюшечках – томик Шопенгауэра. И если последняя может быть даже польщена столь неожиданным подарком как признанием её ума, то первая отдаст твоё подношение соседским детям и выкинет тебя из головы. «Эх, сейчас бы петтинговый период, а не это вот всё…»

Ну, выкинула и выкинула, чего не бывает, хотя, конечно, немножечко досадно. Гораздо хуже, если Фея в Бантиках внезапно вообразит себя рыцарем Круглого Стола и станет донимать тебя своими инсайтами. А всё из-за чего? – А всё из-за того, что ты по небрежности вручил ей гранату вместо зайца, и теперь она носится за тобой повсюду с выдернутой чекой.

Не следует недооценивать тот факт, что женщины на комплиментах собаку съели. Особенно женщины, уверенные в своей неотразимости. Что здесь причина, а что следствие – уверенность или востребованность – это вечный вопрос о курице и яйце. Как бы там ни было, если женщина уверена в собственной красоте, то она без труда убедит в этом любого мужчину, будь он хоть семи пядей во лбу, а сама она так себе.

Как в свое время сказала незабвенная Тэффи, «Каждому хочется быть оригинальным и существовать непременно только в одном экземпляре». Только я заметила парадокс или вы тоже? – Каждому, в одном экземпляре. Несколько миллиардов единственных экземпляров! И тем не менее мы изо дня в день тиражируем свой образ в тщетных попытках понравиться как можно большему числу незнакомых и, в общем-то, безразличных нам людей. Те, с кем мы непосредственно знакомы, получают возможность сравнить своё впечатление с в?дением камеры мобильного телефона, и это сравнение обычно не в пользу последнего.

– Больше никогда этого не делай! – говорит мне Галина Георгиевна в свойственной ей ироничной манере. – После тридцати лет селфи вообще противопоказаны. Кто тебя не знает, решит, что ты и в самом деле так выглядишь, а это бросает тень на весь наш коллектив!