Ярость

– С ней все хорошо. Она всегда хорошо себя чувствует и, похоже, даже не думает стареть. – Наблюдая за выражением лица Манфреда, Шаса продолжил: – Вы всегда спрашиваете о ней. А когда вы с ней встречались в последний раз?

– Она удивительная женщина, – невозмутимо произнес Манфред, уклоняясь от ответа.

– Я пытался как-то исправить те беды, что она причинила вашей семье, – не отступал Шаса, но Манфред словно и не слышал.

Он остановился на тропе, словно для того, чтобы полюбоваться пейзажем, но его дыхание стало неровным. Шаса взял слишком высокий темп при подъеме.

«А он далеко не в блестящем состоянии», – позлорадствовал Шаса. Его собственное дыхание не сбилось, а его тело было стройным и крепким.

– Это прекрасно, – сказал Манфред, и, лишь когда он широким жестом обвел горизонт, Шаса понял, что он говорит о стране.

Шаса посмотрел в ту же сторону и увидел, что вдали за океаном поднимаются голубые хребты Лангеберга, и это действительно было прекрасно.

– «И сказал ему Господь: „Вот та земля, о которой Я клялся Аврааму, Исааку и Иакову, говоря: «Семени твоему дам ее»“»… – тихо процитировал Манфред. – Господь даровал ее нам, и наш священный долг – сохранить ее для наших детей. Ничто другое не важно по сравнению с этим долгом.

Шаса молчал. Он не собирался это оспаривать, хотя ему это казалось слишком театральным.

– Нам даровали рай. Мы должны ценой жизни противостоять всем усилиям разрушить его или изменить, – продолжил Манфред. – А очень многие попытаются это сделать. Они уже объединяются против нас. И в грядущие дни нам понадобятся сильные люди.

Шаса снова промолчал, но теперь молчание окрасилось скептицизмом. Манфред повернулся к нему.

– Я вижу вашу улыбку, – серьезно произнес он. – Вы не видите угроз тому, что мы построили здесь, на оконечности Африки?

– Как вы и сказали, эта земля – действительно рай. Кому бы захотелось ее изменить? – спросил Шаса.

– Сколько африканцев у вас работает, минхеер? – Манфред, казалось, хотел сменить тему.

– В целом почти тридцать тысяч, – недоуменно нахмурился Шаса.

– Тогда вы скоро поймете всю серьезность моего предостережения, – проворчал Манфред. – Среди коренного населения подрастает новое поколение бунтарей. Это носители тьмы. Они не уважают старые порядки, которые так тщательно создавали наши предки и которые до сих пор надежно нам служили. Нет, они хотят все разрушить. Как марксистские монстры уничтожили общественный строй в России, так и они хотят уничтожить все, что построил в Африке белый человек.

Когда Шаса ему ответил, в его тоне звучало пренебрежение:

– Огромное количество наших чернокожих счастливы и законопослушны. Они дисциплинированы, послушны властям, их собственные племенные законы точно так же строги и так же их ограничивают, как наши законы. Сколько среди них агитаторов и велико ли их влияние? Не много и не велико, я бы так предположил.

– Мир за короткое время после войны изменился сильнее, чем когда-либо за сотню лет прежде. – Манфред уже отдышался и заговорил горячо и выразительно на своем родном языке. – Племенные законы, которые управляли нашим чернокожим народом, теряют силу, когда люди покидают сельские районы и стекаются в города в поисках лучшей жизни. Там они учатся всем порокам белого человека и созревают для ереси носителей тьмы. Уважение, которое они питали к белому человеку и его правительству, может легко превратиться в презрение, особенно если они заметят в нас хоть какую-то слабость. Черный человек уважает силу и презирает слабость, и их новые черные агитаторы намерены изучить наши слабости и выставить их напоказ.

– Откуда вы знаете? – спросил Шаса и тут же разозлился на себя. Обычно он не задавал банальных вопросов, но Манфред ответил совершенно серьезно:

– Мы имеем среди чернокожих всеобъемлющую сеть информаторов, это единственный способ, с помощью которого полиция может эффективно выполнять свою работу. Мы знаем, что они задумали масштабную кампанию неповиновения закону, особенно тем законам, которые были приняты за последние несколько лет, – Акту о групповых территориях, Акту о регистрации населения и закону о пропусках, – иначе говоря, законам, необходимым для защиты нашего сложного населения от зла расового смешения.

