Последний отзыв
Так получилось, что книга ко мне попала в тяжелый эмоциональный кризис и многое мне дала. Написано актуально, тут многих полезных вещей, никакого злоу...
Далее
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Сердце Ангела. Преисподняя Ангела
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Мне плохо. Ты мне внутри всё разворотил.
– Ничего, оклемаешься. Дать тебе на что сесть?
Ножка кивнул. Я подтащил поближе оттоманку черно-красной марокканской кожи и помог ему взгромоздиться на нее. Он все охал и держался за живот.
– Слушай, я тут ваши пляски видел в парке. И Епифанию с петухом. Что это еще за чертовщина?
– Обеа, – со стоном выдохнул Ножка, – вуду. Ты что думал, все черные баптисты?
– Так. А Епифания? Она тут при чем?
– Она мамбо, как ее мать была. В нее вселяются могучие духи и говорят с нами. Она с десяти лет в хамфо ходит. В тринадцать уже жрицей была.
– Это когда Евангелина заболела?
– Вроде того.
Я протянул Ножке сигарету, но тот покачал головой. Я закурил и задал новый вопрос:
– А Фаворит этим вашим вуду баловался?
– А ты что думаешь, он с мамбо просто так жил?
– И на радения ваши ходил?
– Конечно, ходил. Много раз. Он был хунси-босал.
– Кто?
– Хунси-босал. Посвященный, но некрещеный.
– А крещеных как зовут?
– Хунси-канзо.
– Ты-то, небось, канзо?
Ножка кивнул.
– Я уж давно крещеный.
– И когда ты его последний раз видел на ваших курощипаниях?
– Говорю тебе: до войны еще.
– Так. А куриная нога? С бантиком, на пианино. Что сей сон значит?
– Значит, болтаю много.
– Про Джонни?
– Про все сразу.
– Что-то ты, Ножка, темнишь. – Я дунул ему в лицо сигаретным дымом. – В гипсе играть не приходилось?
Ножка привстал было, но тут же скривился и повалился обратно на оттоманку.
– Ты что! Ты же не станешь…
– Стану, если понадобится. Я пальцы ломаю, как ты галеты.
В глазах старика Ножки промелькнул нешуточный страх. Я хрустнул костяшками для пущей убедительности.
– Не надо! Я тебе что хочешь скажу, я ведь с самого начала тебе правду говорил.
– Видел Фаворита в последние пятнадцать лет?
– Нет.
– А Евангелина? Не говорила, что, мол, видела, встречалась?
– Не слышал. В последний раз она его лет восемь назад поминала, а то и десять. Я еще запомнил, потому что тогда профессор приезжал. Он книгу писал про Обеа, ну и ему там что-то нужно было, вопросы какие-то. Евангелина ему говорит: белых в хамфо не пускают. А я ее решил подколоть, говорю: только если они поют хорошо.
– А она что?
– Погоди, не гони. А что она? Не засмеялась, но и злиться особо не стала. Говорит мне: «Слушай, Ножка, если бы Джонни был жив, – был бы хорошим хунганом. Только это не значит, что я каждого белого писаку буду пускать, если ему в голову взбредет явиться в хамфо». Так что для нее он уж точно умер.
– Хорошо, на этот раз поверю. Что это у тебя за штука на зубе?
Ножка скривился. В свете люстры блеснула белая звездочка.
– Чтоб сразу ясно было, что я черный. Чтоб уж точно.
– А вверх ногами зачем?
– Так красивей.
Я положил на телевизор карточку агентства.
– Вот смотри, карточка, на ней – телефон. Что узнаешь – звони.
– У меня и так бед хватает.
– Как знать, как знать. Может, и пригожусь тебе, коли еще кто курицу в подарок пришлет.
На востоке темное небо порозовело, как девочка из церковного хора. По дороге к машине я достал из кармана бритву с перламутровой рукоятью и выкинул в урну.
Глава 18
– Ничего, оклемаешься. Дать тебе на что сесть?
Ножка кивнул. Я подтащил поближе оттоманку черно-красной марокканской кожи и помог ему взгромоздиться на нее. Он все охал и держался за живот.
– Слушай, я тут ваши пляски видел в парке. И Епифанию с петухом. Что это еще за чертовщина?
– Обеа, – со стоном выдохнул Ножка, – вуду. Ты что думал, все черные баптисты?
– Так. А Епифания? Она тут при чем?
– Она мамбо, как ее мать была. В нее вселяются могучие духи и говорят с нами. Она с десяти лет в хамфо ходит. В тринадцать уже жрицей была.
– Это когда Евангелина заболела?
– Вроде того.
Я протянул Ножке сигарету, но тот покачал головой. Я закурил и задал новый вопрос:
– А Фаворит этим вашим вуду баловался?
– А ты что думаешь, он с мамбо просто так жил?
– И на радения ваши ходил?
– Конечно, ходил. Много раз. Он был хунси-босал.
– Кто?
– Хунси-босал. Посвященный, но некрещеный.
– А крещеных как зовут?
– Хунси-канзо.
– Ты-то, небось, канзо?
Ножка кивнул.
– Я уж давно крещеный.
– И когда ты его последний раз видел на ваших курощипаниях?
– Говорю тебе: до войны еще.
– Так. А куриная нога? С бантиком, на пианино. Что сей сон значит?
– Значит, болтаю много.
– Про Джонни?
– Про все сразу.
– Что-то ты, Ножка, темнишь. – Я дунул ему в лицо сигаретным дымом. – В гипсе играть не приходилось?
Ножка привстал было, но тут же скривился и повалился обратно на оттоманку.
– Ты что! Ты же не станешь…
– Стану, если понадобится. Я пальцы ломаю, как ты галеты.
В глазах старика Ножки промелькнул нешуточный страх. Я хрустнул костяшками для пущей убедительности.
– Не надо! Я тебе что хочешь скажу, я ведь с самого начала тебе правду говорил.
– Видел Фаворита в последние пятнадцать лет?
– Нет.
– А Евангелина? Не говорила, что, мол, видела, встречалась?
– Не слышал. В последний раз она его лет восемь назад поминала, а то и десять. Я еще запомнил, потому что тогда профессор приезжал. Он книгу писал про Обеа, ну и ему там что-то нужно было, вопросы какие-то. Евангелина ему говорит: белых в хамфо не пускают. А я ее решил подколоть, говорю: только если они поют хорошо.
– А она что?
– Погоди, не гони. А что она? Не засмеялась, но и злиться особо не стала. Говорит мне: «Слушай, Ножка, если бы Джонни был жив, – был бы хорошим хунганом. Только это не значит, что я каждого белого писаку буду пускать, если ему в голову взбредет явиться в хамфо». Так что для нее он уж точно умер.
– Хорошо, на этот раз поверю. Что это у тебя за штука на зубе?
Ножка скривился. В свете люстры блеснула белая звездочка.
– Чтоб сразу ясно было, что я черный. Чтоб уж точно.
– А вверх ногами зачем?
– Так красивей.
Я положил на телевизор карточку агентства.
– Вот смотри, карточка, на ней – телефон. Что узнаешь – звони.
– У меня и так бед хватает.
– Как знать, как знать. Может, и пригожусь тебе, коли еще кто курицу в подарок пришлет.
На востоке темное небо порозовело, как девочка из церковного хора. По дороге к машине я достал из кармана бритву с перламутровой рукоятью и выкинул в урну.
Глава 18
Последний отзыв
Так получилось, что книга ко мне попала в тяжелый эмоциональный кризис и многое мне дала. Написано актуально, тут многих полезных вещей, никакого злоу...
Далее