Россия и современный мир №1 / 2018

Pis'mo iz provincii // Kolokol. 1860. N 64. P. 533–535.

Pis'mo k redaktoru // Kolokol. 1858. N 25. P. 201–208.

Radishhev A.N. Puteshestvie iz Peterburga v Moskvu // Polnoe sobranie sochinenij: v 3 t. Moscow; Leningrad: Izdatel'stvo AN SSSR, 1938. T. 1. P. 225–392.

Rejhel' A. Pis'mo M.A. Bakuninu 31 (19) maja 1848 g. // Materialy dlja biografii M. Bakunina: v 3 t. Moscow: Socjekgiz, 1928. T. 2. P. 89–91.

Rudnickaja E.L. Russkij radikalizm // Revoljucionnyj radikalizm v Rossii: Vek devjatnadcatyj. Moscow: Arheograficheskij centr, 1997. P. 7–22.

Shiller V. Vil'gel'm Tell' Leningrad; Moscow: Gosudarstvennoe Izdatel'stvo Hudozhestvennoj Literatury, 1933. 182 p.

Solger R. Das Untergangsthum // Deutsche Monatsschrift f?r Wissenschaft, Politik, Leben und Kunst. 1850. N 12. S. 326–331.

Strada V. Gumanizm i terrorizm v russkom revoljucionnom dvizhenii // Rossija kak sud'ba. Moscow: Tri kvadrata, 2013. P. 209–267.

Vjazemskij P.A. Svoim perom tupym i burnym // Polnoe sobranie sochinenij knjazja P.A. Vjazemskogo: v 12 t. Saint Petersburg: Tipografija M.M. Stasjulevicha, 1896. T. 12. P. 166–167.

Переселенческая политика военных властей России во время «великого отступления» 1915 г

    А.Б. Асташов

Аннотация. В статье речь идет о политике властей в 1915 г. в отношении тех групп населения, которые считались «враждебными». Анализируются документы, в том числе неопубликованные, описывающие конкретные меры, которые предпринимались в отношении немцев-колонистов и евреев во время «великого отступления» 1915 г. Делается вывод о том, что в основе политики военного командования были не шовинистические соображения, а представления о целесообразности проживания «неблагонадежных элементов» в зоне боевых действий.

Ключевые слова: Первая мировая война, отступление 1915 г., выселение, этнические группы, немцы-колонисты, евреи, Русская армия.

Асташов Александр Борисович – кандидат исторических наук, доцент РГГУ, Москва. E-mail: astashsh@yandex.ru

A.B. Astashov. Resettlement Policy of the Russian Military Authorities During the «Great Retreat» of 1915

Abstract. The article deals with the policy of the authorities in 1915 regarding those groups of the population that were considered «hostile». The documents, including unpublished ones, describing concrete measures that were taken against the German colonists and Jews during the «great retreat» of 1915 are analyzed. It is concluded that the policy of the military command was based not on chauvinistic considerations, but on the idea of expediency «unreliable elements» in the war zone.

Keywords: the First World War, retreat of 1915, eviction, ethnically groups, German colonists, Jews, Russian army.

Astashov Aleksandr Borisovich – Candidate of History, associate Professor, Russian State University for the Humanities (RGGU), Moscow. E-mail: astashsh@yandex.ru

В годы Первой мировой войны военный опыт приобретали не только армии противоборствующих сторон, но и те, кто вынужденно оказался в прифронтовой полосе – мирное население. Этот опыт был получен главным образом в рамках вынужденного выселения с территорий, на которых проходили боевые действия, и последовавших в его результате бытовых тягот и физического напряжения. Среди тех, кого выселяли, выделялись прежде всего враждебные к Русской армии немцы, особенно немцы-колонисты и евреи. Выселению подвергались также рассматривавшиеся как лояльные к России поляки, белорусы, украинцы, латыши и др. Однако в данной работе речь пойдет прежде всего о тактике армейского командования и гражданских властей по отношению к евреям и немцам.

