Реки текут к морю. Книга I. Курс лечения несчастной любви

Обычно такие представления разыгрывались в сторону отца. Прожив более четверти века со своей тещей, он до сих пор не научился соглашаться с ней. До сих пор высказывал свое мнение по всяким там семейным вопросам. А кто, звиняйте, этим его мнением интересуется? Кому оно надо? Засуньте его себе, сами знаете, куда. Но ему было проще, он все время был где-то, дома реже, чем в отъезде. В девяностые, когда те, кто не умел ничего, ни таскать тачки с заграничных автопомоек, ни выстраивать финансовые пирамиды, ни покупать-продавать все подряд по принципу «товар отдельно, документы отдельно», все те, кто был готов работать, но не мог понять где, ушли в ремонты-стройки. «Отделка квартиры (офиса) под ключ» – стало их жизненным кредо.

А что? Какой мужик дрель в руках не держал? Ты что, Петрович, обои клеить не умеешь? Кафель класть? Я как-то сам на кухне положил, нормально, жена не жаловалась, ничего не попа?дало. И там оказались все: вчерашние мальчики-мажоры, которым сломала бизнес свобода торговли, учителя, инженеры, пенсионеры, задыхавшиеся от безденежья, мужики и бабы со строек, маляры, каменщики, сантехники. Кто попало. Квалификацию у них никто не спрашивал.

Там же оказался и лизин отец. А где еще он мог зарабатывать со своим образованием: местный кулек, культпросветучилище, спецуха – художественная роспись по дереву. Да он и не работал по ней никогда, опять же теща пристроила на «Полтинник», завод по производству полупроводников имени Пятидесятилетия Октября, мастером. Там платили не плохо. А потом все схлопнулось. Никому эти полупроводники и микросхемы («самые большие микросхемы в мире») стали не нужны. Но Юрка Вихров – молодец. Выкрутился. Сначала его приятель пристроил в бригаду, что новый бизнес-центр строила. Ну не строила, конечно, приспосабливала старое заводское здание под бизнес-центр. Заказчик был богатый, платили хорошо и почти вовремя. Правда должность тогда у него была «подай-принеси». Но осмотревшись, он сам раскрутился. Как центр тот сдали, Юрка самых дельных мужиков подговорил, они из бригады ушли и свою контору открыли. По ремонту. Под тот самый ключ. И ничего, дела пошли. Он и руководить, и заказы добывать наловчился, сначала ТОО, потом ООО открыл, бухгалтершу нанял, все чин чинарем. А главное, сам руками научился все делать. Пришлось. Чтоб не вкручивали: это сложно, это дорого, а это вообще невозможно. И квартиру сам отремонтировал, обои, плитка, ванная, сортир, сантехника, даже мебель на кухне сам собрал. Тут уж теща ничего не могла сказать, уесть нечем.

Сегодняшний сыр-бор разгорелся из-за Лизы. Она заявила, что взяла в счет отпуска две недели и уезжает в санаторий в Беларусь. Не хочет, не собирается, не думает о том, чтобы…, а уезжает. Послезавтра. Одна. В конце ноября. В эту гриппозную пору. Чёрти куда, на перекладных, сначала поездом, а потом еще автобусом. Зачем? Почему? Ничего нельзя понять. Она и не ездила никогда одна. Всегда либо с мамой, либо с Ленусей, либо с ними обеими. А тут на тебе. Какой-то каприз.

Это был не каприз. Они просто не понимали. Это все Игорь. Игорь, Игорек, Игореша. Это все из-за него. Бежать, спрятаться, забиться в нору, зализывать рану, скулить, слизывать слезы языком. Остаться одной. Не здесь, не на виду, подальше отсюда. Чтобы не достали, не видели, не говорили ничего, не жалели. Перетерпеть, привыкнуть, жить дальше. Улыбаться.

