Ярость

Когда Мозес со спутницей добрались до местного клуба, примыкавшего к зданию администрации, огромный зал был уже переполнен, люди столпились вокруг, и приехавшим пришлось оставить фургон и последнюю сотню ярдов пройти пешком.

Однако их ждали «буйволы», – для сопровождения. Силовики Хендрика Табаки пробились сквозь плотную массу людей, смягчая демонстрацию силы улыбками и шутками, так что толпа расступалась без негодования.

– Это Мозес Гама, дайте ему пройти!

Виктория цеплялась за его руку и смеялась от возбуждения.

Когда они подошли к центральному входу в зал, Виктория посмотрела вверх и увидела надпись: «Общинный зал Х. Ф. Фервурда».

У правительства националистов быстро вошло в обычай называть все государственные здания, аэропорты, плотины и прочие общественные сооружения в честь политических светил и посредственностей, но в данном случае присутствовала особенная ирония: общественный зал самого крупного чернокожего поселения назвали именем белого создателя законов, протестовать против которых люди собрались здесь. Хендрик Френc Фервурд был министром по делам банту и главным родителем апартеида.

В зале стоял оглушительный шум. Администрация поселения не дала бы разрешения использовать зал для проведения политического митинга, поэтому официально собрание было названо рок-н-ролльным концертом группы, прославившейся под названием «Шоколадные мамбы».

Они находились теперь на сцене под вспышками цветных огней – четверо в облегающих костюмах с блестками. Усилители громыхали над толпой, как воздушная бомбардировка, а танцоры вскрикивали, раскачиваясь и извиваясь в ритме музыки, словно единый чудовищный организм.

«Буйволы» проложили дорогу через танцевальную площадку, и танцоры узнали Мозеса и громко приветствовали его, стараясь к нему прикоснуться, когда он проходил мимо. Затем и музыканты заметили его присутствие и, прервавшись на середине танца, загудели в трубу, загрохотали в барабаны.

Десятки рук с готовностью помогли Мозесу подняться на эстраду, а Виктория осталась внизу, ее голова очутилась на уровне коленей Мозеса, и ее зажали между собой тела, двинувшиеся вперед, чтобы увидеть и услышать Мозеса Гаму. Лидер группы попытался представить его, но даже вся сила электронных динамиков не помогла его голосу пробиться сквозь гром приветствий Мозесу. Из четырех тысяч глоток вырвался дикий непрерывный рев, который продолжался и продолжался, не ослабевая. Он налетал на Мозеса Гаму, словно бурное море во время зимнего шторма, а он стоял неподвижно, как скала.

Затем он поднял руки – и шум быстро затих, над огромным скопищем людей повисло напряженное молчание, и в этой тишине Мозес Гама выкрикнул:

– Amandla! Сила!

Толпа в один голос ответила ему:

– Amandla!

Он снова закричал, и его глубокий волнующий голос отражался от стропил и проникал прямо в глубину их сердец.

– Mayibuye!

Толпа ответила:

– Африка! Да будет Африка!

Опять все затихли в ожидании, волнении и напряжении, и Мозес Гама начал.

– Давайте поговорим об Африке, – произнес он. – Давайте поговорим о богатой и плодородной земле с крошечными бесплодными участками, на которых вынужден жить наш народ. Давайте поговорим о детях, оставшихся без школ, и матерях, лишенных надежды. Давайте поговорим о налогах и пропусках. Давайте поговорим о бедствиях и болезнях. Давайте поговорим о тех, кто трудится под палящим солнцем и в глубинах темной земли. Давайте поговорим о тех, кто живет в огороженных лагерях вдали от своих семей. Давайте поговорим о голоде, слезах и жестоких законах буров.

Целый час он держал их в своих руках, и люди слушали в тишине, разве что иногда стонали и невольно задыхались от тоски или рычали от гнева, и под конец Виктория обнаружила, что плачет. Слезы безудержно и бесстыдно текли по ее прекрасному луноподобному лицу.

Когда Мозес умолк, он уронил руки и опустил подбородок на грудь, измученный и потрясенный собственной страстью, и на зал опустилось глубокое молчание. Люди были слишком тронуты, чтобы кричать или аплодировать.

В этой тишине Виктория внезапно вскочила на эстраду и повернулась лицом к людям.

– Nkosi Sikelel’ iAfrika! – запела она. – Боже, храни Африку!

Музыканты тут же подхватили припев, и над залом хором взлетели великолепные африканские голоса. Мозес Гама подошел к Виктории и взял ее за руку, и их голоса слились.

В конце концов им понадобилось почти двадцать минут, чтобы выбраться из зала; путь им преграждали тысячи желающих прикоснуться к ним, услышать их голоса, присоединиться к их борьбе.

За один этот короткий вечер прекрасная зулусская девушка в огненном платье стала частью почти мистической легенды, окружавшей Мозеса Гаму. Те, кому посчастливилось оказаться в тот вечер в зале, рассказывали невезучим, что она выглядела как королева, когда стояла и пела перед ними, королева, достойная высокого черного императора, стоявшего рядом с ней.

– Я никогда не испытывала ничего подобного, – призналась Виктория Мозесу, когда они наконец снова остались одни и маленький красно-синий фургон повез их обратно по шоссе к Йоханнесбургу. – Их любовь к тебе так велика… – Она запнулась. – Я просто не в силах ее описать.

– Иногда это пугает меня, – согласился Мозес. – Они возлагают на меня такую тяжелую ответственность…

– Не верю, что тебе ведом страх, – возразила Виктория.

– Ведом. – Мозес покачал головой. – Я знаю его лучше, чем кто-либо другой. – И тут же он сменил тему: – Который час? Нам нужно найти что-нибудь поесть до комендантского часа.

– Сейчас только девять часов! – Виктория явно удивилась, когда повернула свои часы к свету уличного фонаря. – Я думала, уже гораздо позже. Я словно прожила целую жизнь за один вечер.