Научный материализм

– Наблюдаемый предмет может быть описан другими наблюдателями с разных сторон, и из их слов может быть построено такое представление об этом предмете, которое полностью подтвердится при ближайшем внимательном изучении предмета любым из наблюдателей. И хотя и возможно, что всё это есть проявления абсолютной идеи внутри бесплотного сознания, это всё же выглядит как отражение в сознании действительно существующего предмета, воспринимаемого разными действительными наблюдателями в едином телесно представленном мире, устроенном по единым для всех законам.

– Механическое повреждение, отравление или иное воздействие на мозг индивида может ухудшить качество работы его сознания, а также отключить его временно и даже навсегда. И хотя и возможно, что всё это есть проявления абсолютной идеи внутри бесплотного сознания, это всё же выглядит так, будто мозг является действительным телесно представленным носителем сознания и что он подвержен воздействию других действительных телесно представленных сущностей.

– Когда наука открывает новые законы устройства мира, то анализ всего прежнего исторического опыта, а также анализ доисторических находок отчётливо показывают, что устройство мира подчинялось этим законам всегда и во всех местах в равной степени, хотя бы ранее люди и представляли себе мир совершенно иным образом, и неважно, как долго они представляли мир таким. И хотя и возможно, что всё это есть проявления абсолютной идеи внутри бесплотного сознания, это всё же выглядит так, будто мы живём в едином для всех действительном мире, который не является плодом нашего сознания, не создан ради нашего сознания и существует в соответствии с определённым набором постоянных законов, относительно которых мы можем заблуждаться на протяжении тысяч лет, и всё же эти законы неизменно сохраняют свою силу.

Идеалисты в ответ на это всегда могут предложить свою версию приписки к каждому из этих свойств, например: «…это выглядит так, будто того желает абсолютная высшая абстрактная сущность, посылающая нашему бесплотному сознанию разнообразный опыт в соответствии со своим высшим замыслом». В самом деле, здесь нет строгого противоречия, это и в самом деле может быть так. В числе прочего идеалисты говорят, что предмет необязательно при ближайшем исследовании окажется камнем, если он выглядит как камень, к тому же что одному человеку кажется телесно выраженным камнем, другому может казаться личным интеллектуальным опытом, не имеющим отражения снаружи сознания. Поэтому вышеизложенные доводы в пользу материализма не являются совершенными. При этом идеалисты также не могут привести непогрешимое доказательство, почему всё описанное есть проявления абсолютной идеи. Но, что гораздо важнее, идеалисты склонны вводить в описание мира сторонние сущности, никогда не обнаруженные в результате исследований, но произвольно предполагаемые.

Именно в этом для меня заключается главная разница между идеализмом и материализмом – в их отношении к лишним сущностям. Материалисты склонны считать мир, данный нам в ощущениях, самодостаточным, не требующим вмешательства посторонних, метафизических сущностей; они считают, что, изучив его законы, люди смогут использовать их себе на благо и получить власть над природой. Это в самом деле поэтапно происходило по мере развития человеческого общества и продолжает происходить: сначала человек открыл для себя преимущество копья, затем последовали топор, огонь, колесо, земледелие, выплавка металлов, сложные механизмы, паровой двигатель, а теперь электронные приборы и атомная энергетика. Вполне очевидно, что изучение объективных законов бытия приносит полезные плоды, оно позволяет обществу успешно развиваться: хотя в обществе ещё предостаточно страданий, средняя доступность еды и медицины за последние века многократно повысилась, и средняя продолжительность жизни человека заметно возросла. Идеалисты же в лучшем случае просто дают другие оценки нашему чувственному опыту и не предлагают своим толкованием мира никаких дополнительных преимуществ для лучшей адаптации человека к природным условиям, а только предлагают принимать другие управленческие решения; обществу для развития всё так же приходится изучать законы бытия. В худшем случае идеалисты предлагают руководствоваться выдуманными постулатами, которые дают человеку ложное знание или блокируют его познание и коих существует великое множество, например: что-то недостижимо, что-то вечно, что-то неизбежно настанет, что-то велит делать некий сверхразум, что-то не имеет значения, и т. п. Часто такая предлагаемая картина мира содержит в себе ограничения, тормозящие прогресс. Так, например, до 20-го века женщины и чернокожие люди не могли получать качественного образования и осваивать ответственные профессии; хотя законы движения материи подсказывают, что больше образованных людей означает более быстрый прогресс, идеалистические убеждения порождали запреты, мешающие этим людям стать значимыми участниками общества.

Причина такого подхода идеалистов известна – философы хотят через введение дополнительных сущностей придать завершённости и смысла сложенной ими картине мира, угадать связи и причины сразу всего сущего. Но, по моему убеждению, за благородством цели здесь скрывается ущербность методов. Можно сколько угодно гадать, что находится в закрытой коробке или какие звери живут в конкретном лесу, но любая догадка остаётся всего лишь догадкой, и она часто окажется неверной при проведении исследования. Предположения не являются источником знания, на них нельзя надёжно положиться. Поэтому я убеждён, что при построении эффективной картины мира неприемлемо использовать никогда не обнаруженные, предполагаемые сущности. Есть бесчисленное множество потенциально верных объяснений бытия; выбрав одно из них наугад, мыслитель почти наверняка ошибётся. Такой подход несовместим с эффективностью.