В литературе выселение немцев-колонистов и еврейского населения из Польши в годы Первой мировой войны трактуется однозначно: в рамках намеренной акции по ликвидации этих этнических групп в ходе развязанной кампании по шпиономании. Кроме того, в выселении видят комплекс мероприятий против собственников для возможной конфискации их собственности. Целью такой политики авторы видят сплочение населения империи на шовинистической почве, а также экономическую поддержку патриотических настроений.

Однозначным в этой литературе представляется и вывод: целей власти не добились, поскольку шовинизм озлоблял различные национальности и на фронте, и в тылу, раскалывал армию и общество. Экономическая же составляющая переселенческой политики подготовила идеологию массовой конфискации земель у собственников, т.е. была одной из предпосылок прихода к власти левых радикалов. Политическая же составляющая выселения евреев привела сначала к фактической ликвидации черты оседлости, а потом проявилась в участии многих евреев в революции. Все авторы сходятся в подчеркивании единства в проведении этой акции как гражданского, так и военного руководства [15, с. 427–444; 1; 18]. Среди причин такой политики авторы работ называют антисемитские и ксенофобские убеждения военного командования [13; 37, с. 26–29].

Долгое время переселенческая политика военных и гражданских властей описывалась на узком круге источников: материалах организаций, защищавших беженцев-евреев [5; 12]. Только в последнее время круг источников расширился за счет привлечения документов Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА), которые характеризуют политику армии по отношению к населению [14]. Однако это не поменяло тенденции: Русскую армию обвиняли в «безумной» тактике «выжженной земли», в карательной и притеснительной политике, массовых репрессиях и т.п. в отношении немцев-колонистов и евреев [44; 15, с. 162–171; 3; 4]. В статье делается попытка осмыслить переселенческую политику, используя широкий круг источников и концепцию «уязвимых границ» в зоне боевых действий [39; 40].

* * *

Немцы и евреи составляли значительную часть населения Польского края и Прибалтики. Согласно справке Варшавского статистического комитета, на 1 января 1909 г. в 10 губерниях (считая и Холмскую) Польского края проживали 634 649 протестантов, в том числе в селах – 425 733 человек. Из них немцев – 392 100 человек, а немцев-колонистов – 232 935 в 19 018 усадьбах [42, л. 3; 22, л. 86–88]. В России к 1914 г. насчитывалось 5 млн 250 тыс. евреев. В Польском крае их проживало 25%, а в Северо-Западном крае – свыше 27%. Около половины всех российских евреев (включая членов семей) относились к мелкой буржуазии, т.е. к мелким торговцам и ремесленникам, и около четверти – к рабочему классу [8, с. 304–305; 41].

Военные и гражданские власти воспринимали немцев-колонистов и евреев как «неблагонадежные элементы» и до войны. В отношении немцев-колонистов МВД собирало свидетельства об их возможной вредной деятельности для военно-стратегического положения России [21, л. 1–1 об.]. Опасались, что в условиях военных действий скажется психологическая совместимость, родственность культурно-политических установок, жизненного мира немцев-колонистов и Германской армии [30, л. 5 об., 112]. Таким образом, могла бы возникнуть почва для содействия неприятельским войскам [30, л. 5; 5, л. 329]. Среди военных кругов были опасения, что немецкие колонии могут стать готовой базой для германского нашествия. Особенно ситуация накалилась в связи с турецким десантом в Бессарабии в конце ноября 1914 г. Десант высадился как раз в районе немецких поселений [30, л. 17–17 об., 20–30].

