Непристойные предложения

– Верус? Я о тех первяках. Хочу, чтобы вы руководили проверкой. Один из них знает, как делать легкую как шелк синтетическую ткань. Узнайте сначала об этом и только потом приступайте ко всему остальному, что у них есть.

– Первяки, мистер Хебстер?

– Я сказал «первяки», мистер Верус. Вы специалист по текстилю, спешу вам напомнить, а не комедиант на полставки. Приступайте к делу. Мне нужен отчет о синтетической ткани к завтрашнему утру. Если нужно, работайте всю ночь.

– Прежде чем мы приступим, мистер Хебстер, возможно вам будет интересна малозначительная деталь. Уже существует синтетическая ткань, которая по свойствам гораздо лучше шелка…

– Знаю, – коротко ответил генеральный. – Ацетат-целлюлоза. К сожалению, у нее несколько недостатков: возгораемость, низкая прочность, плохая химическая устойчивость, потому нельзя использовать стойкие красители. Все верно?

Ответа не последовало, но Хебстер почувствовал, как на том конце потрясенно кивали головой. Он продолжил:

– Кроме того, у нас есть белковые волокна. Они хорошо красятся, легки, имеют достаточную для предметов одежды теплопроводность, но предел их прочности совершенно не сравним с синтетической тканью. Искусственные белковые волокна могли бы стать решением: они такие же легкие, как шелк, мы могли бы использовать те же кислотные красители, что и для шелка, чтобы наши клиентки просто млели и тут же отдавали свои деньги. Знаю, что здесь очень много если, однако один из тех первяков сказал что-то о синтетике, такой же легкой как шелк, и я не думаю, что он находится в здравом уме и говорит об ацетат-целлюлозе. Не нейлон, не орлон, не хлорвинил или что-либо еще, чем человечество уже обладает и что использует.

– Вы хорошо осведомлены в проблемах текстильной отрасли, мистер Хебстер.

– Разумеется. Я изучаю все, где можно заработать хорошие деньги. А теперь бы порекомендовал вам побеседовать с этими первяками. Несколько миллионов женщин ждет затаив дыхание те секреты, которые скрываются за этими нечесаными бородами. Верус, как вы считаете: после прочитанной мной лекции по личным и научным вопросам вы сможете вернуться непосредственно к своим должностным обязанностям и начать уже заниматься тем, за что вам платят деньги?

– М-м-м… Да.

Хебстер подошел к гардеробу в своем кабинете и достал шляпу и плащ. Ему нравилось работать в напряженной обстановке; нравилось видеть, как люди вскакивают и вытягиваются по струнке, когда он повышает на них голос. А теперь ему нравилось, что он сможет хоть немного отдохнуть.

Он скривился, осмотрев на пластмассовый стул, где сидел Ларри. Бессмысленно пытаться его привести в нормальное состояние. Проще купить новый.

– Я в университет, – сообщил он Руфь на выходе. – Если что-то понадобится, со мной можно связаться через профессора Клаймбокера. Но только если это вопрос жизни и смерти. Профессор очень раздражается, когда его прерывают.

Та кивнула. Затем сообщила очень нерешительно:

– Эти двое мужчин, Йост и Фунатти, они из Специальной комиссии по расследованиям? Они строго запретили кому-либо покидать это здание.

– Правда, что ли? – фыркнул он. – Думаю, что они просто бесятся от злости, впрочем, всегда так делают. Но пока они не смогут повесить на меня хоть что-нибудь, пускай катятся куда подальше. И Руфь, скажите моей охране, что могут идти домой, – кроме того, что с первяками. Он должен мне звонить, где бы я ни находился, каждые два часа.

Он устремился прочь, не забывая доброжелательно улыбаться каждому третьему руководителю и каждой пятой машинистке в большом офисе. Персональный лифт и выход были бы гораздо более логичным решением в этих чрезвычайных обстоятельствах, но Хебстер любил, чтобы как можно больше людей понимали, насколько он успешен и удачлив.

Как же здорово будет снова увидеться с Клаймбокером. Он искренне верил, что лингвистический подход позволит найти решение; финансовая помощь, оказываемая его корпорацией, уже позволили в три раза увеличить штат филологического факультета. В конце концов, основной проблемой между людьми и первяками и людьми и пришельцами была проблема общения. Прежде чем пытаться перенять их научный опыт, направить их мышление и логику так, чтобы они стали понятны людям, необходимо было достичь взаимопонимания.

И именно Клаймбокер должен был найти к нему ключ.

«Я Хебстер, – думал он. – Я нанимаю людей, которые решают проблемы. Затем я зарабатываю на них деньги».

Внезапно кто-то встал у него на пути, другой взял его за руку.

– Я Хебстер, – автоматически повторил он, но теперь уже вслух. – Алжернон Хебстер.

– Именно этот Хебстер нам и нужен, – сказал Фунатти, крепко вцепившись ему в руку. – Будьте любезны пройти с нами.

– Это что, арест? – спросил Хебстер у Йоста, который отошел в сторону, чтобы дать им пройти. Йост барабанил пальцами по своему пистолету в кобуре.

Агент Специальной комиссии пожал плечами:

– К чему все эти вопросы? – парировал он. – Просто пройдите с нами и проявите немного навыков общения, всего-то. Люди хотят с вами поговорить.