Посему, желая качественно улучшать свой метод познания, я не могу признать идеалистические и материалистические объяснения мира равноценными. Из всего познанного мной у меня сложилось устойчивое представление, что материалисты занимаются познанием единого для всех материального мира, описание которого их устами звучит в основном и почти полностью так, как его наблюдаю я, а идеалисты лишь выдумывают удобные для себя версии, ссылаясь на невозможность доказать совершенным образом телесность воспринимаемого нами мира. Да, у нас нет совершенных методов познания, и что же? Научный метод бесчисленное множество раз показал на практике, что он безоговорочно доминирует по своей результативности над простыми догадками и спекуляциями. И если невозможно совершенным способом доказать, что в некотором удалённом от нас здании восемь окон, то логика как составляющая научного метода диктует нам, что сие никак не означает, что окон в здании обязательно три или двенадцать. Окон всё ещё может быть восемь, а любое другое предположение о количестве окон в этом здании необходимо обосновать столь же убедительно, как и изначальное предположение о восьми окнах. Идеалисты же зачастую пренебрегают этим требованием и утверждают, что если невозможно доказать телесность мира окончательным, совершенным способом, то он обязательно либо скорее всего есть идея. Я решительно отвергаю столь несостоятельное рассуждение и принимаю верность материалистического описания мира за величину, стремящуюся к целому, к единице, а состоятельность идеалистических воззрений я принимаю за величину, стремящуюся к нулю, и пренебрегаю ею при изучении мира. Привлечение в картину мира лишних сущностей многократно показало себя негодным методом мышления, который приводит к дорогим ошибкам и мешает эффективному планированию.

Почему же в таком случае я не объявляю существование действительного мира как непреложную истину и не отвергаю с ходу любые идеалистические картины мира как не достойные даже упоминания? Потому что, когда я выстраиваю свою картину мира, мной движет искренний научный интерес, желание максимально честно описать и представить мир, в котором, как я для себя принимаю, всем нам приходится сожительствовать наравне, подчиняясь единым его законам. Я пытаюсь создать модель, которая максимально правдиво передаст настоящее положение вещей и оттого будет настолько непротиворечивой, что позволит людям чрезвычайно быстро развиваться, избавляясь от страданий. И пытаясь выстроить такую картину, я обращался к уже существовавшим ранее учениям и был возмущён замутнённостью и предвзятостью большинства идеалистических моделей мира, но также я был повержен в некоторое недоумение стремлением многих материалистов выдать их описание мира за совершенное знание. Такого рода материалисты в своих методах ничем не отличаются от идеалистов: и те и другие вместо изыскания правдивой картины мира предлагают удобную для себя её версию. Для меня любое отклонение от честного и максимально непротиворечивого описания мира, данного нам в ощущениях, является бессмыслицей, ведь познание законов бытия в их истинном виде приводит к новым возможностям, а сочинение предпочтительных версий порождает ошибки при решении практических задач.

У меня вообще сложилось впечатление, что, несмотря на некоторое количество действительно пытливых мыслителей, искавших в течение веков беспристрастные ответы на вечные вопросы, гораздо чаще философы приводили такие версии бытия, которые в числе прочего оправдывали более привилегированное положение в обществе той социальной группы, к которой принадлежали они сами, относительно других социальных групп. Также часто основным стимулом для написания книг и статей было получение прямой материальной выгоды. Даже в сегодняшних развитых капиталистических обществах написание научных статей часто поощряется финансово, что вызывает массовую профанацию науки и коррупцию в университетах, но уже 500 лет назад знаменитейший Никколо Макиавелли написал во многом противоречивый и высмеивающий добрую мораль трактат «Государь», где в предисловии, обращаясь к молодому правителю Лоренцо Медичи, открыто давал понять, что эта книга является подарком с надеждой на вознаграждение, вероятно, в виде предоставления ему перспективной должности. Увы, личная выгода движет людьми гораздо чаще, чем поиск истины: мы уже знаем из описания связи персонального и общественного блага, что это неизбежно среди низкоразвитых людей. Все подобные намерения мне чужды, и я твёрдо убеждён, что гармоничный мир может быть выстроен только на таком знании, которое максимально точно отражает настоящее состояние вещей, на знании, чище и правдивее которого невозможно получить ничего, на знании, которое постоянно вычищает любые выявленные в себе противоречия, которое служит всему обществу разом и не осквернено вмешательством чьего-то частного интереса.

Изучая устройство общества, я обратил особое внимание, что пропаганда идеалистических воззрений встречается в мире гораздо чаще, чем пропаганда материализма; множество малых и больших обществ построены на идеализме, многие правительства продвигают идеалистические описания мира на государственном уровне. По всей видимости, так происходит, потому что идеализм даёт больше свободы трактовок бытия через привлечение лишних сущностей. Материализм изучает и обобщает только то, что наблюдается в природе, и ничего лишнего в получаемую картину не добавляет или хотя бы стремится к этому, поэтому его трудно использовать как гибкий инструмент для манипуляций над общественным сознанием. Если правящей социальной группе невыгодно то знание, которое открывается при помощи материалистической науки, очень трудно подменить материализм неким другим, более выгодным материализмом. Идеализм же может быть сколь угодно гибким, потому что в числе прочего может включать даже сущности, наделённые волей, которые якобы могут приказывать людям либо неявно распоряжаться их судьбой. Как только индивид принимает идеалистическое описание мира, ему всегда можно предложить бесконечное множество различных трактовок одних и тех же событий, чтобы направить его мысли в любую нужную кому-то сторону; его можно заставить воспринимать среди окружающего многообразия больше предметов и существ, чем возможно обнаружить при помощи научных приборов; его можно заставить видеть прямые причинно-следственные связи между событиями, которые являются статистически случайными и никак друг от друга не зависят. Таким образом, идеализм, не давая практической выгоды при изучении мира, даёт правящей социальной группе выгоду при управлении массами людей. В то время как материалистическое изучение законов бытия шаг за шагом позволяет узнать, как сократить сумму общественных страданий и наладить благополучную жизнь всего общества, идеализм в течение тысяч лет предлагает готовые сценарии всеобщего благополучия и никогда не был в этом смысле успешен; зато он более, чем материализм, пригоден для перераспределения благ в пользу правящей социальной группы. Следовательно, идеалистическое мировоззрение является потенциально опасным для широких масс людей, и если такое мировоззрение продвигается правящей социальной группой, то почти наверняка эта инициатива продиктована их корыстным интересом и никак не поможет повышению качества прикладных знаний о мире.

