Сказание о Доме Вольфингов

Но пока она сидела, приблизилась к ней женщина из кметей, с вида дряхлая и неизвестная ей ни среди родичей, ни среди трэлов, с такими словами:

Хейл, Холсан, Солнце Чертога! Что скажешь? Будет ли чист
Путь щенкам Серого, чьим кровом будут лишь ветвь и лист?
Как-то им ляжет дорога вдоль Черной Воды?
Где сойдутся дубы сечи? И кому ожидать беды?

Тут ответила дева:

Кажется мне, о матерь, что душе моей трудно теперь
Пройти путем битвы, приоткрыть грядущего дверь —
Она как будто застряла в переплетеньи ветвей;
Так низкий куст скрывает побеги весенних дней.
То думаю о прошедшем и сути не вижу в нем.
И нынешний день тоже не освещен огнем.
Думаю о грядущем – но и в нем повести несть.
Так что внемлю тебе, матерь, слушаю твою весть.

Тут кметиня глянула на нее темными глазами, молодо блестевшими на загорелом морщинистом лице, а потом опустилась на землю возле Холсан и заговорила:

Из далекого края пришла я, и кровь чуждая в жилах моих,
Но все сказы о Вольфингах знаю – о грехах и заслугах их
А еще я слыхала: ты прекрасна, но люди рекут,
Что ничьей не будешь невестой, не изведаешь брачных пут.

Не краснея и не бледнея, дева поглядела в глаза кметини ровным спокойным взором и ответила:

Истину ты слыхала: мой брак давно заключен
С могучими предками Вольфингов,
Жившими после начала времен.

Тут глаза старухи озарила улыбка и она молвила:

Вера твоя достойна красы такого венца.
Радуешь ты – коль живы – матерь свою и отца.

Но Холсан ответила ей по-прежнему ровным голосом:

Не ведаю я, кто отец мне, не знаю, кто матерь моя,
Но когда малым дитятей из лесу вышла я,
Вольфинги дали мне мачеху, женщину зрелых лет,
Дали и славного отчима – ему равных в доблести нет.

Молвила тогда кметиня:

Да, слыхала я эту повесть, и все же смысл ее мне не люб;
Не родит красоту такую из ветки корявый дуб;
Сам собою нагой младенец не появится в палой листве.
Так поведай же мне о смысле, заключенном в этой молве.
Поведай мне, как случилось, что Вольфингам – Солнце ты?
Правда приятна старухе, и речи твои чисты.

Ответила ей Холсан:

Да будет, и вот что помню от того далекого дня:
Утро, траву и ветви, что осеняют меня.
Не нага я, тело прикрыло белое полотно
И высокое солнце нашло между ветвей окно.
Из чащи густой оленуха вышла на светлый луг,
Голову повернула, шагнула ко мне и вдруг
Разом застыла на месте, и страх прочь унес ее.
То-то тогда я дивилась, но в покое было сердечко мое.
Хоть рядом сидела волчица, огромный мохнатый зверь
Но я давно уж привыкла играть с ней – ты в это поверь.
Привыкла хватать за уши, мохнатые гладить бока,
Привыкла любить и верить и даже дразнить слегка.
Была любовь между нами, и я не знала про страх.
А сойка все суетилась, синяя, в ближних кустах.
Но мимо скользнула белка, с места поднялся мой волк,
И зарычал негромко, щетинился и не молк.
Тут и я услыхала шум, ибо тонкий ребенка слух
Нес ко мне все звуки лесные, увлекая как легкий пух.
Поступь все приближалась, и он явился —
Под мой радостный крик:
Передо мной на солнце доблестный муж возник,
Славный, могучий и добрый, шлем на густых кудрях,
В алых дивных одеждах, с золотом на руках.
К нам этот муж приближался, волка лесов не боясь.
И песня, добрая песня из его уст лилась.
Заметив его, волчица притихла, и как овца
Спокойно в лес удалилась – прочь от его лица.
И он тогда сел со мной рядом – спиной о дубовый ствол
И поднял меня со всей лаской и на колено возвел.
И лик его был добр и мягок, и я припала к щеке
Играть стала с ясным шлемом и золотом на руке.
И речи его внимая – не зная еще смысла слов —
Сердцем впивала напев их, и счастлив был мой улов.
Так мы радовались друг другу, но вот наконец он встал,
Меня на траву поставил и по лесу зашагал.
Тут вернулась волчица, и потом играла я с ней.
Вот первое, что я помню… довольна ты правдой моей?

Ответила кметиня с лицом благостным и добрым:

О девица, твой голос готова я слушать, покуда не пала ночь:
Но скажи, как вышло, что люди увели тебя из лесу прочь?

Продолжила Холсан: