В прошлой жизни я была мужчиной

Дочка, поглядев на одну из моих «себяшек», высказалась более определённо:

– Женщина с трудной судьбой, задержанная в супермаркете за кражу коньяка и колбасной нарезки.

Хорошо, еще что не водки и чистых носков для единственного.

От этих отзывов я напрягаюсь, но попыток отчего-то не прекращаю, хотя на большинстве фото действительно выгляжу как персонаж криминальной хроники…

Что, в сущности, заставляет нас увековечивать свой образ, даже если результат заранее известен? В сети гуляют терабайты этих бессмысленных изображений – делано весёлых, искусственно романтических, утончённо загадочных, надменно роковых и далее по всему списку ролей, востребованных пользователями и их подписчиками. На любой запрос поисковики вываливают тысячи изображений полуголых красоток и мачо в позах сексуальной готовности.

Но ничто так не бесит, как требование непременно улыбаться, несмотря даже на то, что улыбка является естественным состоянием моего духа и, следовательно, лица. Естественным! Улыбка по требованию сродни супружескому долгу, когда то, что некогда было страстью, свелось к гигиенической процедуре.

Лицом к лицу лица не разглядеть. Бывают лица, весьма далёкие от навязанного нам канона, но безмерно притягательные в силу той неуловимой комбинации признаков, которую я для себя зову породой.

Порода, в моём понимании, это выработанные в нескольких поколениях свойства личности, которые закрепились в самом образе жизни. И закрепились настолько прочно, что никакие превратности судьбы не в силах этого изменить. Такой человек, сколь бы жестоко не била его судьба, сохраняет красоту движений и дел, поступков и поступи, мыслей и их выражения. Он не бросается в глаза именно потому, что ведёт себя естественно и не нуждается в чьём-либо одобрении и восторгах. Все критерии должного зашиты в него породой, и он сам себе судья.

Красивость чрезмерна, натужна и надуманна, как костюм и ухватки поп-звезды, и столь же изменчива. Красота – гармония духа и тела, соразмерность и самодостаточность. Красив старинный клинок в зазубринах и царапинах; амфора в трещинах и сколах; полотно великого мастера, потемневшее и подёрнутое патиной; хранящая следы и запах множества рук старинная книга; морщины дорогого человека… Саби, ваби, сибуи, югэн. Во всём этом есть очарование подлинности.

Кто это мне тут недавно говорил про умение возмущённо вильнуть бёдрами? – Язык тела, правильно подвешенный к женской голове, способен сделать красавицей любую из нас – хотя бы для приглянувшегося мужчины. Ну, и ваше собственное оружие, только в умелых руках: «Настоящий полковник!» (или кем ты там хочешь себя видеть в её глазах), произнесённое с придыханием и взмахом ресниц – и тебя останется только упаковать, принести домой и быстренько употребить, пока не остыл: природу не перешибёшь, инстинкт спариваться с отборными самцами для получения качественного потомства никто не отменял, даже если потомство перестало служить не только целью, но и оправданием.

Игра по правилам, в которой побеждает тот, кто лучше знает правила и пути их безнаказанного обхода.

Игра по правилам. Игра…

Бойтесь данайцев!

А вы – улыбайся!..

От Баха до Оффенбаха

Трудно ей с тобой. Это для других ты Человек-Праздник, и те, кто юзает тебя в этом качестве, даже отдалённо не представляют, каково это – поддерживать в рабочем состоянии столь многогранный и головокружительный аттракцион. Ну, что тут сделаешь, раз она уж подписалась на все эти пуды совместной соли… Это ж как же надо любить соль!

Мужчины сначала просчитывают риски, и только потом – может быть! – съезжаются с подругами, откладывая на ум аварийные варианты. Женщины, видимо, от природы склонны к авантюрам, раз заранее готовы нести все сопряжённые с совместным бытом издержки в виде совместно нажитых детей, болезней и кредитов. Женский излюбленный мотив – знаменитое Баховское «та-та-тааааам!..», которое аранжирует домашнюю жизнь весьма прихотливо: только покажется, что тема исчерпана досуха, как в эту воронку опять прилетает. А вы говорите: два раза не бывает! Ха… Любовь – это поза, которую во время секса принимает душа.

Зато на стороне у мужчин – вечный оффенбаховский канкан с задиранием юбок, демонстрацией кружевного белья, подвязок и ажурных чулочков. Звёздам этого кордебалета, лелеющим тайные мечты низложить супругу и взобраться на её место, следует быть готовыми к радикальной смене репертуара: в пышных оборках и перьях на этом троне крайне неудобно, не говоря уже о том, что жить придётся не с тем человеком, который совал купюры под их кружевные подвязки.

Этого, другого, надо не просто любить, а любить любым, чаще всего – измотанным, раздражительным и ворчливым, временами – нетрезвым и пахнущим чужими духами, и почти всегда – забывающим о просьбах и поручениях сразу же за порогом дома или, в лучшем случае, родного офиса. Слаб??

А ещё страдающим от гастрита, зубной боли, депрессии и кризиса очередного среднего возраста. Запирающимся в непробиваемом молчании без объяснения причин. По нескольку часов или даже дней не замечающим никого в упор. Несмотря на целый день, проведённый супругой в салоне красоты – засыпающим ещё по дороге к кровати. Разбрасывающим где попало грязные носки, «а также всякие иные предметы». Игнорирующим её вопросы под предлогом усталости – и в следующий момент повисающим на телефоне, если внезапно позвонили «по работе»…

«Русское поле экспериментов»? Сцилла и Харибда! В сущности, между ними и живём. Сцилла рычит, лает и воет своими шестью головами и размахивает двенадцатью лапами. Харибда подкрадывается незаметно и проглатывает тебя молча, и когда она тебя переварит, то вы… плюнет уже собакой. Сцилла – зло откровенное и хорошо знакомое, но на фоне Харибды выглядит почти заинькой.

В эту немую мясорубку попадаешь человеком, а выходишь… ну, я ничего не имею против собак, и даже наоборот, но мифология их не особо жалует. То ли собаки в древности ещё не окончательно приручились и очеловечились, то ли сами человеки ещё не научились тогда с ними обращаться. В общем, из горнила этого водоворота выходишь сукой. В плохом смысле этого слова. По итогам схватки со Сциллой ты героиня – после Харибды ровно наоборот. Такая вот диалектика! Жену и врага тоже надо уметь правильно выбрать.

Так что пускай твои танцовщицы спросят себя: готовы ли они любить тебя такого? Причём за весьма скромное вознаграждение, если таковым можно считать счастье регулярно видеть тебя рядом. По Баху брутальный эпитет: «Доза мужества». По Оффенбаху лиричное времяположение: «До замужества». Разницы – в один пробел. «Этого не может быть, промежуток должен быть», а споров-то, а споров! Что говоришь? Уже целуют в задницу? Ну всё, приплыли, поздняк метаться, расслабься, смазка уже пошла.

Дай поцелую!

Уважаемая супруга этого поцелуемого!

Ваше беспокойство лишено каких-либо оснований. Мы уже слишком взрослые, чтобы приносить в жертву своим внезапным порывам с таким трудом налаженную и любовно собранную собственными руками жизнь: чем больше мы в неё вложили, тем жальче нам бросать то, что получилось, даже если получилось не очень. Но, если хотите, торжественно обещаю: обцеловав его так, как он того заслуживает в меру своего таланта, я потом обязательно поставлю на место! В исправном состоянии… Ну как, исправном – в том, в котором приняла. То есть, если на момент моего порыва какой-никакой функционал имелся, то оный при нём и останется. А если что и сломается, то я здесь совершенно не при чём: даже металлу свойственна усталость, а что уж говорить о живых людях!

Но у меня для вас хорошая новость: усталость металла – это швах, утилизация. А человеку в большинстве случаев достаточно просто отдохнуть, собраться с мыслями, и структура его «кристаллической решётки» вернётся в прежнее состояние. Ну, если он не собрался к праотцам, но это не ваш случай. Потому что ваш случай всё ещё бодр, предприимчив и полон сюрпризов.

А если он вернётся усталым, то точно не от меня. Лопе де Вега считал, что меня можно сравнить …с кровопусканьем – оно целит, но может и убить.

То есть, или он вернётся осиянный заревом моих поцелуев или, если не повезёт, то на щите. Но усталый – это сильно вряд ли. Всё или ничего! А так как это «всё» – ваше, то мне ничего и не надо.

Засим позвольте заверить вас в чистоте моих намерений и вящем восторге перед вашей преданностью этому несносному созданию, ибо сама такая и моему супругу памятник полагается ещё при жизни.

P.S. Коробку лишних запятых и кавычек отправила по почте. Советую выставить на «Авито»! Может, хоть малая толика трудозатрат отобьётся…

Торт

«Чёртово полнолуние!» – подумал он сквозь сон, слушая, как они долбятся в его мессенджер. Следовало, наверное, отключить уведомления, но теперь, утром, эта мера явно запоздала, и он с тоской подумал о тех временах, когда единственным средством связи был стационарный телефон, каковой на его хуторе отсутствовал.

Минуту-другую он тешил себя мечтой, как, в удобное для себя время, читал бы их длинные, чувствительные письма с пятнами расплывшихся чернил в тех местах, куда капали их слёзы, и день-два спустя отвечал бы им байронически-томно, оставляя на бумаге пятна кофе или алычовки: хорошие девочки любят плохих парней. Их тянет друг к другу по закону компенсации: первым недостаёт непредсказуемости и острых ощущений, вторым – мягкого и тёплого кисейного плечика, чтобы дать иногда отдых своей буйной голове.

Но что-то надо было делать: эта музыка действовала ему на нервы. Зверь протянул было руку к девайсу и сдавил его, переведя в немой режим, однако понял, что уже не заснёт. Отвечать на сообщения он не стал, отложив до часа, когда будет в состоянии сделать это хотя бы вежливо, и перевернулся на спину.

В его утреннем неповоротливом сознании ничего не происходило.

