Ты мой исток страстей, твоя порода —
Властитель и властительница им.
Прекрасный взгляд твой мир приукрашает,
В глазах сияют тысячи лучин.
И грация твоя, мой друг, рождает,
Любовь у женщин, зависть у мужчин.
Природа тебя женщиной ваяла,
Но вдруг, к тебе любовью воспылав,
Добавила… И у меня украла,
Навеки в руки женщинам отдав.
Любовь пусть будет мне, а добавленье,
Послужит дамам впрок для наслажденья.
Sonnet 20
A woman’s face with Nature’s own hand painted
Hast thou, the master-mistress of my passion;
A woman’s gentle heart, but not acquainted
With shifting change, as is false women’s fashion;
An eye more bright than theirs, less false in rolling,
Gilding the object whereupon it gazeth;
A man in hue, all hues in his controlling,
Which steals men’s eyes and women’s souls
amazeth. And for a woman wert thou first created,
Till Nature as she wrought thee fell a-doting,
And by addition me of thee defeated,
By adding one thing to my purpose nothing.
But since she pricked thee out for women’s
pleasure, mine be thy love and thy love’s use their
treasure.
Сонет 21
Не уподоблюсь тем, чья Муза славит,
Раскрашенную только красоту.
Кто все дары небес в строку направит,
Чтоб описать любимую свою.
Приписывают те поэты сами,
Сравнения и с Солнцем и с Луной,
Что купол наш хранит под небесами,
Всё щедро дарят избранной одной.
Позвольте ж мне писать о том правдиво,
Как истово и истинно люблю,
Того, чья прелесть невообразима,
Хоть не подобна звездному лучу.
Для славы пишут те, кто любит лгать,
Я ж не хочу любовью торговать.
Sonnet 21
So is it not with me as with that Muse,
Stirred by a painted beauty to his verse,
Who heaven itself for ornament doth use,
And every fair with his fair doth rehearse,
Making a couplement of proud compare
With sun and moon, with earth and sea’s rich
gems, with April’s first-born flowers, and all
things rare
That heaven’s air in this huge rondure hems.
О let me, true in love, but truly write,
And then believe me, my love is as fair
As any mother’s child, though not so bright
As those gold candles fixed in heaven’s air:
Let them say more that like of hearsay well,
I will not praise that purpose not to sell.
Сонет 22
Пусть я, не молодой уже мужчина,
Но молодость твоя во мне живёт.
Когда твой лик избороздят морщины,
Надеюсь, смерть меня уж приберёт.
Вся красота что образ твой венчает,
Лишь одеянье сердца моего,
В твоей груди давно что обитает,
Как и твоё, навеки лишь моё.
И потому я не могу быть старше,
Прошу тебя – себя побереги!
Как берегу и я сердец всех краше,
То сердце что ношу в своей груди.
Не думай своё сердце возвратить,
Умрёт моё – и твоему не жить!
Sonnet 22
My glass shall not persuade me I am old,
So long as youth and thou are of one date,
But when in thee time’s furrows I behold,
Then look I death my days should expiate:
For all that beauty that doth cover thee
Is but the seemly raiment of my heart,
Which in thy breast doth live, as thine in me.
How can I then be elder than thou art?
О therefore, love, be of thyself so wary
As I not for myself but for thee will,
Bearing thy heart, which I will keep so chary
As tender nurse her babe from faring ill:
Presume not on thy heart when mine is slain;
Thou gav’st me thine, not to give back again.