– В каком виде они начнут эту кампанию?

– Преднамеренное неповиновение, попрание закона, бойкот предприятий, принадлежащих белым, и массовые забастовки на рудниках.

Шаса нахмурился, производя подсчеты. Такая кампания напрямую угрожала его предприятиям.

– Саботаж? – спросил он. – Уничтожение собственности – они и это планируют?

Манфред покачал головой:

– Похоже, что нет. Тут агитаторы разделились. Среди них, кстати, есть и белые, некоторые старые товарищи из коммунистической партии. Есть несколько человек, которые выступают за насильственные действия и саботаж, но большинство явно готово ограничиться мирным протестом – на данный момент.

Шаса облегченно вздохнул, а Манфред снова покачал головой:

– Не стоит слишком расслабляться, минхеер. Если мы не сумеем это предотвратить, если мы сейчас проявим слабость, это лишь обострит ситуацию, притом не в нашу пользу. Посмотрите, что происходит в Кении и Малайе.

– Почему бы вам просто не арестовать зачинщиков сейчас, пока все не началось?

– У нас нет таких полномочий, – напомнил ему Манфред.

– Тогда вам следовало бы получить их, черт побери!

– Ja, нам нужны такие полномочия, чтобы делать свою работу, и скоро они у нас будут. А пока мы должны позволить змее высунуть голову из норы, а уже потом отрубить ее.

– Когда все это начнется? – требовательно спросил Шаса. – Я должен принять меры, чтобы подготовиться к забастовкам и беспорядкам…

– Это как раз то, в чем мы не уверены, и мы не думаем, что Африканский национальный конгресс уже принял решение…

– Африканский национальный конгресс! – перебил его Шаса. – Но разве они не за нас? Они существуют уже лет сорок или около того, и они всегда предпочитают мирные переговоры. Их лидеры – достойные люди.

– Были такими, – поправил его Манфред. – Но старых руководителей сменили молодые, более опасные фигуры. Люди вроде Манделы и Тамбо и прочие, еще более злонамеренные. Как я уже говорил, времена меняются, и мы должны меняться вместе с ними.

– Я и не представлял, что угроза настолько реальна.

– Мало кто представляет, – согласился Манфред. – Но уверяю вас, минхеер, в нашем маленьком раю подрастает змеиное гнездо.

Какое-то время они шли молча к глиняной посадочной полосе, где стоял голубой с серебром «москит» Шасы. Пока Шаса забирался в кабину и готовил машины к полету, Манфред стоял у крыла и наблюдал за ним. Когда Шаса закончил проверку, он вернулся к Манфреду.

– Есть один верный способ победить этого врага, – сказал Шаса. – Этот новый воинственный Африканский конгресс.

– Какой же, минхеер?

– Опередить их. Отнять у черных людей причины жаловаться, – сказал Шаса.

Манфред молчал, глядя на Шасу своими неумолимыми желтыми глазами. А потом спросил, тщательно подбирая слова:

– Вы предлагаете дать туземцам политические права, минхеер? Вы думаете, что мы должны уступить попугайскому крику «Один человек – один голос»? Вы этому верите, минхеер?

От ответа Шасы зависели все планы Манфреда. Он гадал, мог ли он настолько ошибиться в своем выборе. Любой человек, верящий в подобное, никогда не смог бы стать членом Национальной партии, не говоря уже о том, чтобы нести ответственность в ранге члена кабинета министров. Он испытал огромное облегчение, когда Шаса презрительно отверг эту идею:

– Боже милостивый, нет! Это стало бы нашим концом и концом белой цивилизации на этой земле. Черным незачем голосовать, им нужен кусок пирога. Мы должны поощрять развитие чернокожего среднего класса, он станет буфером между нами и революционерами. Я еще никогда не видел человека с полным животом и набитым бумажником, которому захотелось бы что-то менять.

Манфред усмехнулся:

– Это хорошо, мне нравится. Вы правы, минхеер. Нам нужно огромное богатство, чтобы заплатить за нашу концепцию апартеида. Это обойдется дорого, мы признаем. Вот почему мы выбрали вас. И рассчитываем, что вы поможете найти деньги, чтобы оплатить наше будущее.

Шаса протянул руку, и Манфред пожал ее.