В связи со всем вышеперечисленным я не намерен забывать о несовершенстве методов познания и утверждать однозначно, что о мире доподлинно известно, что он действительно имеет действительную телесную природу, но и спекулировать несовершенством наших методов познания в пользу идеалистического объяснения мира я также не намерен. Я принимаю ценность идеалистических описаний мира за ничтожную, не потому что я ранее других познал истину о бытии, а потому что материалистическое описание более эффективно для развития общества. Далее я всегда буду придерживаться позиции материализма, подразумевая, что вне нашего сознания существует действительный единый для всех мир, отражаемый в наших чувствах; хотя, строго говоря, он является предполагаемым, во многих случаях я буду опускать эту подробность.

К сожалению, такой подход, хотя и благоприятствует ясному продуктивному мышлению, тем не менее, не устраняет проблему экзистенциального страдания. Во-первых, как было показано на примере с количеством окон, отвергнутое по причине недоказанности не является из-за этого опровергнутым и всё ещё может быть верным. Я отвергаю идеалистические учения ради эффективности мышления, чтобы не загромождать разум мусорной, ничем не подтверждённой информацией, и работать только с тем, что объективно существует. Но, как сказал известный литературный персонаж, «on ne sait jamais» – «никогда не знаешь». Любой настоящий учёный всегда должен обладать гибким мышлением и быть ментально готовым к сюрпризам бытия, не цепляясь за полюбившиеся догмы. Это есть обязательная часть научного метода, и я с готовностью её придерживаюсь, поскольку хочу получить максимально честное знание о мире. Когда одна и та же беговая лошадь (я резко осуждаю эксплуатацию животных) в течение многих забегов финиширует всегда первой, то легко поддаться софистическому соблазну и утверждать, что только она может приходить первой, что это известно и очевидно. Но ставить на каждый новый её заезд собственную жизнь с полной уверенностью, что с тобой ничего не случится, будет неразумно. Аналогично следует также воздержаться называть мир однозначно материальным, если он всего лишь похож на такой, а также если ты в это искренне веруешь. Все мы, если хотим мыслить научно, должны соблюдать строгую дисциплину мышления и не поддаваться соблазнам. Следовательно, сомнение остаётся, а вместе с ним и страдание. Во-вторых, даже если мы просто уверуем, что мир, данный нам в ощущениях, совершенно точно является отражением действительного мира вне нашего сознания, у нас всё равно остаётся множество фундаментальных вопросов. Почему я осознаю себя, в то время как многие другие существа – нет? Является ли моя жизнь чьим-то запланированным проектом? Есть ли смысл жизни? Имеет ли значение, как я живу? Продолжу ли я осознавать себя после наступления физиологической смерти? На эти вопросы у нас также нет ответов, доказанных совершенным способом, и большинство людей довольствуются лживыми объяснениями. Поэтому даже принятие за догму материалистической картины мира не избавило бы нас от неминуемого интеллектуального страдания, вызванного осознанием себя в бытии. Нам всё равно пришлось бы иметь дело с пугающей тьмой незнания в самых важных вопросах.

Итак, «не знаю» – это самый честный ответ о сущности мира, данного нам в ощущениях. «Не знаю» – это слова, которые всегда должен быть готовым произнести любой человек. Разумеется, открытое признание собственного невежества не выглядит столь же привлекательным, как блистательное изложение одной из неподтверждённых версий бытия, но в долгосрочной перспективе оно приносит гораздо больше блага. Когда цель – не впечатление публики, а познание мира, нельзя идти на компромисс с честностью. Следовательно, делать преждевременные ответственные заключения о сущности мира есть ложный и вредный путь. В то же самое время, нашему восприятию открыт огромный, невероятный и непознанный источник опыта, который проявляет себя в достаточной мере подобно тому, как проявлял бы себя действительный телесно представленный мир, отразившийся в нашем сознании; сей опыт уже показал и продолжает показывать нам, что мы можем развиваться внутри этого источника, познавать и изменять его в достаточной степени подобно тому, как если бы это был действительный телесно представленный мир, отразившийся в нашем сознании. Верный путь заключается в том, чтобы, решительно отвергнув бесполезные гадания и удобные версии, всецело посвятить себя изучению этого источника и постепенно улучшать качество своего понимания бытия, сокращая экзистенциальное страдание и одновременно налаживая безопасное и благополучное существование человечества. Верный путь заключается в том, чтобы разработать эффективные инструменты познания и применять их к миру, данному нам в ощущениях, независимо от того, чем этот мир в итоге окажется.

Здесь хотелось бы прокомментировать слова кое-кого из великих гениев, к кому мы ещё вернёмся позднее:

«Агностик говорит: не знаю, есть ли объективная реальность, отражаемая, отображаемая нашими ощущениями, объявляю невозможным знать это. Отсюда – отрицание объективной истины агностиком и терпимость, мещанская, филистерская, трусливая терпимость к учению о леших, домовых, католических святых и тому подобных вещах»

Моя позиция далека от изложенных здесь опасений. Во-первых, как читатель мог убедиться, существование единого для всех мира, который отражён в наших ощущениях, я не отрицаю, а напротив, считаю это наиболее вероятным состоянием вещей. Во-вторых, мой отказ от безусловного принятия материалистической картины мира ни в коей мере не продиктован стремлением оправдать существование неких сомнительных предметов и явлений, которые до сих пор не могли быть подвергнуты научному исследованию. Если же перейти от оправданий к критике, то автор вышеприведённых строк претендует на непогрешимое знание сущности мира, представленного в наших ощущениях. Хотелось бы спросить его, с помощью каких методов и инструментов он смог получить это знание, ибо мне таковые не известны.

