Традиция и постоянство во всем – в этике и этикете, и в материальной культуре, само собой – характерная черта моего народа. Черта, традиционно вызывавшая во мне постоянный протест…
Да, вот они, на месте. И не только ажурные лампы на месте, но и сырость, и мрак.
В том доме всегда было темно и сыро. Из-за слишком маленьких окон и кустов сирени, высаженных прямо под ними. Наверно, были и другие причины: низкий фундамент, близость грунтовых вод…
Мой народ с древнейших времен боролся с сыростью, предотвращая таким образом сопутствующие ей болезни. Мы строили дома на холмах или склонах гор; возле дома не сажали высоких, затеняющих его деревьев; устраивали сквозняки, проветривая помещения при помощи двух входных дверей. Однако после культурной депривации, вызванной не только поражением в войне за независимость и депортацией, но и событиями начала ХХ века, эти знания оказались утеряны.
Так что в Туркужине сплошь и рядом мы видели дома, возведенные с нарушением строительной практики наших предков. Многие дома стояли в низине, у самого берега реки, в гуще сада, часто под сенью орешника.
В таких условиях первое и единственно возможное средство от сырости – сушка постели под летним солнцем. Одеяла и подушки семейства Апсо все летние дни грелись на солнышке; грелись не прогреваясь – тепла не хватало и на полчаса; мне не хватало… Постель, в которую мы с сестрой ложились вечером, будучи безупречно чистой, оставалась влажной и неприятно холодной; сестру при этом все устраивало, я же просто страдала.
14
Жили Апсо, для Туркужина, средне – не бедно, но и не богато. В тот год, когда мама вышла замуж, обстановка в доме состояла из трех железных кроватей, застеленных гобеленовыми покрывалами, с восседающими друг на друге взбитыми подушками, накрытыми кружевной кисеей словно невесты.
Кровати стояли вдоль стен со шпалерами. Над одной из кроватей висели портреты Шухиба, Ули, троих сыновей Шухиба, двое из которых погибли на войне; над другой – три картины младшего из погибших сыновей Шухиба, Мухаба: рысь в полный рост, павлин с распущенным хвостом, и собака с белыми барашками.
В доме также имелись две раскладушки; два стола – традиционный и русский; шесть венских стульев; пять табуретов, высоких и низких; громоздкий шифоньер с зеркалом на дверце и антресолями, врезавшимися в потолок; обитый железным уголком синий деревянный сундук в цветах и бабочках; черный чемодан, битком набитый облигациями государственного займа.
15
Увидев теперь, волею чудесной судьбы, обстановку в которой жила мама, могу еще раз отметить, что не менялось она десятилетиями. Это были усадьба и дом, где я не раз гостила вместе с бабушкой Улей и младшей сестрой Мариной.
В том доме всегда было слабое освещение, но много света; даже для меня.
16
Пока я легонечко прошлась по материальной культуре туркужинских крестьян второй половины двадцатого века, Люсена успела выйти из переулка на центральную, и единственную, дорогу селения. Она пошла по ней вверх, в сторону гор, в магазин, который уста моих односельчан называли «селъмагъ».
Долгое время тот магазин оставался самым большим в Туркужине. Продавалось в нем, казалось, все на свете – от керосина и запчастей до конфет, водки и даже хлеба. «Даже» – потому что хлеб в Туркужине пекли в каждом доме. Черкесский хлеб особенный, очень вкусный. Наша еда вся вкусная – простая и сытная; и полезная. Всегда удивлялась зубам моих сельских сестер – да простит читатель, кого что волнует… – они бросались в глаза здоровьем и белизной. Я смотрела что, сколько и как едят сестры, на образ их жизни и думала, что причина именно в этом.
Не скажу за всех, но мои родные – скромные крестьяне – ели, спали и говорили мало, в меру молились, без меры терпели; а трудились без устали – в поле, дома и во дворе, с утра до ночи, без прогулов, выходных и болезней…
17
Туркужинский сельмаг находился на пригорке; к нему вели длинные крутые ступени. В то утро возле этих ступеней Люсена встретила Лиона – высокого, стройного парня с тонким станом и белой кожей: молодой Тихонов из Пенькова[6 - Я сравнивает внешность своего отца с внешностью советского актере В. Тихонова, сыгравшего роль тракториста Матвея в художественном фильме «Дело было в Пенькове».]; только глаза у папы были зеленые; и мускулы покрепче.
Люсена несколько раз видела Лиона возле школы – он стоял там с другими парнями – и знала, что он комбайнер, временами водит зеленый грузовик, трудолюбив, удачлив, хорошо ворует колхозный урожай.
