Пленницы. Комплект из 3 триллеров про маньяков

Глава 11

Малышка спит.

Я лежу на односпальной кровати в маленькой спальне, полотенце обернуто вокруг моей талии, одеяло двойной толщины накинуто малышке на спину, а она спит впервые в жизни. Я чувствую ее дыхание на своей коже, каждый выдох – подарок ее безупречных легких. Ее сердце бьется быстро. Быстрее, чем я думала. Она маленькая, будто птичка, но такая совершенная, как все, что я когда-либо видела или представляла. Она чудесна.

Когда она просыпается, я несу ее (малышка весит меньше котенка) к шкафу и достаю стопку махровых пеленок, которые использую как гигиенические салфетки, старые тряпки его матери. Я должна была подготовить их, но она появилась слишком рано. Складываю их у обогревателя, укладываю дочку в гнездо из подушек, которое я соорудила на кровати, сворачиваю одну пеленку так, как делала это сотни раз за последние семь лет, и засовываю ее внутрь своего нижнего белья, белья его матери. Затем беру другую, складываю так же и оборачиваю ее на талии, на талии моей дочери, и она спит и выглядит такой крошечной. Она такая идеальная. Я не могу перестать улыбаться. Моя лодыжка ноет, но сердце раздувается от гордости за то, что я сама создала этого человечка и вывела его в мир, и за то, что сама его кормлю, и за то, что она так мирно спит, словно родилась в нормальном доме, в вашем, например.

Я ложусь рядом с дочкой и сворачиваюсь вокруг нее. Она издает звуки. Безопасные звуки. Довольные звуки. Мой живот все еще огромный, словно я вообще не рожала, но теперь он мягкий. У моей мамы были разрывы, когда она меня рожала, она мне рассказывала, и у нее были разрывы, когда она рожала мою сестру, и я думала, что со мной будет так же. Но, похоже, со мной все в порядке. Нежность и онемение, таблетки делают свою работу, но я в порядке.

– Все, закончил бурить! – вопит Ленн, входя в дом. – Треклятые птицы, никак в покое не оставят, что-то с ними не так, точно говорю.

Я плотнее сворачиваюсь вокруг малышки, моя спина словно стена между ним и ею.

– Пирог-то будет или что?

Я молчу. Просто смотрю на то, как дочка спит, как поднимается и опускается ее грудь, как слегка приоткрываются ее губы, как втягивается и выходит воздух, как у воробушка. Ленн поднимается по лестнице в нашу маленькую заднюю спальню. Ступени сначала скрипят, а потом прекращают. Он стоит у меня за спиной и наблюдает. Наблюдает за нами, не только за мной – она теперь живет под его крышей, с его вещами, по его правилам.

– Ты пирогом займешься?

Я закрываю глаза, чувствую ее прохладные ноги на своем животе, ее щеку рядом с кончиком моего носа и притворяюсь, что крепко сплю. Он наблюдает за нами. Он остается, но не пытается нас разбудить, просто наблюдает. А потом спускается обратно.

Я могла бы лежать здесь с ней сотни жизней. В ней нет ничего от него, в ней есть только добро, я знаю это всей душой, она пробыла на свете всего полдня. Я знаю это. Малышка морщит нос, и я думаю, что она вот-вот чихнет, но она принюхивается, открывает рот, словно для моей груди, а потом снова спокойно укладывается и отдыхает. Ее глаза двигаются под веками. Ей снятся сны. Я никогда не видела такой гармонии в его доме. Она – дар, и он недостоин даже знать, как она выглядит.

Я оставила пуповину внизу. Ленн предложил мне зажим для морозильника, а затем ножницы, которые он простерилизовал в кастрюле с водой на плите. Мы не были уверены, что это необходимо, но так нам показалось разумнее. Я накрыла ее пупок ветеринарной марлей и закрепила марлю изолентой. Ничего лучше я сделать не могла.

Я никогда не испытывала такой усталости и такого облегчения. Она родилась где-то на месяц раньше, может быть, больше, но малышка кажется идеальной. Ну она выглядит идеально, кушает и спит. Пальчики на руках и ногах на месте. Немного волос на голове, немного на плечах. Родинка на шее. Ресницы, ресницы моей сестры, и самые изящные ноздри, которые я когда-либо видела.

