Король Генрих IV

Принц Генрих. Видал-ли ты когда-нибудь, как бог солнца (этот сострадательный Титан) целует тарелку с маслом, которое тает от его ласки? Если не видал – то взгляни вот на эту тушу.

Фальстаф. Ах ты, мерзавец! В херес подмешана известь. Да чего и ждать кроме плутовства от мошенников. Но трус еще хуже, чем стакан хереса с примесью извести. Ступай своей дорогой, старый Джек! Умри, когда хочешь. Пусть меня назовут выпотрошенной селедкой, если неправда, что мужество, истинное мужество исчезло с лица земли. Во всей Англии не осталось более трех не повешенных порядочных людей, и один из них разжирел и начинает стариться – да помилует нас Бог! Нет, говорю я, свет стал никуда не годен. Хотел бы я быть ткачем[36 - Хотел бы я быть ткачем… – Ткачи слыли в Англии времен Шекспира особенно благочестивыми людьми. Это были большей частью кальвинисты, бежавшие в Англию из Фландрии, спасаясь от преследований. Они любили петь гимны, сидя за станком.] – распевать псалмы и все такое. Чума на всех трусов, повторю я.

Принц Генрих. Что ты так ворчишь, мешок, набитый шерстью?

Фальстаф. И это сын короля! Пусть у меня на лице не останется ни одного волоска, если я не выгоню тебя из твоего королевства деревянной шпагой, и не погоню перед тобой всех твоих подданных, как стадо диких гусей. И ты – принц Уэльский!

Принц Генрих. Это еще что такое, поганый брюхан?

Фальстаф. Разве ты не трус? Отвечай… Да и Пойнс также.

Пойнс. Ах ты, жирное пузо, я тебя заколю, если еще раз назовешь меня трусом.

Фальстаф. Разве я назвал тебя трусом? Будь ты раньше проклят, чем я назову тебя трусом. Но я бы дал тысячу фунтов, чтобы уметь бежать так быстро, как ты. У вас прямые плечи, так вы и не боитесь показать свои спины – но разве это значит быть опорой друзьям? К черту такую опору! Настоящие друзья не показывают тыла, а прямо в глаза смотрят. Дайте мне стакан хереса. Будь я подлец, если у меня хоть капля была во рту.

Принц Генрих. Ах, негодяй – у тебя еще губы не обсохли от последнего стакана.

Фальстаф. Не все ли равно. (Пьет). Проклятие всем трусам! говорю я.

Принц Генрих. В чем дело?

Фальстаф. В чем дело? В том, что вот мы четверо сегодня утром добыли тысячу фунтов.

Принц Генрих. Где ж деньги, Джэк?

Фальстаф. Где? Их у нас отняли. На нас несчастных четырех напало сто.

Принц Генрих. Как, неужели сто?

Фальстаф. Будь я подлец, если я не сражался с целой дюжиной их два часа под ряд. Я спасся каким то чудом. Мой камзол продырявлен в восьми местах, штаны в четырех, щит мой весь изрублен, меч иззубрен как пила: ессе signum. С тех пор как я стал взрослым мужчиной, я лучше не дрался – но все напрасно. Чума на всех трусов! Пусть вот они расскажут: если они что-нибудь прибавят к правде, или убавят из неё – значит они подлецы, исчадия тьмы.

Принц Генрих. Расскажите, господа, как было дело.

Гэдсгиль. Мы, четверо, напали человек на двенадцать.

Фальстаф. Шестнадцать по крайней мере, милорд.

Гэдсгиль. И связали их.

Пето. Нет, нет, мы их не связали.

Фальстаф. Ах ты, бездельник, конечно связали каждого в отдельности: будь я еврей, жид-еврей, если это не так.

Гэдсгиль. Когда мы стали делить добычу, на нас напали еще шесть или семь человек…

Фальстаф. Они развязали первых; а тут подоспели и другие.

Принц Генрих. Как, и вы со всеми бились?

Фальстаф. Со всеми? Я не знаю, что ты называешь всеми; но если я не дрался с пятьюдесятью из них, ты можешь меня назвать пучком редьки. Если на бедного, старого Джэка не напало пятьдесят два или пятьдесят три человека – то я после этого не двуногая тварь.

Принц Генрих. Господи помилуй! Надеюсь, ты никого не убил из них.

Фальстаф. Ну, брат, об этом поздно молиться. Двух я зарубил, с двумя наверное все счеты покончены – с двумя негодяями в клеенчатых плащах. Говорю тебе, Галь – если я солгал, плюнь мне в лицо, назови меня клячей. Ты ведь знаешь мой обычный фехтовальный прием; вот так я стал, так держал шпагу. Четверо негодяев в клеенчатых плащах кинулись на меня…

Принц Генрих. Как четверо? ведь ты только что сказал, что двое?

Фальстаф. Четверо, Галь, я тебе сказал четверо.

Пойнс. Да, да, он сказал четверо.

Фальстаф. Эти четверо выстроились рядом и сразу направили на меня свои шпаги. Я, не долго раздумывая, подставил щит и все семь клинков воткнулись в него.

Принц Генрих. Семь? Ведь их было только-что четверо?

Фальстаф. В клеенчатых плащах?

Пойнс. Да, четверо в клеенчатых плащах.

Фальстаф. Семеро, клянусь рукоятью этой шпаги; будь я бездельник, если это не так.

Принц Генрих. Пожалуйста, не мешай ему, число их скоро еще возростет.

Фальстаф. Ты слушаешь, Галь?

Принц Генрих. Слушаю и отмечаю, Джэк.

Фальстаф. То то же – стоит послушать. Так вот, эти девять человек в клеенчатых плащах, как я тебе сказал…

Принц Генрих. Ну вот, уже двумя больше стало.

Фальстаф. Так как острия их шпаг отломились…

Пойнс. То штаны с них свалились?[37 - Так как острия их шпаг отломились…Пойнс. То штаны с них свалились?В оригинале: Their points being broken…Poins. Down fell their hose.Игра слов: points – острия шпаг и points – застежка панталон.]

Фальстаф. То они стали отступать; но я бросился за ними, и в одно мгновение ока уложил семерых из одиннадцати.

Принц Генрих. Какой ужас! Одиннадцать человек в клеенчатых плащах выросло из двух.

Фальстаф. Но тут черт вмешался в дело – на меня наскочили сзади трое проклятых негодяев в зеленых куртках из кендальского сукна, и стали колотить меня, а было так темно, Галь, что не видать было собственной руки.

Принц Генрих. Эти выдумки похожи на своего родителя – огромные, точно горы, явные, осязательные. Ах, ты грязный обжора, безмозглый чурбан, грязный ком сала, потаскушкино отрод…

Фальстаф. Что с тобой? Ты с ума сошел? Что правда, то правда, ведь!

Принц Генрих. Как ты мог знать, что эти люди были в зеленых куртках из кендальского сукна, если было так темно, что ты не мог видеть своей руки? Объясни нам это. Ну, что ты скажешь?

Пойнс. Объясни, Джек, объясни!