Довоенная государственная политика в отношении евреев препятствовала их социально-экономической активности в коренных губерниях России, предоставляя евреям права только в рамках черты оседлости. Впрочем, среди некоторых деятелей славянства, связанных с Российским МИДом, существовали и планы «окончательного решения еврейского вопроса» в случае военного конфликта. Так, видный эксперт по славянству А.Ю. Геровский в своей записке 1914 г. предлагал в ходе будущей войны «прогнать жидов, разделить землю между крестьянами и выселить всех (около 1 млн) евреев из Восточной Галиции, причем обязательно до наступления мира» [9, л. 8, 9, 11]. Во время войны Геровский состоял советником по особым поручениям генерал-губернатора Восточной Галиции В.А. Бобринского, известного националистического деятеля. В своих «памятных записках» по управлению краем Бобринский предполагал «озаботиться о мерах, которые следовало бы применить в целях прекращения в Галиции еврейского засилья» путем секвестра имений сбежавших евреев-помещиков [27, л. 40 об.].

Некоторые лица из военного руководства страны также разделяли антисемитские убеждения. Однако нельзя говорить, что антисемитских позиций придерживалось все армейское руководство. Только 56% начальников высказывались за удаление евреев из армии накануне войны. Остальные, включая будущих начальника штаба главковерха М.В. Алексеева и командарма 10-й армии А.Е. Радкевича, считали евреев годными к военной службе, а их нахождение в армии – средством ассимиляции [25, л. 8, 16 об., 18, 98, 118 об., 130].

Существует также крайне ограниченное количество аргументов, в которых можно усмотреть связь антисемитских или антинемецких настроений с военной стратегией на рубежах России. В литературе такую связь видят в существовании «политики населения», якобы развивавшейся в трудах русских военных статистиков А.М. Золотарева и Ф.А. Макшеева [11, с. 13–69; 16, с. 58–59, 232–233, 395, 404]. Однако анализ этих трудов показывает, что в них всего лишь очерчиваются такие факторы будущей войны, как население, ресурсы для Русской армии (скот, повозки, продовольствие) и т.п. Возможность противостояния этнических групп и Русской армии на территории самой России нигде в этих работах не учитывается.

В проектировавшемся «Полевом положении об управлении войск» также ничего не говорится о действиях по выселению определенных враждебных групп, целых селений и городов, а тем более каких-либо этносов. Даже в таких местах будущего театра военных действий, как Восточная Галиция, Царство Польское, район Двинского военного округа предполагалось оставить существовавшее гражданское правление и предоставить гражданским властям дополнительные военно-полицейские функции [26, л. 76–76 об., 159–187]. Это, кстати, привело к серьезным ошибкам в области поддержания обороноспособности тыла: тыловые структуры оказались неготовыми принимать потоки беженцев, содержать войска и боеприпасы, организовывать снабжение войск [6, л. 28–39 об., 86–90].

С начала зимы 1914 г. закончилась активная фаза военных действий между Россией и Германией на Западном фронте. Позиционное противостояние породило информационную борьбу: в ход пошли листовки, попытки братания, пропагандистские рассказы о «зверствах» противника по отношению к мирному населению и военнопленным. В ноябре 1914 г. русские солдаты массово сдавались в плен – и пропагандистская машина была призвана остановить этот процесс [38, л. 79, 81–83]. Пропаганда подстегнула антинемецкие настроения, и только благодаря вмешательству властей дело не дошло до погромов [30, л. 7 об.].

Вместе с наступившей паузой в боевых действиях зимой 1914–1915 гг. на первое место стали выходить вопросы создания оборонительной полосы, восстановления хозяйственной жизни края, где немцы-колонисты и особенно евреи играли важную роль. Соответственно, немецкое и еврейское население было хорошо осведомлено о хозяйственно-оборонительных секретах Русской армии. Именно поэтому евреев и немцев постоянно обвиняли в «шпионаже» и «тяготении к неприятелю» [30, л. 112]. Командование утверждало, что немцы-колонисты служили проводниками немецких отрядов, снабжали вражеские отряды сведениями о дислокации русских войск, посылали подозрительные сигналы посредством ракет, почтовых голубей и т.п. [21, л. 15]. Зачастую к этим обвинениям примешивались и личные счеты. Усилившуюся рознь между евреями и местным населением некоторые лица в военном командовании объясняли потерей евреями возможности притеснять славянское православное население, что и приводило к помощи противнику в Галиции и Буковине [32, л. 36–37 об.].

