и единственным глашатаем красочной весны,
в собственном бутоне хоронишь свое содержание
и, нежный скряга, расточаешь себя в скупости.
Пожалей мир, а не то стань обжорой,
съев причитающееся миру на пару с могилой.
* Всюду в тексте подстрочного перевода курсивом даны слова, добавленные для большей связности текста.
2.
Когда твой возраст осадит отряд
Морщин глубоких вместо похвальбы,
На молодых оценят их наряд,
А на тебе – лохмотьями судьбы;
И спросят, где сейчас та красота,
И где твоё богатство прежних дней,
Ответить: «Это ваша пустота»,
Не сможет даже ушлый прохиндей.
А если бы ты в оправданье мог
Ответить: «Детям передал секрет,
Они – сейчас прожитого итог,
И в красоте их часть моих побед».
То б ощутил, как прежде молодой,
Горячей кровь с холодной головой.
Оригинал и подстрочный перевод А. Шаракшанэ:
When forty winters shall besiege thy brow,
And dig deep trenches in thy beauty's field,
Thy youth's proud livery so gazed on now
Will be a tottered weed of small worth held:
Then being asked where all thy beauty lies,
Where all the treasure of thy lusty days,
To say within thine own deep-sunken eyes
Were an all-eating shame, and thriftless praise.
How much more praise deserved thy beauty's use,
If thou couldst answer, `This fair child of mine
Shall sum my count, and make my old excuse',
Proving his beauty by succession thine.
This were to be new made when thou art old,
And see thy blood warm when thou feel'st it cold.
Когда сорок зим* возьмут в осаду твое чело
и выроют глубокие траншеи на поле твоей красоты,
гордый наряд твоей юности, который теперь так привлекает взгляды,
все будут считать лохмотьями;
тогда, если тебя спросят, где вся твоя красота,
где все богатство цветущих дней,
сказать, что оно в твоих глубоко запавших глазах,
было бы жгучим стыдом и пустой похвальбой.
Насколько похвальнее было бы использование твоей красоты,
если бы ты мог ответить: "Этот мой прекрасный ребенок
подытожит мой счет и станет оправданием моей старости", –
доказав его сходством с тобой, что его красота – это твое наследство.
Это было бы как будто снова стать молодым, когда ты стар,
и увидеть свою кровь горячей, когда ты чувствуешь, что в тебе она холодна.