Определившись со своим подходом к пониманию природы бытия, я обратил внимание на другой аспект различных философских учений – низкая их продуктивность относительно продвижения к наивысшему общественному благу. Какие-то из них являются чисто описательными и потому пассивными – такие версии предлагают удовлетвориться объяснением, откуда мир возник и почему он так устроен, и не предлагают созидательных целей и путей развития. Другие навязывают максимальное смирение и отказ от желаний, что противоречит биологической задаче и на длинной дистанции не приведёт к исчезновению страданий. Есть и такие, которые утверждают, что все события предрешены и воля человека есть лишь иллюзия, а принятие решений не имеет смысла; такие идеи парализуют творческие силы их последователей и замедляют продвижение общества к благу. Случались также описания мира, где мир объявлялся телесным, состоящим из вещества, и при этом объявлялось существование в нём богов, также состоящих из вещества; как показала практика, считать в равной степени верным очевидное и предполагаемое – ошибочный путь, не располагающий к эффективному развитию. Оценив эти и другие философские учения, я пришёл к выводу, что мировоззрение, построенное на стремлении к достижению персонального и общественного блага и использующее в качестве основы биологическую программу, заложенную в ДНК, является наиболее устойчивым среди всех и на длинной дистанции вызовет наибольшее одобрение в обществе.

Вникая более детально в суть различных учений, я понял, что большинство из них применяют для описания устройства мира некие базовые понятия, задающие первичное разделение модели мира на разнородные начала, которые вечно сосуществуют и взаимодействуют друг с другом. В качестве таких понятий часто используются мысль, информация, мера, дух, материя, пространство, время, истина, разум, любовь и многие другие. Разные учения предлагают разные версии, какие из этих понятий являются первородными, а какие производными и иллюзорными; истинный ответ на этот вопрос далёк от очевидности, если вообще существует. Одним из важнейших аргументов в спорах на тему первичного разделения бытия является критерий объективности, то есть способ определения существования предмета или явления независимо от сознания. Я решил, что для построения эффективной системы мышления, которая предполагает, что мир, данный нам в ощущениях, является отражением внешнего действительного мира, мне также придётся опираться на некие представления о том, что следует считать объективным.

Также я заметил, что во многих учениях понятия имеют расплывчатые определения, и не всегда возможно чётко понять, о каком предмете или явлении идёт речь в конкретном случае, не всегда удаётся воспроизвести в сознании его модель. Это приводит к тому, что один обсуждаемый предмет в разных местах рассуждения и разными людьми часто представляется по-разному. Ознакомившись с логикой Аристотеля, я узнал, что такое рассуждение бессмысленно, ибо «нельзя мыслить ничего, если не мыслить что-то одно»[25 - Первый закон логики, сформулированный Аристотелем]. Из практики также было видно, что понятия с непостоянными определениями затрудняют качественную передачу информации и поэтому не позволяют выстраивать стабильные работающие системы. Я пришёл к заключению, что в прогрессивном учении понятия должны быть ясно и строго определены.

С такими исходными посылками я приступил к строительству эффективной картины мира.

Краткое содержание:

Аргументы в пользу идеальной или материальной сущности мира одновременно несовершенны. Идеализм не даёт преимущества для получения прикладных знаний о мире, но выгоден для управления одних людей другими и потому опасен для широких масс людей. В научном методе запрещено принимать недоказанное за состоявшуюся истину, поэтому я открыто признаюсь в незнании сущности бытия и направляю свои силы на создание качественных инструментов для его познания. Материалистическое описание мира является моим осознанным предпочтительным выбором, ибо оно достаточно эффективно и содержит меньше лишних сущностей, что приносит положительный результат на длинной дистанции. Лучшее, что мы можем сделать для преодоления экзистенциального страдания – изучить до конца мир, данный нам в ощущениях. То учение имеет больше шансов распространиться и получить одобрение, которое направлено на достижение наивысшего общественного блага, опирается на объективные понятия и строгие определения.

Глава 5. Проблемы восприятия

Прежде чем начать изложение системы мышления, претендующей на эффективность, будет уместно прежде понять, почему у меня сформировалось именно такое представление и как это связано с происхождением сознания и восприятия, а также некоторыми их особенностями. Ещё ранее нам следовало бы понять связь внешнего мира и сознания.

К счастью, со времён античности и средневековья наука совершила немало важнейших открытий. Нам больше не нужно гадать, каким образом ощущения попадают внутрь нашего сознания. Научные работы последних двух столетий позволили смело и обоснованно утверждать, что вся получаемая извне информация попадает в мозг посредством биохимических сигналов сложной природы, имеющих в основе электрическое взаимодействие и передаваемых через длинные нервные окончания, оплетающие всё тело человека. Сетчатка глаза, тактильно чувствительные нервные окончания, вестибулярный аппарат и любые другие органы чувств сообщаются с отделами головного и спинного мозгов при помощи этих условно электрических сигналов (условно – потому что они не являются направленным потоком электронов в проводнике). Мозг же являет собой сложнейшее и уникальное в каждом случае сплетение десятков миллиардов нервных клеток, которые таким же способом непрерывно обмениваются информацией внутри своего плотного скопления, и так осуществляется нервная деятельность вообще и высшая нервная деятельность в частности; последняя именуется мышлением. Мозг есть у огромного количества многоклеточных животных, но нет оснований полагать, что каждое из них или хотя бы многие виды осознают себя в той же мере, как осознаёт себя человек. Феномен сознания пока ещё до конца не изучен; тем не менее, известно, что сознание возникло только в очень развитых и сложных мозгах и что только у человека оно дополнено сложным воображением благодаря развитому абстрактному мышлению. По всей видимости, одной из обязательных причин возникновения такого сознания стало то обстоятельство, что человек в течение значительного эволюционного периода был помещён в условия, требующие от него предельной изобретательности и постоянного творчества. Наука антропология[26 - Наука, изучающая происхождение человека], подробно изучающая этот вопрос среди прочих, на сегодняшний день не оставляет у учёных практически никаких сомнений, что эволюционное превращение обезьяноподобного предка человека в человека современного произошло в течение приблизительно семи миллионов лет и что это превращение было неравномерным по скорости и характеру изменений. На каком конкретном этапе возникло разумное сознание, аналогичное современному, пока не представляется возможным установить точно. Кроме того, в соответствии с одними оценочными критериями это могло произойти миллион лет назад, а с другими – полностью современное сознание существует всего полтора-два века, и даже не у всего человечества. Однако уже достаточно точно известно, что сознание возникает только в процессе мышления.

