Когда опускается ночь

Свадьба должна была состояться в среду. Год и месяц я бы предпочел не упоминать. Я к тому времени открыл собственную юридическую практику (скажем, месяца за полтора до описываемых событий или около того) и утром в понедельник сидел у себя в конторе один-одинешенек, пытаясь представить себе будущее и не слишком в этом преуспевая, когда вдруг ко мне врывается мистер Фрэнк, бледный как привидение, прямо хоть картину с него пиши, и говорит, что ему нужен совет по ужаснейшему делу и он готов последовать этому совету, не теряя ни часа.

– У вас деловой вопрос, мистер Фрэнк? – обрываю я его, поскольку ясно, что он вот-вот впадет в сентиментальность. – Да или нет, мистер Фрэнк? – И с целью поскорее привести его в чувство стучу по столу новеньким ножом для бумаг.

– Мой милый Бокшес! – Он всегда обращался со мной запанибрата. – Ни в коем случае не деловой, это вопрос дружбы…

Я был вынужден снова привести его в чувство и учинить ему допрос, словно свидетелю в суде, не то он полдня потратил бы на пустые разговоры.

– Ну, мистер Фрэнк, – говорю, – я не терплю, чтобы сентиментальность мешала делу. Прошу вас, перестаньте болтать и дайте мне задать вопросы. Отвечайте как можно короче. Если достаточно просто кивнуть – кивайте вместо слов.

Три секунды я смотрел на него, не мигая, и он наконец сел в кресло, продолжая стонать и ерзать. Я снова постучал по столу ножом для бумаг, чтобы слегка испугать его. А затем продолжил:

– Из вашего заявления я делаю вывод, что у вас возникли затруднения, которые способны воспрепятствовать вашему бракосочетанию в среду?

(Он кивнул, и я снова вмешался, не дав ему произнести ни слова.)

– Эти затруднения касаются вашей молодой особы и восходят к периоду некоей сделки, в которой участвовал ее покойный отец, верно?

(Он кивает, и я опять вмешиваюсь.)

– Имеется третья сторона, заявившая о себе, увидев объявление о вашем бракосочетании в газете. Эта сторона знает нечто, чего ей знать не положено, и готова применить эти свои знания, дабы скомпрометировать молодую особу или ваш брак, если не получит определенную сумму денег за молчание? Превосходно. А теперь, мистер Фрэнк, первым делом подтвердите, что молодая особа самолично сообщила вам об этой сделке с участием ее покойного отца. Откуда вам стало об этом известно?

– Как-то раз она рассказывала мне об отце – до того мило и нежно, что пробудила во мне интерес к нему, – начинает мистер Фрэнк. – И я, помимо всего прочего, спросил ее, от чего он умер. Главным образом – от помрачения ума, ответила она и добавила, что это помрачение было связано с отвратительной тайной, которую они с матерью скрывали ото всех, но от меня она не станет ее скрывать, поскольку твердо решила вступить в замужнюю жизнь, не имея секретов от мужа.

Тут мистер Фрэнк снова едва не впал в сентиментальность, и я опять привел его в чувство посредством ножа для бумаг.

– Она сказала мне, – продолжал мистер Фрэнк, – что продажа офицерского патента и обращение к торговле вином были величайшей ошибкой в жизни ее отца. У него не было деловой хватки, и с самого начала его преследовали неудачи. Возникли сильные подозрения, что его секретарь обманывал его…

– Минутку, – говорю. – Как звали подозреваемого секретаря?

– Даваджер, – говорит он.

– Даваджер, – говорю я и делаю пометку. – Продолжайте, мистер Фрэнк.

– Его дела все сильнее запутывались, – говорит мистер Фрэнк, – у него возникла нужда в деньгах по всем направлениям, и вот уже его ожидало банкротство и неизбежный в подобных случаях позор (по крайней мере, по его мнению). Эти беды привели его ум в крайне расстроенное состояние, и жена и дочь ближе к концу все сильнее сомневались, отвечает ли он за свои действия. И в этом горе и отчаянии…

Тут мистер Фрэнк начал запинаться.

У нас, законников, есть два способа добыть показания во всей их полноте, если заказчик или свидетель не желает ими делиться. Либо напугать, либо пошутить. С мистером Фрэнком я предпочел пошутить.

– Ах! – говорю. – Я знаю, что он сделал. Ему нужно было подписать какой-то документ, а он ошибся – с кем не случается! – и вместо своего имени написал имя другого джентльмена… Так?

– Это был вексель, – говорит мистер Фрэнк, который не стал смеяться моей шутке, а, напротив, совсем упал духом. – Его главный кредитор не желал ждать, пока он соберет нужную сумму или по крайней мере значительную часть ее. Но ее отец решил, что сможет выплатить долг, распродав все имущество…

– Естественно, – говорю. – Можете не рассказывать. Мошенничество было раскрыто. Когда?

– Еще до первой попытки реализовать вексель. Все это отец моей невесты по наивности проделал самым нелепым и неверным образом. Человек, чью подпись он подделал, был его лучший друг и родственник его жены – человек не только богатый, но и добрый. Он мог повлиять на главного кредитора, и так и поступил, что было весьма благородно. Он очень тепло относился к жене несчастного и доказал это своей щедростью.

– К делу, – говорю. – Что именно он сделал? Что именно он сделал с юридической точки зрения?

– Сжег фальшивый вексель, написал взамен собственный, а затем – и только затем – рассказал обо всем моей дорогой девочке и ее матери. Разве можно поступить благороднее? – спрашивает мистер Фрэнк.

