Гамлет. Король Лир. Макбет. Перевод Юрия Лифшица

ПОЛОНИЙ. Вы к Гамлету? Прошу.

РОЗЕНКРАНЦ (ПОЛОНИЮ). Храни вас Бог!

(ПОЛОНИЙ уходит.)

ГИЛЬДЕНСТЕРН. Милейший принц!
РОЗЕНКРАНЦ. Высокочтимый принц!
ГАМЛЕТ. Друзья мои любимые, вот встреча!
Вы ль это, Розенкранц и Гильденстерн?
Рассказывайте быстро, как живете.
РОЗЕНКРАНЦ. Как рядовые жители земли.
ГИЛЬДЕНСТЕРН. Избыток счастья, к счастью, не про нас.
Не пуговки мы с колпака судьбы.
ГАМЛЕТ. Но и не каблуки на башмаках?
РОЗЕНКРАНЦ. Ни то, ни се, милорд.

ГАМЛЕТ. Неужели вы располагаетесь рядом с ее корсажем, а может быть за… в самом центре прелестей судьбы?

РОЗЕНКРАНЦ. Верно, мы с ней в последнее время сблизились.

ГАМЛЕТ. Иными словами, вы с ней сожительствуете? Хотя это еще та стерва. Что нового на свете?

РОЗЕНКРАНЦ. Ничего, милорд, если не считать того, что на свет вышли ростки справедливости.

ГАМЛЕТ. Стало быть, на носу светопреставление. Но – навряд ли. Впрочем, объяснитесь. Что справедливого, например, в том, что ваша хваленая судьба сгоняет вас со света прямо в тюрьму?

ГИЛЬДЕНСТЕРН. То есть как, милорд?

ГАМЛЕТ. Дания – тюрьма.

РОЗЕНКРАНЦ. Выходит, и весь мир – тюрьма.

ГАМЛЕТ. Причем идеальная, со множеством камер, застенков и темниц. Но Дания – мрачнее прочих.

РОЗЕНКРАНЦ. Нам так не кажется, принц.

ГАМЛЕТ. Как вам будет угодно. Ничто не может быть хорошим или плохим вне нашего сознания. Мне кажется, я сижу в тюрьме.

РОЗЕНКРАНЦ. Вы грезите о славе, милорд, а Дания слишком мала для осуществления ваших замыслов.

ГАМЛЕТ. О Боже! Да я и в ореховой скорлупе чувствовал бы себя властелином вселенной, не будь у меня тяжелых снов.

ГИЛЬДЕНСТЕРН. В которых и проявляется ваше тщеславие. Ведь оно, в сущности, является тенью сна.

ГАМЛЕТ. Но ведь сущность сна – это, если хотите, тоже тень.

РОЗЕНКРАНЦ. Согласен. Но тщеславие, по-моему, более невесомая и призрачная субстанция: тень тени, и только.

ГАМЛЕТ. Исходя из ваших слов, телесны только нищие и бродяги, а короли и полководцы являются их тенями. Так, что ли? Но нас, наверное, уже заждались при дворе. Пойдемте, а? От нашего спора у меня разболелась голова.

РОЗЕНКРАНЦ и ГИЛЬДЕНСТЕРН. Мы рады вам служить.

ГАМЛЕТ. А вот этого не надо. Слуг у меня хватает и без вас, причем они – поверите ли? – в последнее время подозрительно внимательны к моей особе. Но, между нами, что привело вас в Эльсинор?

РОЗЕНКРАНЦ. Желание повидать вас, милорд. Что же еще?

ГАМЛЕТ. Бедняк вроде меня не в состоянии вас даже поблагодарить. Но хотя благодарности моей грош цена, я вам все-таки благодарен. Вас не приглашали? Вы и впрямь по мне соскучились? Вы приехали сами по себе? Давайте поживей. Только откровенно. Я жду. Да говорите же в конце концов!

ГИЛЬДЕНСТЕРН. Что именно, милорд?