Сознание – это создаваемая мозгом в процессе мышления абстрактная модель, в которой индивид мыслит самого себя, целостный мир вокруг и свои отношения с миром, противопоставляя себя ему.

Чтобы понять суть мышления, нужно сначала понимать причину происхождения мозга. Каждое живое существо, будь то бактерия или млекопитающее, переживает в течение своей жизни разнообразный опыт. Как нетрудно убедиться эмпирически, те организмы, которые способны обрабатывать этот опыт и учитывать его в своём дальнейшем поведении, действуют гораздо более сообразно объективным условиям среды, и оттого более эффективны в выполнении своей биологической задачи, чем те организмы, которые такой способностью не обладают. Для обработки получаемого опыта нужна сложная система рецепторов и органов чувств, а также центр обработки получаемой от них информации. Наукой установлено, что у простейших организмов такая централизованная система отсутствует полностью, у более развитых существ возникли примитивные нервы и нервные узлы, выполняющие самые простые функции обработки данных, у высших многоклеточных возникли сложнейшие нервные системы и дифференцированные объёмные мозги. При этом замечено, что обладатели сложных нервных систем несоизмеримо лучше адаптируются к природным условиям, чем их неразвитые собратья, им подвластно гораздо большее разнообразие действий и реакций; жизнь таких особей гораздо более стабильна и предсказуема. Напрашивается вывод, что мозг – это орган, который отвечает за наиболее эффективное взаимодействие организма с окружающей средой, это эволюционный инструмент, который служит для повышения успешности организма в конкурентной борьбе за выживание и размножение. Функция мозга заключается в том, чтобы получать информацию из внешнего мира и обрабатывать её таким способом, чтобы дальнейшее поведение особи максимально качественно обслуживало её биологическую задачу.

Важно! Понимание происхождения и устройства мозга позволяет нам понять природу возникновения экзистенциального страдания. В самом деле, коль мозг выполняет задачу обеспечения максимально продуктивного нашего взаимодействия с окружающей средой, самым предпочитаемым для его устройства состоянием вещей должно быть полное, абсолютное знание, отсутствие какой-либо неопределённости, проникновение во все тайны бытия. В повседневной жизни, когда индивид годами привыкает к своему жилищу, к своему месту учёбы или работы, к своей пище и к своим родственникам, его мозг в целом удовлетворяется такой степенью знания постоянно воспринимаемой им части мира, хотя это и не полное знание. Но стоит нам зайти в полностью тёмный незнакомый чулан с сельскохозяйственным инвентарём, как всё наше внутреннее естество сжимается и тревожится, ибо мозг предвидит в этом месте потенциальную опасность для здоровья в виде возможных травм. Пытаясь устранить эту опасность, мозг всячески побуждает нас преодолеть незнание, которое её причиняет. Будучи движимы этим посылом, мы стремимся при первой же возможности включить освещение в тёмной комнате и оценить расположение предметов в ней, повысив свою степень познания незнакомого участка и снизив уровень угрозы до минимального или, при невозможности этого добиться, хотя бы до относительно приемлемого. Но если с чуланом мы чаще всего легко можем такое проделать, то для устранения экзистенциального страдания у нас не хватает методов познания и информации обо всём бытии. Сколько бы мы ни включали и выключали свет, для нас не становится ясным, что есть бытие и есть ли смысл жизни; не помогают и другие действия. Поэтому мозг удовлетворяется освещённой комнатой, выстроив её достаточно информативную модель, но не удовлетворяется относительно причин и смысла бытия, испытывая тревожное состояние по этому поводу всякий раз, когда человек мыслит о бытии, и требуя найти ответы.

Согласно исследованиям, в развитых мозгах животных значительная часть служит для контроля физиологических процессов внутри организма и для реализации рефлексов и инстинктов, а другая часть отвечает за мышление. Столь непростые задачи выполняют огромные по численности цепочки и сети связанных между собой нервных клеток. В течение жизни животной особи клетки её мозга непрерывно получают и отправляют сигналы, взаимодействуя друг с другом и с остальными клетками организма при помощи биотоков и химических веществ, будучи задействованы в неуловимо сложных алгоритмах, независимо от того, спит особь или бодрствует, покоится или активно двигается.

Это есть материальная составляющая мышления. Но мышление имеет двойственную природу и выражено также в абстрактной форме. Для сознания мышление – это процесс, который выделяет из потока информации обобщения и закономерности, фиксирует их в виде идей и образов, соединяет причинно-следственными связями, вырабатывает определённые реакции на эти идеи и образы, создаёт из них сложные модели, дополняет и трансформирует эти модели и строит прогнозы их поведения в различных условиях, получая тем самым новый полезный опыт и знания. Продуктивность мышления у разных животных достигает порой удивительных форм. Так, например, некоторые млекопитающие и птицы могут разгадывать принцип действия несложного дверного замка, придумывать различные ухищрения для добычи труднодоступной еды и отправляться в поисках людей, чтобы попросить помощи в трудной ситуации. В числе прочего, зарегистрировано немало случаев, когда даже акулы, чей мозг довольно примитивен, приплывали к подводным исследователям, когда не могли освободиться от рыболовного крючка, и тёрлись о человека, пока не получали помощь, а после уплывали. Мы пока не можем знать, действительно ли акула способна понять, что двигательные возможности человека отличаются от её собственных и что от их применения к её ране может быть большая польза, но акулы проявляют столь удивительные формы поведения регулярно. Как бы то ни было, мышление открыло для животных совершенно новые возможности по сравнению с другими живыми существами, их приспособленность к выполнению биологической задачи сильно возросла. В то время как генетический материал растений и грибов задаёт свойства их организмов один раз и на всю жизнь, мышление позволило животным быстро творчески реагировать на сиюминутно возникающие нестандартные ситуации, подстраиваться под среду, безотлагательно решать новые для себя задачи. Это привело к тому, что на всей планете именно животные питаются растениями и почти никогда наоборот.