Естественно, военные власти крайне нервно реагировали на любые проявления «содействия» противнику, даже на простое выражения симпатии. Даже поднесение оккупантам «хлеба-соли», цветов и т.п. строго каралось, вызывало репрессии, причем и по отношению к русским, и к полякам, а тем более – к немцам и евреям. Немцев-колонистов обвиняли также в том, что они, изменив, убегали к неприятелю. К тому же во время этих побегов противнику передавались оборонительные секреты [23, л. 2, 3, 6; 34, л. 269 об.]. Наконец, поступали сообщения о диверсионных подрывах на железной дороге, в чем обвиняли враждебные этнические группы [24, л. 23–24 об., 28; 22, л. 32, 34, 96, 138].

Общение населения с противником усилилось с конца 1914 г. В этот «мирный» период, в условиях отсутствия сплошной боевой линии, пограничные области были напичканы многочисленными разъездами противника, легко перемещавшимися по территории, на которой находились русские войска. Противодействовать контактам врага с немцами-колонистами было, в сущности, невозможно. В условиях строительства боевой линии, создания запасов, передвижения войск такие контакты представлялись для военного командования недопустимыми. Именно эти факты стали причиной распоряжения главковерха о высылке всех немцев-колонистов в кратчайший срок. Мероприятия по выселению были активно поддержаны командованием штаба Северо-Западного фронта во главе с главкомом Н.В. Рузским, генерал-квартирмейстером М.Д. Бонч-Бруевичем и начальником контрразведки фронта Н.С. Батюшиным, всегда стоявшими на антигерманских позициях.

Система выселения враждебных элементов с фронта сформировалась еще до начала массового выселения немцев-колонистов. Задача противодействия интересам противника со стороны враждебно настроенного населения наталкивалась, однако, на отсутствие серьезных контрразведывательных органов [10, с. 23–27; 2]. В местах противостояния с противником крайне трудно было провести необходимые следственные мероприятия, доказать непосредственную вину нарушителей военных законов. Убрать с театра военных действий сомнительный элемент было легче, нежели налаживать правильную систему противодействия конкретным нарушителям. Так, в приказе главкома армиями Северо-Западного фронта от 7 сентября 1914 г. № 58 указывалось, что в случае, если расследование не выявило доказательств виновности конкретного лица в государственной измене, таковое все равно подлежало высылке во внутренние губернии империи. Выселяемые подлежали направлению за пределы расположения армий и только на время занятия этого района воинскими частями [33, л. 23, 148–148 об., 161; 31, л. 2].

В условиях активного противостояния с противником надо было предпринимать, как полагали в командовании, более действенные меры по контролю над враждебно настроенным населением. Вопрос о выселении немцев-колонистов за пределы театра военных действий впервые был поднят 23 декабря 1914 г., когда главком армиями Северо-Западного фронта генерал Рузский приказал выселять из прифронтовой полосы шириной в 15 верст внутрь империи всех немцев-колонистов мужского пола в возрасте 15 лет и старше – кроме больных, не могущих выдержать переезда. А с 30 декабря главковерх уже повелел выслать в кратчайший срок из Привислинского края всех немцев-колонистов [22, л. 1, 3, 46].

Сложная, непрямая передача приказания главковерха породила массу вопросов у гражданских властей. Неясным оказалось, например, само понятие «немец-колонист», поскольку в законах значилось только понятие «поселянин-собственник», без национальной принадлежности. Вставал вопрос о том, кого считать «немцем», что делать с матерями, женами и детьми колонистов, находившихся в действующей армии; жен, вдов, вдовых матерей, детей-сирот и незамужних сестер лиц, убитых или умерших на войне, или лишившихся трудоспособности за ранами и увечьями. В некоторых районах немцы-колонисты вообще не выселялось, но за ними было установлено постоянное наблюдение и периодические поверки [30, л. 95; 22, л. 35].