Я хочу изучать ее, как аспирант изучает узкую область своего предмета. Глубоко и целенаправленно. Сосредоточенность, которую трудно осмыслить. Я хочу узнать ее.

В конце концов, я съела три таблетки, целых три лошадиных таблетки, учитывая дозу, принятую утром. Как выяснилось, я сильна, как чертов слон. У меня анатомия какого-то давно забытого мамонта, какого-то кита-убийцы из холодных арктических глубин, я грозна, словно река в половодье. Возможно, теперь он это видит. Но мне нужно быть осторожной. Я смотрю на дочку и мыслю ясно, отныне так и должно быть ради нашего с ней будущего. Я должна быть бдительной и внимательной. Половина таблетки в течение следующих нескольких дней, затем треть. Может быть, со временем дойду до четверти, но, скорее всего, до трети.

Брезент до сих пор валяется внизу, если только он его не убрал. Скорее всего, оставит это дело мне. Кровь, отброшенная в сторону пуповина, лежащая, словно мертвая змея, пот, лаймовый лимонад, плацента и мертвые листья.

– Бутерброд бушь? – кричит Ленн снизу. – Ветчина с сыром пойдет? – Он предлагает мне бутерброд.

Предлагает мне его.

Меня удивляет не внезапное урчание в животе. Скорее удивляет эта смена ролей, наступившая перемена. Той кошмарной ночью, когда я лишилась своей здоровой лодыжки, шесть лет назад, он хотел колбасок с пюре и ждал, пока я пыталась приготовить его ужин, пока не потеряла сознание от боли прямо перед плитой.

Я разворачиваюсь, выпуская малышку из объятий, и сажусь на край кровати.

– Да, пожалуйста.

– Счас будет!

Я слышу лязг металла, с которым Ленн открывает хлебный ящик. Слышу, как целлофановая упаковка срывается с толстого куска СуперБелого. Она шуршит. Слышу, как он открывает холодильник и достает нарезанный сыр, нарезанную ветчину и маргарин. Он никогда не делал ничего подобного, а я сижу на односпальной кровати в маленькой спальне рядом со спящей дочерью и слушаю, как он готовит мне ужин.

Ленн поднимается с двумя тарелками и отдает одну мне, не сводя с нее глаз.

Он стоит в дверном проеме, опираясь огромным плечом о косяк, и мы оба смотрим на нее, оба жуем и глотаем, и в доме стоит полная тишина. В окне горит теплый июньский свет, отбрасывая отблеск на одну сторону ее лица, и малышка отбрасывает совсем крохотную тень.

– Хорошенький детеныш, да? – шепчет он.

– Да.

– Я завтра в город поеду, куплю продуктов на неделю, у нас лимонад почти весь вышел.

Я улыбаюсь ребенку. Мне надо в туалет, и я хочу взять ее с собой, никогда не отпускать дальше расстояния вытянутой руки. Но малышка спит, и я не хочу лишать ее необходимого отдыха.

– Можешь приглядеть за ней, пожалуйста? – прошу его. – Мне надо в туалет.

– Конешн могу.

Ковыляю к двери, он отходит в сторону, и я прыгаю к перилам, стаскивая себя вниз, оглядываясь с каждым шагом, чтобы увидеть ее там одну, хрупкую, беззащитную. Правая ступня стала совсем плоха. Хуже, чем обычно. Если я хоть немного на нее наступлю, мне кажется, что она с хрустом отвалится. Вцепляюсь в стену, чтобы добраться до унитаза, затем сажусь; одна стопа глядит на дверь, другая – на ванну. Пальцы на ногах посинели, кровоток становится с каждым годом все хуже и хуже.

Из меня текут жидкости. Не так много, как я ожидала, но все равно. Я подмываюсь и брызгаю ледяной водой на лицо и шею, и какая-то неведомая сила тащит меня наверх. Прошло слишком много времени. Я должна видеть, как она дышит, как двигается ее грудь, ее веки, ее ноздри. Я должна поделиться с ней своим теплом.

Ленн все еще стоит в дверях и наблюдает за ней. Я, ковыляя, прохожу мимо него, а она все еще спит, укрытая кольцом подушек.

