Во всем виновата рыба

– Нет, не хочу на это смотреть!

– Несите гипс, надо сделать лангету.

– Вызвать кого-то из гипсовой? – спрашивает медсестра.

– Не надо, я сам все сделаю.

Руку немного отмывают от крови и препаратов, накладывают повязку и лангету.

– Лена, как Вы себя чувствуете?

– Не знаю. Никак.

– Пальцы чувствуете?

– Да, мизинец хорошо чувствую, а безымянный словно в снег сунула, какой-то холодный!

– Наверное, что-то с нервом! Потом посмотрим!

– А Вы выпишете меня до Нового года? У меня дети, конец четверти…

– Если я выпишу Вас в апреле, это будет большая удача! Сухожилия срастаются примерно сто-сто двадцать дней! Травма у Вас очень сложная! – с улыбкой отвечает доктор.

А я про себя думаю: «Так долго?! Не может такого быть! Что за глупости! Как так долго дома сидеть? Свихнуться от безделья можно!»

* * *

Он куда-то пропадает, а меня перекладывают на каталку и везут в палату. Там у кровати, которую мне выделили, уже стоят пакеты. Меня очень участливо встречают теперешние «соседки»: девушка лет двадцати пяти с загипсованной левой рукой, бабулечка со специальной лангетой, которую носят при переломе ключицы. Сопереживают, расспрашивают! Как мило! А ведь они совершенно посторонние мне люди!

– У тебя телефон звонил много раз! Глянь, что там!

Я сижу в простыне, рука от мокрого гипса тяжеленная, а ее нельзя опускать, чтобы кровь не натекала и не было сильных отеков, надо на локоток ставить. В голове кавардак, на душе сумбур. В общем, просто прелесть!

В палату стремительно заходит доктор, уже в синем хирургическом костюме, садится на корточки возле меня, пристально смотрит в глаза:

– Как Вы себя чувствуете?

– Пока не знаю, не понимаю. Все будет хорошо?

– Я сделал все, что мог, все сшил. Дальше все зависит только от Вас, как разработаете!

Опять очень оптимистично, доктор! Просто скажите, что все будет хорошо!

– Отдыхайте! – и также стремительно уходит.

Смотрю в телефон: шестнадцать пропущенных от мужа, три от мамы. Надо Леше позвонить, но для этого нужно выйти из палаты, чтобы людям разговорами не мешать, а для этого надо одеться, я ведь все еще в простыне! Пытаюсь собраться с мыслями, что-то начать делать.

– Я тебе помогу! Не суетись! Меня Саша зовут, а это Раиса Николаевна.

Соседка по палате действительно спешит мне на помощь, разбирает пакеты, выпутывает меня из простыни, помогает надеть домашнее платье.

– Спасибо! Чувствую себя такой беспомощной!

Рука ноет, пальцы болят. А страха уже нет! Сижу на диванчике в коридоре.

– Алле, Леш, привет!

– Лена, что происходит?!– кричит муж. – Что случилось?! Ни до кого дозвониться не могу! Лена, что с тобой?!

– Леш, я порезалась. Мне пальчики шили.

– Почему так долго? Ты сказала: «Прооперируют!» Что мне думать?! Я чуть с ума не сошел! Ты трубку не берешь! Доча недоступна! Вот только до тещи дозвонился с десятого раза, хоть она все рассказала! Где Олеся? – сыпет эмоциями муж.

– Олеся у Иры была, у сестры. Мама ее, наверное, уже забрала. Дома у нас будут.

– Лена, я так испугался! Я завтра приеду!

– Не надо, чем ты мне сейчас поможешь?! Будешь под окнами стоять и плакать вместе со мной?! Лучше денег заработай! Очень будут нужны на реабилитацию и восстановление.

– Лена, мне выпить хочется! Так перенервничал!

– Выпей. Леш, меня спать рубит…

– Фотку пришли. Ладно, люблю-целую. Ложись спать. Пока!

– И я тебя. Пока.

Надо маме позвонить.

– Мам, все, я в палате.

– Почему так долго?!

– Я не знаю.

– Кто оперировал?

– Головня. Я не знаю, как его зовут, не помню.

– Ты представляешь, Алексей позвонил и говорит: «Что происходит?!», а я ему отвечаю: «А кто это?», он: «Леша!», а я: «Какой еще Леша?!». Представляешь?! Ужас просто! Как ты себя чувствуешь?

– Я пока не поняла, не знаю.

– Больно?

– Больно! Мам, как Олеся?

– Нормально. Все по-взрослому восприняла, не плачет. По дороге от Иры я ей ничего не говорила, она дома тебя искала, тогда я ей все рассказала. До ее прихода все убрала, кровь вытерла, чтобы она не видела.