Мышление не представлено единым процессом и может происходить по-разному и применяться к разным предметам. Познание мира – это мышление, преобразующее сигналы, поступающие от органов чувств, в понятные человеку образы и выявляющее среди них связи и паттерны; рефлексия – это мышление, применённое индивидом к сиюминутно воспринимаемой собственной абстрактной модели или к такой же модели, но извлечённой из памяти; воображение – это операции с любыми хранимыми в памяти моделями, искусственная рекомбинация их свойств и расчёт взаимодействия исходных и производных моделей; сны и видения – это мышление, происходящее спонтанно и вызывающее в сознании образы и идеи, слабо подчинённые воле индивида или не подчинённые ей вовсе; рассуждение – это мышление, которое определяет отношения между предметами, событиями и явлениями, хранимыми в памяти.

У учёных нет никаких сомнений, что сознание есть результат материально выраженного процесса мышления. Но на текущем этапе технического прогресса связь между групповой активностью клеток мозга и сознанием трудно отследить с удовлетворительной точностью. Гораздо проще понять связь между сознанием и абстрактным проявлением мышления. Сознание есть модель, порождённая мышлением, оно возникает, когда мышление обработает достаточно большое количество данных о мире и о самом индивиде и выделит набор их свойств, определяющий их отношение друг к другу. Для эволюционного процесса вполне закономерно, что сложная модель не появилась сразу, а ей предшествовало неисчислимое множество более примитивных моделей, когда мозгу разных животных удавалось выделять из воспринимаемой информации лишь отдельные образы и идеи. Например, с древних времён известен феномен поедания змеями собственного хвоста; хотя змея использует некую примитивную форму мышления для анализа окружающей среды, она всё же не способна надёжно распознавать собственное тело среди других предметов. У огромного количества других животных также не наблюдается способности осознавать самих себя – их нервные узлы и мозги решают лишь узкие задачи и действуют, подчиняясь генетически обусловленным алгоритмам, способствующим выживанию; похоже, что многие животные не обладают и целостной моделью мира. Хороший пример отсутствия сознания я получил, наблюдая четырёхмесячного младенца. Он подолгу пристально смотрел на висящую перед его лицом игрушку, пытался поднимать голову в её сторону и издавал нетерпеливые звуки, но при этом совершал хаотические движения руками перед своими глазами и не догадывался, что это его руки и что с их помощью он может дотянуться до игрушки. Когда же он интересовался каким-нибудь видом вдали и затем его отворачивали в другую сторону, он не пытался повернуться в сторону объекта своего интереса, воспринимая лишь то, что в данный момент находилось перед его глазами, и как будто считая прежнее изображение исчезнувшим безвозвратно. Легко понять, что это не слишком эффективный способ взаимодействия со средой, и развитие у животных сознания повысило выживаемость видов.

По всей видимости, воображение появилось ещё гораздо позднее, ибо оно требует значительных энергозатрат, но не приносит очевидной мгновенной пользы, что является энергетически бессмысленным для организма и первоначально не должно приживаться в нервной системе. Нужны были длительные специфические условия, чтобы выделилась тенденция, что воображение помогает особи подготовиться к будущим событиям и тем самым повышает её способность к выполнению биологической задачи; популяции с такой способностью постепенно стали выигрывать природную конкуренцию у других. В зачаточной форме воображение встречается у некоторых животных, и они плохо контролируют его, не будучи способны отличить свои фантазии от реальности. Более управляемое и контролируемое воображение появилось у приматов, дельфинов и, вероятно, слонов, но его качество также далеко от идеала, и даже люди в примитивных обществах в основном неспособны различать сны и реальность; множество таких примеров описал Люсьен Леви-Брюль в своей книге «Первобытный менталитет». Есть научная версия, что некоторые наскальные рисунки животных у древних людей использовались для совершения ритуала перед отправлением на охоту и ритуал фактически являл собой репетицию – вместо рисунка люди воображали настоящего зверя и кололи его копьями. Нам трудно узнать, было ли такое на самом деле и могли ли древние люди различать значимость ритуала и настоящей охоты, но в любом случае воображение открыло для животных и человека возможности для тренировок и репетиций. Такое мышление нейрофизиологи называют абстрактным, в то время как конкретное мышление обрабатывает только сиюминутно воспринимаемые предметы и обстоятельства. После появления и развития воображения сознание живых существ усложнилось – в нём теперь могли соседствовать воспринимаемые и воображаемые предметы, а также идеи.

Длительное развитие воображения у древних людей привело к появлению у них рассуждения, то есть способности удерживать в уме и производить операции с чистыми идеями, не имеющими образного воплощения. Привычка обращаться к каждому члену общины определённым набором звуков постепенно привела к формированию представления об имени как отдельной абстрактной сущности, которая соответствует конкретному человеку и неразрывно связана с ним; отношение людей к различным явлениям, положительно и отрицательно влияющим на выполнение ими биологической задачи, были обобщены понятиями «хорошо» и «плохо», «добро» и «зло»; усложнение общественных отношений породило понятия «приказ», «закон», «преступление», «возмездие»; ориентация людей во времени суток и сезонах привело к появлению понятий «рассвет», «закат», «полдень», «день», «ночь», «зима», «лето» и др. Люди научились составлять эти и другие понятия в суждения и делать простейшие умозаключения, что улучшило понимание каждым индивидом окружающего мира: например, при регулярной добыче и поддержании огня, человек заметил, что воспламеняются только сухие материалы, и постепенно пришёл к заключению, что, находясь в незнакомой обстановке, для разведения огня также потребуется искать нечто сухое, независимо от других свойств этих предметов. От собаки невозможно добиться аналогичной степени осмысления ситуации – даже если в течение долгого периода тренировать её приносить человеку сухие палки и сухие тряпки, она не сообразит, что подойдёт также и сухая бумага, зато с готовностью принесёт и мокрую палку. Мышление собаки строго конкретное: она мыслит сам предмет и не может выделять из группы разнородных предметов общее свойство и связывать его с внешними сигналами. Человеку же рассуждение позволило находить новые источники пищи, раскрывать источники отравлений, улучшать способы охоты и орудия труда, делать выводы о целебных свойствах растений из личного опыта и многое другое. Но ещё больше, по сравнению с персональными преимуществами, способность мыслить суждениями повысила коллективную эффективность человеческих популяций, из-за возможности обмениваться более содержательной информацией, чем это бывает у животных. В то время как более примитивные существа могли передать друг другу информацию вроде «пойдём со мной, там какая-то опасность», люди уже были способны сказать: «в направлении высоких гор, на расстоянии такого перехода, что солнце успело бы от восхода дойти до верхней точки на небе, обнаружена большая группа чужаков, все они самцы и сильные – похоже, что разведывают территорию; нам их не одолеть, поэтому нужно быстрее уходить в противоположном направлении». Такая развитая коммуникация исключила необходимость каждому человеку или хотя бы лидеру общины лично изучать источник проблемы, чтобы убедиться в размере опасности; люди научились адекватно реагировать на обстоятельства, которых они даже ещё не видели.

Финалом развития мышления стала формализация способов рассуждения – выработка устойчивых идей, которые подчиняются строгим правилам и позволяют выстраивать сложные абстрактные проекты, радикально повышающие эффективность индивида и человеческих коллективов при взаимодействии со средой. Вполне вероятно, что этот процесс начался с появления элементарной арифметики: пытаясь передавать друг другу информацию о количестве предметов, древние люди постепенно пришли к представлению предметов абстрактно – штуками, пренебрегая при этом их сущностью и внешними различиями. Очевидно, что в материальном выражении десять камней – это отнюдь не то же самое, что десять апельсинов, но идея числа десять универсальна, и она позволила любому индивиду достаточно эффективно вообразить нужные наборы предметов, даже если он никогда не наблюдал воочию эти предметы в таком количестве. Способность к счёту не зарождается у коллективных животных спонтанно, ибо для передачи информации об опасности или источнике пищи достаточно жестов и примитивных звуков, а их интенсивность неплохо передаёт значимость явления. Чтобы арифметический счёт появился у человека, потребовалось ведение развитой хозяйственной деятельности, которая, скорее всего, должна была включать в себя планирование при запасании ресурсов и обменные операции, поэтому формализованное мышление вряд ли существует дольше, чем десятки тысяч лет, а вероятно, и того меньше. Тем не менее, за столь ничтожный для эволюции срок, без помощи новых генетических преобразований и лишь используя потенциал мозга, который был наработан прежними этапами эволюции, люди значительно развили свои математические способности. Хотя отследить дату изобретения, например, такой вычислительной операции, как умножение, не представляется возможным, тем не менее, уже за 1600—1800 лет до нашей эры жители Вавилона умели делать нечто гораздо более сложное – вычислять квадратный корень числа, о чём свидетельствует найденная археологами глиняная табличка.

Следы вычислений в 60-ричной системе счисления, которые дают довольно точное значение квадратного корня из двух

Параллельно развитию математики, у людей назревало представление о том, что одни способы рассуждения лучше, чем другие, помогают выяснять действительное состояние вещей в различных ситуациях и прогнозировать будущее. Множество философов размышляли над этим в течение веков, и в 4 веке до нашей эры Аристотель впервые сформулировал три из принятых ныне четырёх законов логики, а также описал силлогизм, то есть логическую операцию, которая заключается в построении верного заключения из двух исходных посылок. Эти работы и дальнейшее развитие логики позволили гораздо быстрее накапливать полезные знания о природе и значительно ускорили научно-технический прогресс человечества. Тем не менее, и математика, и логика испытывали одну и ту же проблему – недостаток точного формального описания их ключевых концепций, что приводило к сложности их освоения и дальнейшего развития. Так, например, античная геометрия шагнула далеко вперёд по сравнению с алгеброй: поскольку в геометрии размышления ведутся относительно фигур, их легко было изображать и размышлять об их свойствах, при этом алгебраические задачи не имели современного символьного представления и описывались простым рассказом; решать их также приходилось философским рассуждением, не имея формул и объекта визуализации, что приводило к запутыванию при увеличении размеров задачи и её решения.

Лишь через две с лишним тысячи лет после Аристотеля английский математик Джордж Буль смог перевести логические умозаключения в строгий символьный язык, сохранив их отношения. Так появилась логическая алгебра – способ максимально коротко и просто выразить сущность логических операций без отвлечения внимания на конкретный смысл исходных посылок. Это крайне значительно повысило ясность логических построений и потому позволило создавать их гораздо более объёмными и проще находить ошибки в них. Математическая логика Буля, будучи применена к электрическим цепям, позволила менее чем через сто лет создать небывалые ранее универсальные вычислительные машины, которые могли, в зависимости от заданной программы, решать любую исчислимую задачу; подробнее с реализацией этого технологического чуда любознательного читателя смогут познакомить Чарльз Петцольд в своей книге «Код. Тайный язык информатики» и Бен Итер (ориг. Ben Eater) в своих выдающихся видеоуроках на английском языке. Кроме того, в 20 веке во многих областях науки были разработаны формальные системы, представляющие знания в виде символов и формул со строго описанными их отношениями. Всё это в совокупности придало прогрессу гигантский толчок вперёд и очень сильно изменило мировую экономику и быт людей. При этом важно понимать, что люди как биологический вид никогда не были психически готовы к столь значительным переменам в течение незаметного для эволюции мгновения, и сейчас человечество с нарастающей скоростью плохо контролируемо движется в пучину неизвестности; без применения грамотной созидательной общественной теории, это может привести к нашей гибели.