Правда, походы за колхозным урожаем у нас назывались не воровством, а прибылью, хэхъуэ. «Имеет хорошую прибыль» – так обычно говорили о людях вроде папы; таких уважали. По сельским меркам Лион считался зажиточным, но слыл забиякой и потому как жених не котировался. И это несмотря на исключительные внешние данные.
Вообще, в Туркужине, когда речь шла о мужчине, этот показатель (привлекательная внешность) был далеко не на первом месте. Напротив, красивый – значит будет гулять! В целом, в глазах старших женщин, а именно они определяли рейтинги, все плюсы любого жениха, даже такого как Лион, обнуляла задиристость, а красивая внешность в такой ситуации играла роль контрольного выстрела.
Плюс к сказанному, в селе не любили Нуржан. Так что, оставшимся в доме Шухиба «гостям», когда те сообщили с какой именно целью прибыли, хорошенько досталось – дед вообще любил приложиться свой поистине шикарной тростью, а тут, сам Тха велел…
18
Шухиб был когда-то кузнецом и серебряных дел мастером…
и сапожником, и бухгалтером, и директором того самого сельмага; он воевал в русско-японскую и даже где-то служил в первую мировую, но уже не воевал; поладил Шухиб и с советской властью (он поладил бы с самим чертом); и было у него семь жен, пять сыновей и две дочери…
Последняя из его детей – моя мать Люсена – родилась, если мы посчитаем, когда Шухибу было 85 лет…
Шухиб был уникальный чел, на самом деле, очень талантливый. В сундуке семейства – синем, с бабочками и цветами – хранились сработанные им сокровища: кинжалы, шашки, мужские и женские пояса, нагрудники, пуговицы, шкатулки, подсвечники, портсигары…
Трости там тоже были. Они лежали поверх остальных изделий. Трости – как и кинжалы – Шухиб любил особо, меняя их в течение дня: понаряднее и потоньше – для помещений; совсем простая, но тоже инкрустированная, и усиленная – для двора; за пределы усадьбы, в мечеть – дорогущая купленная, из темного дерева.
Шухиб не только опирался на трость, он использовал ее как оружие. Под конец жизни он трудно ходил, потому частенько, сидя во дворе, на белом молотильном камне, застеленном войлочной сидушкой, подзывал к себе мальчишек: «Ну-ка подойди, дай тебя взгреть», – говорил он проходившим через двор мальчишкам (а таких было много, и я расскажу дальше, почему) и те, не смея ослушаться подходили и иногда не успевали увернуться от его трости…
19
Когда ранние гости сообщили с чем прибыли, Шухиб тут же применил свое оружие против подлых обманщиков, и даже достал одного, и естественно покрошил посуду, и нашумел. Но забрать дочь не велел… Да ее бы и не нашли.
На самом деле такого рода вестники являлись на следующий день после умыкания, или даже через день. Но Лион никак не мог подловить домоседку Люсену, потому и пошел на крайние меры; в то же время, в знак уважения к Шухиб, направив в его дом врунов постарше…
20
Остановив возле крутой длинной лестницы сельмага свою будущую жену, Лион заметно волновался. И, конечно, не от того, что исполнению его замысла может помешать сельчанин, проходивший мимо, погоняя быков.
Нет, он не может помешать – сельчанин и отец встретились взглядами и приветствовали друг друга. Прохожий с деланным равнодушием кинул взгляд на Люсену, еще одного парня, стоявшего неподалеку от грузовика; и проследовал дальше: машина, двое парней и девушка на пустынной улице с утра – дело ясное, скоро сообщат о свадьбе.
А молодые люди, Лион и его брат, между тем, не были так уверены.
– Доброе утро, красавица. Задержись на минуту… Я Лион, ты же знаешь меня?
– Да.
– Хочу на тебе жениться, пойдешь за меня?
– Нет, я не собираюсь замуж…
Э, нет, так не пойдет, мама. Ответь ему как есть, не жалей и не щади!
– Почему? я тебе не нравлюсь?
Ну же, мама, смелей!
Но она только ниже опустила голову и пролепетала:
– Я не собираюсь замуж, сказала же…
Эхх… неверный ответ. Надо было сказать: «Я тебя не знаю. Я тебя не люблю!» Охх, интересно, как бы отец отреагировал на такие слова?..
21
Не сосчитать сколько раз я сама, став взрослой девушкой, слышала от парней слова, что говорил моей маме отец. Они не объяснялись в любви, порой даже не спрашивали моего имени, просто подходили – на улице, в гостях – и говорили:
– Я хочу на тебе жениться, выйдешь за меня?