После того поцелуя под бесстыдно голым и мокрым кустом наступило счастье. Счастье, это когда он звонил ей по несколько раз на дню, все время присылал в мессенджере какие-то смешные картинки, и каждый раз какую-нибудь свою подпись. Когда ждал ее после тренировки и подвозил до дома на своем ниссане. Когда таскал ее по кафешкам, кормил то каким-то невообразимым стейком («Уверен, ты такого никогда не пробовала, это мраморная говядина»), то мелкими корзиночками из слоеного теста с чем-то похожим на сладкий омлет («Ты что, это же португальские народные паштелки, это не омлет никакой, это крем-брюле, жареные сливки. Ты вообще-то знала, что у нас в городе есть настоящая португальская кафешка?»). Когда бродили по пожухлой траве, вдыхая прелый осенний запах, далеко за городом. И к резиновым сапогам прилипали бронзовыми денежками березовые листики. А потом, сидя в салоне машины, пили очень сладкий чай из термоса, осторожно передавая друг другу единственную горячую кружку.

Уже через два дня он встретил ее после работы и отвез в гостиницу. В номер с почасовой оплатой. И она не отказалась. Все вышло очень просто и естественно, без долгих рассусоливаний. Он решил, она согласилась. Теперь Лиза жила так: три раза коньки, два раза гостиница. Выходные дома с ноутом в обнимку.

Он ничего не говорил ей о любви, о будущем, которое могло быть позже, чем через неделю. Он весь был здесь и сейчас. И там, где был, захватывал всё и всех. Заставлял людей вращаться вокруг себя. И они вращались. Радостно.

Через две недели она привела его домой. И он понравился всем. Бабушка была вообще в восторге, он подарил ей камею. Почему ей, а, например, не маме, Лиза не могла понять. Может сразу понял, кто у них тут генерал? Теперь, если дома знали, что она с Игорем, все были спокойны. За город – пожалуйста, на пару дней на Ленусину турбазу – на здоровье. Игорь – это надежно.

Однажды он пришел к ней в музей. В первый раз. А ее не было на месте, услали на другой конец города, в филиал, посмотреть кое-что там в фондах. Он заказал себе индивидуальную экскурсию по картинной галерее. Ходил по залам с Натальей, внимательно слушал, кивал головой, расспрашивал. Поход по залам растянулся на два с половиной часа. Наталья заливалась соловьем, давно ей не попадался столь внимательный и столь интересующийся искусством экскурсант. И это она, заметьте, предложила ему выпить чашечку кофе в отделе. Пригласила его в их музейное нутро на правах самого старшего научного сотрудника. Когда Лиза подошла к дверям кабинета, оттуда доносился дружный женский смех. С удивлением открыла дверь, нечасто у них бывало такое веселье без всякого на то повода. И что же? За Натальиным столом вольготно расположился Игорек, он что-то рассказывал, дирижируя маленькой белой чашечкой, вокруг него – все музейные дамы, включая и Анну Леопольдовну. Все дружно попивали кофеек, да не просто так, а сдабривая его коньяком. Начальница не поскупилась, выдала его из своих «репрезентативных» запасов.

– А, вот и Лиза! – все разом обернулись к ней.

– Лизавета, мы тебя отпускаем, – Наталья, раскрасневшаяся, то ли от мензурки коньяка, то ли воодушевленная своим недавним выступлением, замахала на Лизу пухлыми ручками, – идите, идите. Завтра отчитаешься.

Игорь поднялся из-за стола, и (О! все были сражены окончательно и бесповоротно, теперь он мог повести их за собой куда угодно, в бой, на край света, в космические дали…) поцеловал руку сначала Наталье, а затем Анне. Слегка поклонился, подхватил свою куртку, пошел навстречу все так же стоявшей в дверях Лизе, взял ее под локоток и увел. Она даже пикнуть ничего не успела, даже «до свидания» сказать. Так и ушла остолбенелая.

– Что ты им сказал?

– Сказал, что я американский продюсер и увожу тебя в Голливуд.

– Нет, ну правда…

– Что я твой побочный брат… Вновь обретенный. Такой, знаешь, индийский сюжет.

– Ну врешь же. Ну что ты им наговорил? – она пыталась на него рассердиться.

Надо же, не предупредив, явился к ней на работу, сидел там полдня, болтал всякую чушь. Но сердиться не получалось. Она тоже вращалась вокруг него. Сама чувствовала это. И отказаться не могла.