Проверяю ее дыхание, оно неглубокое и учащенное, но дочка выглядит здоровой. Я бы отдала свою почку и легкое за то, чтобы ее прямо сейчас осмотрел врач, провел полное обследование, выдал какой-нибудь отчет или справку о том, что она здорова, что у нее ничего не болит, что она будет жить и здравствовать и что она никогда не будет такой, как он. Я бы даже согласилась на то, чтобы рыжеволосая женщина вернулась проведать мою малышку. Чтобы заверить меня, что мой ребенок сильный.

Ленн доедает свой бутерброд, а я – свой. Я устала. Она скоро проснется, чтобы покушать, а мне нужен отдых, нужно восстановить силы.

– Мне надо поспать, – говорю ему.

– Еще одно одеяло возьми. Ночь ясная, на дворе холоднее, чем кажется. – Ленн показывает пальцем в окно.

Я иду к комоду. Справа лежат вещи его матери, слева – пачка моих писем от Ким Ли, обвязанная шпагатом, и мой потертый томик «О мышах и людях». Я беру одеяло из стопки его матери, держусь за косяк и оборачиваюсь, чтобы в ужасе увидеть, как он держит моего ребенка.

– Что… – я еле дышу, говоря нервным шепотом. – Что ты делаешь?!

– Дочку держу. – Он смотрит на нее с улыбкой, держа ее тело своими огромными лапищами, его мерзкие ногти в сантиметре от ее головы и бедер.

Я подхожу к нему.

– Дай ее мне, ей нужно покушать.

– Сильный детеныш, – говорит Ленн, поднимая подбородок, чтобы взглянуть на меня. – И если тебе хоть раз взбредет в голову сбежать с ней отсюда, – он двигает свою ладонь так, что его плоские пальцы скрючиваются вокруг крошечной шеи моей дочки. – Я ее в дамбе утоплю.

Я бросаюсь к нему и забираю малышку. Ленн отпускает ее безо всякой борьбы; я поворачиваюсь к нему спиной и крепко прижимаю дочку к груди, к своему животу.

– Усекла?

Я киваю, по-прежнему стоя к нему спиной.

– Усекла, сказал?

– Да, – отвечаю ему.

– Вот и славно. Ну теперь, когда с этим разобрались, я тебе скажу то, что хотел сказать уже давно.

Я оглядываюсь на Ленна, по-прежнему сидя к нему спиной. Она словно ограждение между ним и малышкой. Дочка стала искать мою грудь во сне.

– Ты, Джейн, вроде довольна собой. Все тебе нравится.

Я хмурюсь, глядя на него.

– И теперь я знаю, что никуда ты не денешься, ни шагу отсюда не ступишь после того, что я тебе сказал.

Малышка прикладывается к груди и начинает кушать.

– Сестра твоя, видишь что, – начинает он. – Нету ее больше в Манчестере.

Что?

– Вышвырнули ее, говорю тебе, пограничники выставили из страны где-то пять лет назад, нету ее больше в Англии.

– Что? – непонимающе спрашиваю я, поворачиваясь к нему лицом так, что покрывало раскрывается. – Ты врешь.

– Выдворили ее, взад в джунгли, нету ее здесь, только ты и я остались, ну и малышка Мэри.

– Нет, ты врешь, у меня письма сохранились.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Скегнесс – приморский город, расположенный в округе Ист-Линдси графства Линкольншир, Англия. Город находится на Линкольнширском побережье Северного моря, недалеко от Линкольна и Бостона.

2

Джордж и Ленни – главные герои повести Джона Стейнбека «О мышах и людях».

3

10 акров – примерно 405 соток.

4

Левада – открытое пространство для выгула лошадей и летних тренировок.

5

Чуть больше двух миллионов рублей.

6

Quýt (вьет.) – мандарин, nhãn (вьет.) – лонган, buởi (вьет.) – помело.

7

Ngò (вьет.) – кориандр, húng cây (вьет.) – перечная мята, húng quế (вьет.) – тайский базилик.

8

bánh bèo (вьет.) – вьетнамское блюдо, родом из города Хуэ, представляет собой лепешки из водяного папоротника.

9

«Моркамб и Уайз» – британское скетч-шоу.

10

Маш, или бобы мунг – зернобобовая культура, происходящая из Индии.

11

Bánh chưng – блюдо вьетнамской кухни, пирог из клейкого риса, бобов мунг и свинины.