Теперь стали слышны и другие звуки: брёх деревенских собак и грустный шум ветра в облетевших кронах, утренняя перекличка петухов, вороний грай над пашней и чириканье других невыездных пернатых. «Вот тоже, мля, расчирикались…» – лениво подумал он. Воробьи как бабы, и мысли такие же пустяковые… Хотя кто их знает, этих воробьёв. Может быть, пока мы тут воображаем себя царями природы, они вершат судьбы нашего мира!

Он усмехнулся в бороду этой нелепой мысли, но вдруг посерьёзнел: судя по тому, что происходит вокруг, даже эту дурацкую гипотезу отбрасывать не стоило…

Она сидела в наушниках, слушала сеанс гипноза на снижение массы тела и с отвращением ела торт.

Отвращение относилось не к торту, а к её собственной персоне – торт как раз был великолепен: влажные бисквитные коржи, щедро пропитанные вишнёвым ликёром, с изрядным слоем нежного, как девичьи мечты, крема, в котором долгожданными поцелуями поджидали вишенки, и всё это обильно залито шоколадной глазурью… Всё-таки следовало остановиться, и она стала отщипывать вилочкой кусочки столь крохотные, что их вкус был не более чем намёком на блаженство, но в том, что касалось разного рода вкусностей, воображение Алёну никогда не подводило.

Торт принёс Вадик, потому что это был первый раз, когда она пригласила его к себе. На пустой, стерильно вымытой кухне без малейших признаков кулинарной активности она усадила его так, чтобы он видел пустой холодильник с одиноким графином грейпфрутового сока и зеленью в контейнере, что должно было означать: я работаю над собой! Когда, поставив на плиту кофе, она открыла дверцу холодильника, чтобы достать сок, Вадик погрустнел и зевнул. Ничего, кофе его взбодрит, подумала она и, не переставая щебетать, отрезала ему приличный кусок принесённого им торта, себе же положила тонюсенький ломтик – настолько тонкий, что он тут же распался на слои. Шампанское Вадик открыл сам. Она отпила из бокала и бросила мечтательный взгляд на торт. Нельзя! Он решит, что она только и думает о еде, и начнёт представлять её лет так через пять совместной жизни. Они и познакомились-то при самых компрометирующих обстоятельствах – в супермаркете, у холодильника с мясными полуфабрикатами, когда в него врезалась её полная тележка (всем известно коварство их колёс)!

Вадик залип перед этим чёртовым холодильником, пытаясь сообразить, что бы купить такое, что можно приготовить быстро и просто, но как-то ничего не шло в голову. Он безнадёжно пялился на упаковки с мясом и птицей и с тоской думал о том, что так и останется здесь навсегда, пустит корни и прорастёт.

И тут что-то чувствительно пнуло его под зад. Вадик резко обернулся и сначала увидел тележку с провизией, а потом, подняв глаза, и её саму, с пунцовыми от стыда щеками, бормочущую извинения. От неожиданности он озвучил последнюю перед наездом мысль: что проще всего приготовить? Она выбрала пару стейков и объяснила, что с ними делать. Уже на кассе он спросил: как вас зовут?

Стейки, как ни странно, получились вполне приемлемые. Дожёвывая последний кусочек, он смотрел в окно своей холостяцкой кухни и представлял себе Алёну в передничке у плиты. Алёна ему понравилась: в ней не было ничего модельного, вполне себе девушка и, кажется, милая (он вспомнил трогательные ямочки на её щеках).

Теперь, сидя в её стерильной кухне, он слушал её вдохновенное щебетание о фитнесе и вдруг ощутил зверский голод. Он не мог уже думать ни о чём, кроме тарелки горячего борща со сметаной и куском говядины на косточке. Выручил загудевший в кармане телефон. Это звонил Севка, просил подменить его на час-другой на маршруте. Вадик извинился и ушёл, с трудом скрывая облегчение. Сбегая по лестнице, подумал: ну чего ж я такой невезучий!..

…Сеанс закончился одновременно с тортом. Алёна вздохнула, отложила вилку и, взяв двумя руками десертную тарелочку из праздничного сервиза, тщательно вылизала крошки и остатки глазури. Всё равно он больше не придёт! Вот и вся любовь.

Откуда растут ноги?

Правильно: оттуда, откуда вы подумали! Не станем называть табуированное слово во избежание… Но об этом чуть позже.

Наше отношение к фактам чаще бывает эмоциональным, чем рациональным: мы выражаем свой восторг или негодование, но редко идём дальше этого, задумываясь о причинах. Если кто-то фокусируется на том, что у Вас руки из задницы, постарайтесь перефокусировать его на своих плечах. Зачем? Клапан приоткрылся, пар вышел, давление в системе стабилизировалось.

Эта реакция прямо пропорциональна темпераменту и обратно пропорциональна компетентности: чем глубже погружаешься в тему, тем меньше штормит. Погружение в материал сравнимо с погружением в батискафе на дно океана, то есть может сопровождаться паникой и клаустрофобией. Поэтому мы чаще всего довольствуемся волнением на поверхности: здесь хоть и болтает, но, по крайней мере, среда знакомая…