Власть меча

Шаса в одной рубашке стоял перед высоким зеркалом в своем купе, сражаясь с черным галстуком-бабочкой – он еще не до конца освоил искусство завязывания, – когда почувствовал, что поезд замедляет ход, и услышал долгий зловещий гудок локомотива.

Его кольнуло волнением, и он повернулся к открытому окну. Они ехали через перевал над Виндхуком, и, пока Шаса смотрел, начали загораться уличные огни. Этот городок был не больше любого из пригородов Кейптауна, и в нем освещались лишь несколько центральных улиц.

Когда они достигли окраин города, поезд сбавил скорость, двигаясь не быстрее пешехода, и Шаса почуял запах древесного дыма. Потом он заметил нечто вроде лагеря среди деревьев и кустов рядом с рельсами. Он высунулся из окна, чтобы рассмотреть все, и уставился на скопления неопрятных лачуг, окутанных голубым дымом костров и затененных сгущавшимися сумерками. К рельсам был обращен щит с кое-как нарисованными буквами, и Шаса с трудом разобрал их: «Ваал Хартс? К черту!» Слова не имели смысла, и Шаса нахмурился, заметив две фигуры, стоящие у щита и наблюдающие за проходившим поездом.

Фигура поменьше ростом оказалась девочкой, босой и в бесформенном платье на хрупком теле. Она не заинтересовала его, и он перевел взгляд на более высокую и крепкую фигуру рядом с ней. И тут же потрясенно выпрямился. Даже в таком слабом свете он узнал эти серебристые волосы и черные брови. Мальчики без какого-либо выражения уставились друг на друга; мальчик в белой рубашке и черном галстуке в освещенном окне вагона – и мальчик в пыльном хаки. Потом поезд прошел мимо и скрыл их друг от друга.

– Милый…

Шаса отвернулся от окна на голос матери. Этим вечером она надела сапфиры и голубое платье, тонкое и легкое, как древесный дым.

– Ты еще не готов! Мы через минуту будем на станции… а что это ты сотворил со своим галстуком? Иди сюда, давай я сама завяжу.

Пока Сантэн стояла перед сыном и опытными пальцами завязывала галстук, Шаса старался сдержать и подавить гнев и чувство неполноценности, вспыхнувшие при одном-единственном взгляде на того мальчика.

Машинист локомотива увел их вагон с главного пути на частную стоянку за железнодорожными строениями и отцепил локомотив, оставив вагон рядом с бетонным пандусом, где уже стоял «форд» Абрахама Абрахамса. Сам Эйб поднялся на балкон в тот самый момент, когда вагон остановился.

– Сантэн, вы прекрасны, как никогда!

Он поцеловал ей руку, потом расцеловал в обе щеки. Это был невысокий мужчина, того же роста, что и Сантэн, с живым подвижным лицом и быстрыми внимательными глазами. Уши у него чуть шевелились, словно он прислушивался к какому-то звуку, которого никто другой не мог услышать.

В его галстучной булавке красовались бриллиант и оникс, что выглядело довольно броско, а его вечерний пиджак имел слишком экстравагантный покрой, но этот человек был одним из любимчиков Сантэн. Он поддержал ее, когда общее состояние Сантэн выражалось менее чем в десяти фунтах. Он оформил ее заявку на рудник Ха’ани и с тех пор вел большую часть ее бизнеса, а заодно и многие из частных дел. Он был старым и верным другом, но, что куда более важно, он не допускал ошибок в своей работе. Иначе его бы здесь не было.

– Милый Эйб. – Сантэн сжала обе его руки. – Как Рэйчел?

– Великолепно, – заверил ее он. Это было его любимое словечко. – Шлет вам свои извинения, но малыш…

– Конечно, – понимающе кивнула Сантэн.

Абрахам знал, что она предпочитает мужскую компанию, поэтому редко брал с собой жену, даже если Сантэн ее приглашала.

Сантэн повернулась к другому человеку, сутулая фигура которого маячила у выхода на балкон.

– Доктор Твентимен-Джонс! – Она протянула ему руки.

– Миссис Кортни… – пробормотал он так, словно собирался заколотить чей-то гроб.

Сантэн одарила его самой сияющей улыбкой. Это была ее маленькая игра – проверять, сумеет ли она заставить его проявить хоть малейшее выражение удовольствия. Но она снова проиграла. Уныние доктора лишь увеличилось; он напоминал тоскующего бладхаунда.