***

Лиза стояла у кассы в зале вокзала, ее послали покупать билеты, начальство отъезжало в столицу на конференцию. Можно было купить билет через интернет. Но начальство уперлось: «А как я буду подотчет в бухгалтерию сдавать? Кто у меня компьютерную распечатку возьмет. Это же финансовый документ!» Идти пришлось, конечно, Лизе, другие варианты не рассматривались. Касса была закрыта, технологический перерыв. Лиза смотрела в окно на перрон. Там маялись бездельем встречающие питерскую Ласточку. И тут она увидела, как на платформу вышел Игорь. Тоже ждет ее? Кого же он встречать собрался? Лиза хотела выйти к нему на улицу, но тут как раз вернулась кассирша и убрала прозрачную загородочку с окошечка. Лиза стояла первой, значит прямо сейчас отойти не получится. Но ничего, сейчас она возьмет билеты, – и к нему. Как назло, кассирша долго возилась, забивая в систему паспортные данные Анны Леопольдовны, что-то напутала, стала исправлять…

Когда Лиза с билетом в руке снова обернулась к окну, питерский поезд уже подошел, из открытых дверей стали выходить пассажиры. Она поискала Игоря глазами. Вот он заглядывает в окошко, машет кому-то рукой. Из вагона вышла девушка, и Лиза сразу поняла, это ее встречает Игорь. Поняла за мгновение до того, как увидела: он широко раскинул руки, а девушка, завизжав, бросилась навстречу, подпрыгнула и повисла на нем, обхватив и руками, и ногами, и он закружил ее. Девушка была совсем молоденькая, девчонка, лет шестнадцать-семнадцать, ну восемнадцать от силы. Джинсики с дырами на коленях, («не холодно же ей»), ярко-розовая курточка, рюкзачок за спиной, личико мелкое, только глаза большие, цвет не разглядеть, рыжие лохматые патлы во все стороны. Не фотомодель. Он прижимал ее к себе, а она целовала его куда придется, в лоб, в нос, в бороду. Он смеялся.

Он смотрел на эту девчонку так радостно, будто держал в руках великое сокровище. Смотрел с любовью. Издалека было видно, что это любовь. На Лизу он так никогда не смотрел.

А потом они ушли с платформы. Ушли обнявшись, тесно прижавшись, поглощенные друг другом, светящиеся счастьем.

А Лиза осталась стоять за стеклом. Замороженная. Одна. В темноте.

Только где-то далеко, за гранью вселенной, звучали шаги уходившей судьбы: «Та-та-та-та-а-ам…»

***

Лиза лежала на шезлонге, закрыв глаза. Сквозь веки и темные очки все равно чувствовался горячий ослепительный свет. Шум прибоя, далекие крики чаек, легкий бриз щекотал разогретую кожу. За окном хлопьями падал снег. Окно в Комнате Солнца было огромное, во всю стену. Казалось, можно встать на границе этого игрушечного лета с нарисованным на стене морем, протянуть руку сквозь прозрачную пленку, разделяющую две реальности, и в ладонь доверчиво опустятся мохнатые снежные зверики.

– Елизавета, вы бы не загорали так долго, солнце хоть и искусственное, а сгореть можно по-настоящему.

Села, спустив ноги на пол, пошарила ими в поисках шлепанец.

– Да, пожалуй. Спасибо, Людмила Георгиевна, пойду поплаваю.

Она приехала сюда под вечер, к самому ужину. Заселилась в свой роскошный номер, студию с полустенкой, отделяющей кровать от гостиной зоны с диваном, телевизором, журнальным столиком и парой пейзажиков неизвестных никому художников. Дополнительным роскошеством был комплект посуды: ложки, тарелки, чайные чашки. Правда, чайника в номере не водилось. Зачем тогда чашки?

Под окном – газон, на него белой полупрозрачной вуалью ложился по утрам снег, чтобы уже к обеду исчезнуть, раствориться в зелени невянущей даже поздней осенью травы.

В огромной, как спортзал, столовой, набрав себе всякой еды в тарелку, Лиза блуждала из конца в конец, ни одного свободного столика не было. Наконец ее окликнула какая-то женщина:

– Девушка, вы мимо нас уже третий раз дефилируете, присаживайтесь, у нас свободно.

За столиком у окна сидела пара: пригласившая ее женщина, а правильнее, пожалуй, дама, лет пятидесяти, стройная, в светлом свитерке, стрижка современная, ассимметричная, слегка разлохмаченная, нарочито небрежная, волосы, видимо, крашеные, каштановые и ее спутник, про таких обычно говорят «настоящий полковник»: красиво вылепленная голова, крупное строгое лицо, расправленные плечи, хотя было ему верных шесть десятков.