Любовь твоя стала ядом

Он улыбается моей выходке, продолжая снимать.

– Мы тут не просто так: это наш первый фото урок. Скажу честно, твои студийные фото никуда не годятся, – говорит он, переставая фотографировать, и разглядывает экран камеры. – Эти фото, другое дело, – кивает на камеру, – они восхитительны! Знаешь, в чём разница между ними и снимками, сделанными в студии?

Я медленно мотаю головой, пожимаю плечами.

– Сейчас ты была настоящая. Все твои эмоции были обнажены и отражались на лице. На съёмках, когда фотограф просит тебя о тои? или иной эмоции, ты стараешься изобразить их, но у тебя это не получается, поэтому фотографии неестественные, на них ты скованная, потерянная. Ты должна научиться управлять эмоциями. Представь, что в твоей голове сундучок: если фотографу нужна твоя улыбка, то вспомни что-то веселое, что заставляло тебя смеяться, и тогда улыбка сама появится на твоем лице. Если же ему нужно, чтобы ты была печальной, то ты должна вспомнить то, что сильно огорчило тебя когда-то…

– У меня это плохо получается, я не умею как другие модели мгновенно менять выражение лица, – откровенно признаюсь я.

– Ты слишком стеснительная для модели, но нам нужно за короткий срок подготовить тебя для съемок коллекции Тубы и участия в дефиле. Теперь я сам буду с тобой работать, ведь я снимаю её коллекцию. За это время ты должна привыкнуть ко мне и к камере, должна почувствовать себя уверенней, только тогда у нас всё получится.

– Спасибо вам, Имран, мне очень жаль, что я создаю столько проблем.

Он хмыкает, убирает камеру в байк, подходит ко мне, встает рядом и смотрит на небо. Солнце ласково освещает его лицо.

– Нет никаких проблем, тебе от нас достаётся не меньше, не так ли? – заглядывает он мне в лицо.

– Вовсе нет, – отвечаю я быстро и резко, чувствую себя неловко.

– Вчера, ты сказала, что у тебя никого нет. Твои родители живут в другом городе?

Вопрос застает меня врасплох. Он задает его внезапно, и меня скручивает изнутри, словно мне нанесли удар в солнечное сплетение.

– Я выросла в детдоме, – отвожу глаза в сторону, стараюсь, чтобы голос не выдал моего волнения.

Он молчит, чувствую, как его взгляд изучает меня.

– И тебе ничего не известно о своих родителях? Как ты оказалась в детском доме?

Воздух покидает мои легкие. Я отворачиваюсь так, чтобы он не видел моего лица. Смотрю вниз на воду: световое освещение моста отключено, и теперь огни не отражаются в воде. Вся сказочная красота ночи улетучивается, день вступает в свои права, обнажая всё вокруг в своем истинном виде.

Я лихорадочно размышляю над тем, что ответить Имрану. В памяти всплывает рассказ Джулейлы о том, как она оказалась в детском доме. Набираюсь храбрости, чувствую, как в горле образовался ком, заставляю себя его сглотнуть.

– Меня подбросили в детскую больницу с обостренной пневмонией, когда мне было всего несколько месяцев, – повторяю её слова, – поэтому я ничего не знаю о своих родителях …

Вру, нагло и бессовестно присваивая себе историю чужой жизни, плету вокруг себя прочную паутину из лжи, так, чтобы он не узнал, не распознал правду, не мог сопоставить то, кем я могу быть.

– Диана, я такой осел! – шлепает он себя по лбу. – Прости за такие вопросы, должно быть тебе они не приятны, – с искренним сожалением в голосе произносит он.

Я медленно закрываю глаза, считаю про себя до десяти. Слишком стыдно и страшно посмотреть ему в лицо. Чувствую тяжесть, словно на плечи повесили тонну бетона. Ложь – она такая, давит на тебя грузом.

– Имран, мы можем поехать домой? – выдавливаю из себя, уходя от темы. – Я очень устала…

– Конечно! Ты можешь сегодня остаться дома, выспись как следует, – мгновенно отзывается он.

– Спасибо.

Я разворачиваюсь только после того, как он отходит от меня, и следую за ним к мотоциклу. На мосту появляются первые автомобили, которые проезжают мимо нас… Сажусь позади него, он трогается с места, но я больше не чувствую восторга от поездки на мотоцикле. Веду немую беседу со своей совестью, убеждая и успокаивая себя в том, что у меня не было другого выхода, что близнецы, не должны знать о том, кто я. Теперь я связана с ними контрактом, и если они всё узнают, то уверена, что они превратят мою жизнь в ад…

– Спасибо, – благодарю я.