Их знакомство началось давно, примерно тогда же, когда и знакомство Сантэн с Абрахамом. Он был инженером-консультантом в алмазной компании «Де Бирс», и именно он занялся оценкой и организацией работ на руднике Ха’ани в 1919 году. Сантэн почти пять лет убеждала и уговаривала его, прежде чем он согласился стать главным инженером на руднике Ха’ани. Он был, пожалуй, наилучшим специалистом по алмазам в Южной Африке, а значит, лучшим в мире.

Сантэн пригласила обоих мужчин в салон и отмахнулась от бармена в белой куртке.

– Абрахам, бокал шампанского? – Она сама налила ему вина. – А вам, доктор Твентимен-Джонс, немножко мадеры?

– Вы всегда все помните, миссис Кортни, – с несчастным видом произнес инженер, когда она подала ему стакан.

Они всегда обращались друг к другу официально, хотя их дружба выдержала все испытания.

– Желаю вам доброго здоровья, джентльмены! – приветствовала друзей Сантэн, а когда они выпили, посмотрела на дальнюю дверь.

В этот момент вошел Шаса, и Сантэн внимательно наблюдала за тем, как он пожимает руки мужчинам. Он вел себя с должным уважением к их возрасту, не выразил смущения, когда Абрахам слишком эмоционально обнял его, а доктора Твентимен-Джонса приветствовал весьма серьезно. Сантэн чуть заметно кивнула, одобряя сына, и села за письменный стол. Тем самым она подала знак, что с формальностями покончено и пора переходить к делу. Мужчины тут же сели на элегантные, но неудобные стулья в стиле ар-деко и выжидательно склонились к ней.

– Случилось наконец, – сказала им Сантэн. – Они урезали нашу квоту.

Они откинулись на спинки стульев и обменялись короткими взглядами, прежде чем снова повернуться к Сантэн.

– Мы ждали этого почти год, – напомнил Абрахам.

– Тем не менее это не становится более приятным, – язвительно произнесла Сантэн.

– Насколько? – спросил Твентимен-Джонс.

– На сорок процентов, – ответила Сантэн, и у доктора стал такой вид, словно он готов разрыдаться.

Каждому из независимых добытчиков алмазов центральной торговой конторой «Де Бирс» назначалась квота. Такой порядок был неофициальным и, скорее всего, незаконным, однако строго соблюдался, и ни один из независимых добытчиков не был настолько безрассуден, чтобы проверять законность системы или пытаться отправить на рынок больше дозволенного.

– Сорок процентов! – взорвался Абрахам. – Да это же просто чудовищно!

– Верное замечание, дорогой Эйб, но не слишком полезное в данный момент.

Сантэн посмотрела на Твентимен-Джонса.

– А по категориям нет изменений? – спросил он.

Квоты учитывали вес в каратах по разным типам камней, от темных промышленных до прозрачнейших ювелирных, а также размеры кристаллов по шкале из десяти, от самых маленьких до крупных дорогих.

– Такое же процентное соотношение, – кивнула Сантэн.

Доктор ссутулился на своем стуле, достал из внутреннего кармана блокнот и начал быстрые подсчеты. Сантэн оглянулась на Шасу, который стоял, прислонившись к переборке.

– Ты понимаешь, о чем мы говорим?

– Квоты? Да, думаю, да, мама.

– Если что-то непонятно, спрашивай, – коротко приказала она и снова повернулась к Твентимен-Джонсу.

– Вы не могли бы попросить их увеличить квоту хотя бы на десять процентов? – спросил он.

Сантэн покачала головой:

– Уже просила, но они мне отказали. «Де Бирс» в своем бесконечном сострадании подчеркнула, что наибольшее падение спроса произошло как раз на уровне самоцветов и ювелирных изделий.

Доктор вернулся к своему блокноту. Они слушали, как его карандаш шуршит по бумаге, пока он наконец не поднял голову.

– Мы можем вообще закрыться? – тихо спросила Сантэн, и у доктора стал такой вид, словно ему легче застрелиться, чем ответить.

– Близко к тому, – прошептал он, – и нам придется увольнять рабочих и сокращать расходы, но мы должны суметь оплачивать издержки и, возможно, даже получать маленькую прибыль, но это зависит от нижней цены, которую установит «Де Бирс». Но, боюсь, сливки будет снимать торговая контора, миссис Кортни.