Он позволил провести себя через вестибюль, украшенный фресками радикальных художников, ободряюще кивнул швейцару, который с энтузиазмом сказал: «Доброго дня, мистер Хебстер», – выглядывая из-за спин его пленителей. Он довольно удобно устроился на заднем сиденье темно-зеленой машины Специальной комиссии, последней модели моноцикла Хебстера.

– Столь непривычно видеть вас без охранника, – заметил через плечо севший за руль Йост.

– А, он отпросился на день.

– Как только вы закончили с первяками?.. Нам не удалось, – признался Фунатти, – не удалось найти, куда вы их спрятали. Большое у вас здание, знаете ли, мистер. А Специальной комиссии по расследованиям ООЧ катастрофически не хватает кадров.

– Не стоит забывать и о чрезвычайно низких зарплатах, – встрял Йост.

– Я не смогу об этом забыть, даже если буду стараться из-за всех сил, – уверил его Фунатти. – Знаете, мистер Хебстер, я не стал бы отпускать охранников, будь я на вашем месте. Есть что-то примерно в пять раз более опасное, чем обозленные на вас первяки. Я имею в виду так называемых высшистов из «Человечества превыше всего».

– Психи Вандермира Демпси? Спасибо, но мне кажется, что вы зря за меня переживаете.

– Мы определенно вас понимаем. Однако не следует недооценивать наше предложение. Эта организация быстро расширяется, а озлобленность ее членов хорошо всем известна. Тираж одного только «Вечернего гуманиста» просто огромен. А когда вы проанализируете их еженедельные газеты, их дешевые брошюрки и раздаваемые направо и налево рекламные листки, то поймете, насколько сильна их пропаганда. Изо дня в день они клеймят всех людей, которые зарабатывают деньги на пришельцах и первяках. Конечно, как и всегда, основная часть их злости приходится на ООЧ, но если обычный высшист встретит вас на улице, то скорее всего перережет вам глотку. Не интересно? Что ж. Может, вам понравится вот это. В «Вечернем гуманисте» придумали для вас милое прозвище.

Йост гоготнул.

– Скажи ему, Фунатти.

Президент корпорации бросил вопросительный взгляд.

– Они называют вас, – сказал Фунатти, смакуя каждое слово. – Они называют вас «межпланетным сводником»!

* * *

Выехав наконец из подземного туннеля, они устремились к недавнему прибавлению среди и без того уже заставляющих чувствовать себя маленьким и жалким высотных городских зданий – воздушной супер-пупер шоссейной трассе до Ист-сайда, известной в народе как «Путь пикирующего бомбардировщика». Сворачивая на Сорок вторую улицу на самом оживленном повороте Манхэттена, Йост не успел на зеленый сигнал светофора. Он рассеянно выругался, а Хебстер невольно закивал в знак немого пассажирского согласия. Не свернув вовремя, они попали в самый эпицентр пробок и теперь были вынуждены наблюдать, как подъемник спускается вниз по шахте, к ожидающим выезда на изгибавшееся справа шоссе машинам. Межуровневые платформы взлетали и падали, образуя постоянный поток портового движения, складываясь, как карточная колода, а пешеходы ожидали своей очереди на нижнем уровне.

– Смотрите! Вон там, прямо перед нами! Видите?

Хебстер и Фунатти посмотрели, куда показывает длинный трясущийся палец Йоста. В двухстах футах севернее съезда и практически в четверти мили выше висел волей-неволей притягивающий к себе взгляды коричневый объект. Густой мрак, заключенный в стеклянный колпак, разрывался яркими синими точками, кружащимися у стенок.

– Глаза? Думаете, это глаза? – спросил Фунатти, беспомощно потирая свои небольшие темные кулачки друг о друга.

– Ученые говорят, что каждая точка – это как один человек, а вся бутылка – это семья или, может, город. Но как они об этом узнали? Это же просто догадка. Я бы сказал, что это глаза.

Йост наполовину высунул свое большое тело из открытого окна и надвинул на глаза свою форменную фуражку, чтобы солнце не мешало обзору.

– Посмотрите на это, – сказал он им через плечо. Гнусавый говор, до этого момента тщательно скрываемый, вернулся к нему из-за нахлынувших эмоций. – Н-та штука вон там, н-смотрит и н-смотрит. Н-смотрите, ей интересно, как мы стоим среди загруженного шоссе! Интерес интересом, но почему бы, например, не отреагировать, когда с ними пытаются разговаривать, когда мы пытаемся понять, чего они хотят, откуда они пришли, кто они вообще такие. Нет, это для них слишком мелочно! Они чересчур высокомерны, чтобы говорить с такими ничтожествами, как мы! Но могут наблюдать за нами часами и днями без конца: днем и ночью, зимой и весной; смотрят, как мы делаем свои дела, и каждый раз, когда мы, двуногие тупые животные, пытаемся сделать что-то, что для нас может показаться сложным, тут же появляются вездесущие «точки-в-бутылке», чтобы наблюдать, насмехаться и…

– Ладно, брат, успокойся, – Фунатти наклонился вперед и похлопал партнера по зеленой куртке. – Все хорошо! Помни, что мы при исполнении.

– Какая разница, – тоскливо буркнул Йост, плюхнувшись обратно на свое сиденье и нажав кнопку зажигания. – Как бы я хотел, чтобы у меня с собой был старый добрый отцовский «М1 Гаранд»[4 - Американская самозарядная винтовка времен Второй мировой войны.].

Они проехали вперед, втиснувшись в следующую подъемную секцию, и начали спускаться.

– Это стоит того, даже если меня пинньгнут.