ГАМЛЕТ. Почем я знаю? Наверное, правду. Вас пригласили, да? Ваши глаза освещены признанием, и его не может притушить ваша скромность. Я все знаю: добрые король и королева пригласили вас.

РОЗЕНКРАНЦ. На что мы им нужны, милорд?

ГАМЛЕТ. Это я и хотел бы выяснить у вас. Умоляю, вспомните наше старинное братство, уверения юности, заповеди проверенной дружбы или более святые понятия, к которым порой прибегают опытные законники, – и не кривите душой. Вас пригласили? Да или нет?

РОЗЕНКРАНЦ (ГИЛЬДЕНСТЕРНУ). Что будем делать?

ГАМЛЕТ (в сторону). Кажется, попал. – Если я вам по-прежнему дорог, скажите правду.

ГИЛЬДЕНСТЕРН. Милорд, нас пригласили.

ГАМЛЕТ. Берусь дать соответствующие объяснения. Благодаря моим догадкам, вы не разгласите государственной тайны, и ваше умение хранить ее не будет ощипано. C некоторых пор я, по неизвестным причинам, лишился присущего мне жизнелюбия, отказался от повседневных занятий и впал в такое угнетенное состояние, что наша планета – этот рай земной – кажется мне островом смерти; а воздух – этот хрустальный храм под сенью лучезарного небосвода, этот грандиозный купол, инкрустированный золотыми стрелами, – представляется мне – верите ли? – омерзительным сгустком зловонного тумана. А вершина мироздания – человек! Одухотворенный и талантливый! Пропорциональный в сложении и непринужденный в движении! Поведением напоминающий ангела, мышлением – Бога! Самое прекрасное и образцовое животное во вселенной! А какое мне дело до этой квинтэссенции праха! Мужчины мне ненавистны, женщины – тем более. Это так, несмотря на ваши двусмысленные улыбки.

РОЗЕНКРАНЦ. Я бы не дерзнул и мысленно оскорбить вас.

ГАМЛЕТ. Тогда чему вы улыбнулись?

РОЗЕНКРАНЦ. Я представил, милорд, как, при вашей ненависти к мужчинам, несолоно хлебнут у вас актеры. Мы опередили их по дороге к замку. Они торопятся показать вам свое искусство.

ГАМЛЕТ. Мое почтение актеру-королю: его величество получит по заслугам; любовник, намучавшись, добьется желаемого; простак под занавес обретет свое счастье; шут зарядит шутками тех, кто готов ни с того ни с сего разрядиться смехом; героиня облегчит душу, несмотря на ритмические сбои. Что это за актеры?

РОЗЕНКРАНЦ. Ваши хорошие знакомые: городские трагики.

ГАМЛЕТ. С какой стати они пустились в разъезды? Дома и слава, и доходы значительно выше.

РОЗЕНКРАНЦ. Полагаю, их погубили новые веяния.

ГАМЛЕТ. При мне спектакли этой труппы шли при полном аншлаге. Успех был просто оглушительный.

РОЗЕНКРАНЦ. Об этом теперь нет и помина. Скорее наоборот.

ГАМЛЕТ. Не понимаю. Может, они охрипли, все поголовно?

РОЗЕНКРАНЦ. Нет, они, как всегда, в форме. Но их теснит целый выводок неоперившихся молокососов, срывающих своими непотребными воплями бешеные овации. Детки ошалели от успеха и почем зря издеваются над публичными театрами – как они их называют, – так что обладатели рапир, запуганные гусиными перьями, не кажут туда и носа.

ГАМЛЕТ. Ничего себе дети! Откуда они взялись. Получают ли за свою работу? Как долго они намерены валять дурака? Пока не начнет ломаться голос? А если они станут профессиональными актерами – а ничего другого им не остается, – не проклянут ли они бессовестных писак, поощрявших их нападки на собственную судьбу?

РОЗЕНКРАНЦ. Право, и маленькие, и большие дров наломали порядочно. А публика без зазрения совести раздувает эту вражду. Доходило до того, что пьесы не делали сборов, если авторы в них не обкладывали друг друга.