Когда Имран останавливается у подъезда, я слезаю с мотоцикла и ставлю шлем на сиденье. Не дожидаясь, пока он снимет свои? шлем, поворачиваюсь, чтобы уйти. Но он перехватывает мою руку. Я с удивлением смотрю на него.

– Всё в порядке? Кажется, я испортил тебе настроение, – внимательно смотрит он на меня.

– Всё нормально, просто устала и очень хочу спать, – растягиваю я губы, вынуждая себя улыбнуться ему.

Имран расцепляет пальцы и отпуская мою руку.

– Ок, не буду задерживать тебя, сладких снов, – говорит он, подмигивая, затем надевает шлем и уезжает.

Смотрю ему в след, пока он не скрывается из виду, потом не спеша иду к подъезду, поднимаюсь на свои? этаж, и тихо открыв дверь, захожу в квартиру. Лейла все еще? спит и, кажется, даже не заметила моего отсутствия. Мысленно прошу у неё прошения, за то, что присвоила себе её историю, что не все ей рассказываю. Возможно, я не самая лучшая подруга, которая досталась ей. Раздеваюсь, ложусь в постель, и как только голова касается подушки, приказываю себе ни о чём не думать. И мгновенно отключаюсь.

***

Меня будит настойчивый дверной звонок. Встаю, чувствую себя разбитой?, смотрю на аккуратно убранную постель Лейлы, и смутно вспоминаю, как она меня будила, и я о чём-то говорила с ней. Иду в прихожую, смотрю в глазок, вижу худощавого незнакомого парня в красной футболке и бейсболке. Нахмурившись, открываю дверь.

– Здравствуйте, мне нужна Диана Джемаль.

– Это я, – бросаю коротко.

– Тогда это вам, – передает он мне большой бумажный пакет с логотипом MARCIANO Guess и протягивает квитанцию, – распишитесь, пожалуйста, в получении.

Я недоумевая, беру из его рук пакет, заглядываю внутрь и вижу коробку белого цвета. Парень настойчиво сует подставку с квитанцией?. Я расписываюсь, возвращаю ему, коротко благодарю и, закрыв дверь, спешу в комнату.

Достаю коробку из пакета, открываю, аккуратно разворачиваю белую обёрточную бумагу и вижу лиф от платья чёрного цвета. Одергиваю руку, словно обжёгшись, отхожу назад, смотрю на коробку. «Может Лейла решила прикупить себе новое платье, а поскольку я дома, отправила на мое имя?» – проскальзывает мысль. Я нахожу мобильный, набираю её, и после нескольких гудков она отвечает.

– Ты отправляла платье на мое имя? – перехожу сразу к делу.

– Эм, что? Нет. А что такое? – озадаченно произносит она.

– Ладно, океи?, поговорим позже.

Отключаюсь и нервно хожу по комнате туда-сюда. Значит, Харун. Это у него такой способ извиниться? Мне это совсем не нравится. Что он о себе возомнил? Думает можно взять, разорвать на мне платье, вести себя как хам, а после – просто отправить взамен другое?

Закрываю крышку, убираю коробку в пакет, твёрдо решая вернуть ему это и немедленно! Вспоминаю о контейнере под рыбу, который должна была передать через него. Иду на кухню, нахожу его, наполняю шоколадом, привезенным из США, кладу в пакет к платью. Быстро передвигаюсь по квартире, готовясь к выходу.

Через пятнадцать минут я смотрюсь в зеркало и нахожу свои? вид вполне сносным. Бирюзовые брюки-дудочки в сочетании с жёлтой кофточкой освежают, отвлекая внимание от недосыпа на лице. Волосы, собранные в хвостик, доходят до середины спины. Надев на ноги балетки, прихватываю пакет и выхожу из дома, пока решительность не покинула меня.

Решаю не тратиться на такси, иду к остановке и жду нужную маршрутку. Пока еду, готовлю речь, которую собираюсь ему сказать. Но, доехав до места, понимаю, что вовсе не знаю на каком этаже располагается редакция и его кабинет. Подхожу к администратору центра на первом этаже, спрашиваю. Она любезно информирует, что редакция находится в соседнем здании, а его кабинет на двадцать пятом этаже.

Поблагодарив её, решительно шагаю в соседнее здание, которое изнутри выглядит точно так же, как наше. Подхожу к лифту, поднимаюсь на нужный этаж. Когда выхожу из него, к своему удивлению, вижу на месте секретаря женщину преклонных лет, в очках с толстыми стеклами и пучком на голове. Подхожу к ней, она строго смотрит на меня поверх очков.

– Здравствуйте, я к Харуну Малик, – говорю прежде, чем она успевает задать вопрос.

– На сколько вам назначено и кто вы? – её голос звучит так же сурово, как она выглядит.

– Мне не назначено, я по личному вопросу, – стараюсь не терять уверенность.