– С моей профессиональной точки зрения нельзя поступить тупее, – говорю я. – Где тогда был отец? Надо полагать, его не было дома?

– Он был болен и лежал в постели, – сказал мистер Фрэнк, краснея. – Но он собрался с силами и в тот же день написал покаянное благодарственное письмо, где обещал показать себя достойным столь благородного обращения и великодушия, а для этого продать все свое имущество, чтобы уплатить долг. Он и правда распродал все, вплоть до старинных фамильных портретов, передававшихся по наследству, вплоть до скудного столового серебра, вплоть до столов и стульев, стоявших в гостиной. Долг был выплачен до последнего фартинга, а отцу моей невесты нужно было начинать все с чистого листа, заручившись самыми добрыми обещаниями помочь от того благодетеля, который его простил. Но было поздно. Преступление, совершенное в отчаянный миг, даже заглаженное, не давало ему покоя. Он стал одержим мыслью, будто навеки уронил себя в глазах жены и дочери, и…

– Умер, – оборвал его я. – Да-да, это нам известно. Теперь давайте вернемся к покаянному благодарственному письму, которое он написал. Мой опыт в юриспруденции, мистер Фрэнк, убедил меня, что, если бы все жгли полученные письма, половина судей в нашей стране остались бы без работы. Не знаете ли вы, случайно, содержалось ли в письме, о котором мы сейчас говорим, хоть что-то похожее на признание в мошенничестве?

– Разумеется, – говорит он. – А как иначе ему было выразить раскаяние, не сделав подобного признания?

– Проще простого, если бы он был законником, – говорю я. – Впрочем, не важно; сейчас я выскажу догадку – прошу отметить, весьма смелую. Ошибусь ли я, если предположу, что письмо было похищено и что пальцы, взявшие его, принадлежали мистеру Даваджеру – человеку, обладающему сомнительной репутацией в коммерческих кругах.

– Именно это я и хотел вам объяснить! – вскричал мистер Фрэнк.

– Как же он сообщил вам о любопытном факте кражи?

– Он не показывался мне на глаза. У этого негодяя достало наглости…

– Ага! – говорю я. – Через саму юную особу! Ловкач, однако, этот мистер Даваджер.

– Сегодня утром, когда она гуляла одна по аллее, – продолжает мистер Фрэнк, – он имел дерзость подойти к ней и сказать, что вот уже несколько дней ищет случая поговорить с ней наедине. Затем он показал ей – показал! – письмо ее несчастного родителя, вложил ей в руки другое письмо, адресованное ей, поклонился и ушел, оставив ее полумертвой от ужаса и изумления. Если бы только я был рядом! – И мистер Фрэнк грозно потряс кулаком в качестве заключительного жеста.

– То, что вас не было рядом, величайшая удача, – говорю я. – А другое письмо – оно при вас?

Он вручил мне его. Оно было настолько кратким и комичным, что я и через столько лет помню его до последнего слова. Вот как оно начиналось:

«Фрэнсису Гатлиффу-младшему, эсквайру.

Сэр! У меня есть на продажу крайне любопытное письмо одного человека. Цена – пятисотфунтовая банкнота. Юная леди, на которой вы намерены жениться в среду, сообщит вам все об этом письме и подтвердит его подлинность. Если вы откажетесь от сделки, я пошлю копию письма в местную газету и буду ждать вашего досточтимого отца с оригиналом днем в ближайший вторник. Я приехал сюда по семейным делам и остановился в семейной гостинице, известной под названием „Герб Гатлиффов“. Ваш покорнейший слуга

Альфред Даваджер».

– Неглупый малый, – говорю я и убираю письмо в ящик под замок.

– Неглупый?! – восклицает мистер Фрэнк. – Да его за такое впору отхлестать кнутом! Я бы и отхлестал, но она еще до того, как рассказала, в чем дело, взяла с меня обещание, что я отправлюсь прямиком к вам.

– Это одно из самых разумных обещаний в вашей жизни, – говорю я. – Мы не можем себе позволить напасть на этого малого, а как нам с ним поступить, еще подумаем. Пожалуй, с моей стороны не будет клеветой на нрав вашего превосходного отца, если я заявлю, что он, едва увидев письмо, немедленно потребует отложить свадьбу, – и это лишь по меньшей мере?

– С его отношением к моей женитьбе он потребует ее и вовсе отменить, если увидит письмо, – говорит мистер Фрэнк со стоном. – Но это еще не самое скверное. Моя великодушная, благородная девочка и сама говорит, что, если письмо попадет в газеты со всеми замечаниями, которые наверняка присовокупит этот негодяй и на которые нам нечего будет ответить, она скорее умрет, чем свяжет меня помолвкой, даже если отец позволит мне сохранить ее.

При этих словах на глаза его навернулись слезы. Он был совсем молод и слаб духом и к тому же до нелепости влюблен. Я снова постучал ножом для бумаг и заставил его вернуться к делу.

– Держитесь, мистер Фрэнк, – говорю. – У меня еще два-три вопроса. Вам не пришло в голову спросить молодую особу, не существует ли, насколько ей известно, и других письменных свидетельств мошенничества, помимо этого письма, будь оно неладно?

– Да, я сразу же подумал об этом и спросил ее, – отвечает он, – и она сказала, что совершенно убеждена: больше никаких письменных улик относительно мошенничества не осталось, только это письмо.

– Вы намерены заплатить мистеру Даваджеру за него указанную сумму? – спрашиваю я.

– Да, – говорит мистер Фрэнк, словно бы даже обидевшись на меня за подобный вопрос. В денежных делах он был легкомысленным юнцом и говорил о сотнях, как большинство говорит о шестипенсовиках.