На протяжении всей истории существования логики правильные логические операции были и являются умением абсолютного меньшинства людей. То же самое верно будет сказать об алгебраическом подходе к решению задач и о математическом анализе, а принципиальное владение всеми арифметическими действиями распространилось на большинство людей только в 20 веке. Тем не менее, эксперименты многократно показали, что такое положение вещей не имеет ничего общего с якобы генетическими различиями людей и верованиями, что одному человеку дарован талант, а другому нет. Наш мозг устроен таким образом, что каждого психически здорового человека можно обучить эффективным способам мышления и сделать его гораздо более приспособленным к жизни. Только природный эгоизм людей, их стремление к персональному благу и непонимание пользы от общественного блага привели к появлению обществ, где распространение знаний искусственно ограничивалось, оставляя большинство людей в полуживотном состоянии на протяжении тысяч лет; сейчас ситуация в мире изменилась к лучшему лишь незначительно. Формализованное грамотное мышление, хотя и не является врождённой способностью человека, стало наиболее значимым достоянием нашего биологического вида, определив наше исключительное положение в природе и позволив с лёгкостью доминировать над всеми прочими живыми существами.

Это настолько облегчило жизнь людей, что дальнейшее эволюционное развитие мыслительных способностей мозга остановилось: большинство населения планеты всегда обеспечено едой и пребывает в безопасности, что же касается несчастного меньшинства, до сих пор страдающего от голода и массовых болезней, их естественный отбор происходит не по интеллектуальным признакам, а по приспособленности физиологии их организмов к сложным условиям среды. Способность людей выводить сложнейшие научные теории и выстраивать машины из сотен тысяч слаженно работающих деталей является результатом вынужденной постоянной ориентации предков человека в трёхмерном пространстве джунглей, а также последующей необходимостью человека высекать каменное рубило в течение трёх миллионов лет подряд. Изучение карликового Человека флоресского[27 - Близкие эволюционные родственники современного человека, жившие на острове Флорес и чей рост не превышал одного метра] (Homo Floresiensis) показало, что у людей, лишённых естественных врагов и помещённых в благоприятные условия обитания, быстро сокращаются размеры мозга и тела, и, по всей видимости, подобная тенденция уже сформировалась для нашего будущего.

Таким образом, будет уместно подытожить, что современные доступные нам возможности мышления возникли следующим образом:

– У многоклеточных существ появились нервы, которые передавали сигналы между частями тела, позволяя им действовать слаженно, как одна система.

– В процессе эволюционного отбора к нервам добавились узловые скопления нервных клеток, которые, объединяясь в цепочки и сети, формировали рефлексы, то есть стандартные реакции организма на наиболее частые раздражители.

– Дальнейшее усложнение нервных узлов позволило животным выделять абстракции из входящего потока сенсорной информации и отныне не только формировать реакции на непосредственную близость пищи или угрозы, но и анализировать условия среды, вырабатывая для них рациональные стратегии поведения; можно вполне обоснованно считать это появлением мозга.

– Мышление животных прогрессировало, соединяя отдельные абстракции и формируя всё более полную модель мира, что постепенно привело к различению границ собственного тела и мысленному отделению его от окружающей среды; так появилось сознание.

– Дальнейшая конкуренция видов привела к появлению воображения, то есть кроме конкретного мышления появилось также абстрактное.

– Длительное развитие абстрактного мышления сделало возможным примитивное рассуждение, чем значительно повысило индивидуальную и коллективную эффективность людей и подготовило мозг человека к сложнейшей интеллектуальной деятельности.

– Усложнение орудий труда и общественной жизни людей привели к изобретению эффективных способов мышления, отчего стала активно развиваться наука, и прогресс ускорился в тысячи раз.

Здесь нам пора вернуться к материальной составляющей мышления и поговорить о серьёзной проблеме восприятия. Нетрудно понять, что, поскольку мышление воспроизводит мир из множества входящих электрических сигналов, поступающих в мозг по нервам, а физиология человеческого организма чрезвычайно сложна, как и сам воспринимаемый мир, весьма вероятны частичная потеря и искажение передаваемой информации. Но это лишь второстепенная проблема, а первоочередная гораздо глубже. Дело в том, что, когда мы изучаем некий предмет, мы не можем воспринять всю сущность этого предмета, как она есть, во всех её подробностях и многообразии. Мы воспринимаем только обращённую к нам сторону предмета, видим её лишь снаружи и только в воспринимаемом нашими глазами диапазоне световых волн, упуская множество всех других исходящих от него и проходящих сквозь него волн. К примеру, если я наблюдаю яблоко, то, благодаря моему прежнему личному опыту и чтению книг, я предполагаю, что его обратная сторона также имеет кожуру, что под кожурой находится мякоть белого цвета, что в сердцевине этой мякоти находятся также полости с семенами, я представляю себе, что кожура яблока и мякоть состоят из великого множества живых клеток, что в них есть цитоплазма, органеллы, что в них происходят сложнейшие химические процессы, присущие в природе только живым организмам. Что же я воспринимаю фактически? Одно лишь округлое цветное пятно. Плоская проекция верхнего слоя одной стороны предмета – это то, что мы зрительно воспринимаем о вещах чаще всего. Это меньше одной миллионной доли всей информации, которую можно добыть о предмете в процессе длительных исследований. Таким образом, для нас практически невозможно сиюминутно получать хотя бы основную или значительную часть всей информации об исследуемом нами предмете. Нам приходится довольствоваться внешними проекциями, а внутри незнакомого предмета всегда могут обнаружиться совершенно неожиданные и разнообразные детали, которые помешают нам использовать этот предмет для наших целей и расстроят наши планы.

Действительная сложность наблюдаемых нами предметов (вверху) и простота воспринимаемых глазом изображений (внизу)