Возмездие

Она вздрогнула. Его нервозность, на фоне обычно присущего ему спокойствию, немного озадачила ее. Затем, она наблюдала за тем, как брат судорожно расстегивает рубашку. Спустив рукав, и показав свое плечо, он снова спросил:

– Видишь это? – На его плечо был налеплен никотиновый пластырь. Затем Питер достал из кармана пачку сигарет, и швырнул ее прямо в сестру. – Читай.

С подозрением взглянув на брата, Элис опустила голову и прочла: «Травяные. Без никотина.».

– Я уже недели три пытаюсь бросить. Постоянно срываюсь.

– Я не знала, Пит…

– Конечно не знала! Никто не знал. Помнишь, чем увенчались мои прошлые попытки бросить курить? Ничем. Я очень плох в борьбе с зависимостями. – Он перевел дух, немного остыл. – Не хочу, чтобы все снова разглядели во мне безвольного жирного пацаненка, который не может перестать пожирать пончики каждую свободную минуту. Помнишь, что они говорили обо мне?

Она помнила, но говорить не хотела. Тогда он надавил на нее взглядом, и она произнесла:

– “Питер Кайзер съел хот-дог, мало оказалось,

Повернулся он на бок – что-то упиралось,

Упирался там ремень, Питер Кайзер съел…”

– Хватит. – Он вскинул правую ладонь. Так обычно делал пастор, когда не выносил чего-то. Питер перенял эту привычку у него. – Видишь? Даже ты до сих пор это помнишь. Они повторяли это изо дня в день.

– Их уже здесь нет, – улыбнувшись, сказала Элис.

– Они есть. Не здесь, но у меня в голове. И они будут петь это каждый раз, когда я срываюсь.

Питер принялся надевать рубашку обратно.

– Так. – Он прочистил горло, прокашлялся. – Мы, вроде, собирались к Саймону сегодня? – Он старался звучать непринужденно, но выходило едва ли.

– Да, – коротко подтвердила сестра.

– Ну и чего ты сидишь?

В скором времени они уже были на месте. Пару дней назад Саймон попросил ребят навестить его не вечером, как обычно, а днем. Он не сказал почему, но и остальные не стали допытывать его расспросами. К тому моменту, как двойняшки подъехали к церкви, Питер уже чувствовал себя намного лучше. Они увидели, что Лили и Кельвин раскачивались на качелях, а Грейс сидела прямо на траве и распивала лимонад. Впрочем, это было не столь удивительно, потому что трава там росла такая, словно на альпийских лугах. Саймон сидел недалеко от девушки, и не как обычно, в церковном одеянии (по четвергам к нему обычно никто не ходил, и он объявил этот день своим выходным), а в рубашке и брюках. И сидел он окруженный холстами, красками и кистями, перед мольбертом, уже успев начать что-то рисовать.

– И чем вы тут занимаетесь? – Элис попыталась посмотреть, что именно рисовал пастор, заглянуть за мольберт, но он быстро среагировал и наклонил его вниз, всем своим видом показывая, что смотреть на него пока что запрещено. – Почему?

– Творец не должен показывать свою работу, пока не закончит ее. Это негласный закон любого творчества.

– Ну пожалуйста, только глазком, – присоединился умолять Питер.

– Не пытайтесь, – крикнул Кельвин, который, увидав друзей, тут же соскочил с качелей. – Он, скорее, убьет кого-нибудь, чем покажет.

– Никому не нужно незаконченное произведение, – сказал пастор. – Работодатели не платят своим сотрудникам за наполовину сделанную задачу. Вы – мои работодатели, я – сотрудник, а ваше восхищение – моя зарплата. Так что не смейте заходить за эту сторону творчества, – руками по воздуху он очертил зону, где картину было бы видно, – потому что, когда я рисую – я, в первую очередь, художник, а потом уже священнослужитель. И еще у меня острые кисти. – Он продолжил что-то малевать, и сосредоточенно, но добродушно добавил: – На столе есть лимонад, если вы вдруг захотите пить.

Ребятам не очень хотелось докучать Саймону, поэтому они оставили его в покое, налили себе домашний лимонад из большой чаши для пунша (в которой никогда не было пунша, потому что Саймон не пил алкоголь) и присоединились к остальным, разделившись на два лагеря: Питер сел с Кельвином, а Элис подсела к сестрам.

Питер, по привычке, вытащил сигарету и закурил.

– Твоя дрянь стала пахнуть как-то по-другому, – заметил Кельвин.

– Что? А, да. Это новые, не такие тяжелые. Решил поменять.

– Ты ведь, не думаешь, что если на них пишут «легкие», то они и вправду менее вредные?

– А что здесь такого?

– Надо же, я живу в этой стране меньше твоего, но на удочку маркетологов попался ты. – Кельвин и в самом деле родился в Британии, но его высказывание было утрированным. Он с родителями переехал в Америку, когда ему было семь лет. Он добавил: – Да и пахнут они намного хуже. Словно кто-то лет триста не чистил зубов.

– Не думаю, что это от сигарет.

Кельвин наклонился над дымом и, втянув его через ноздри, закашлял.

– Нет уж… кхм… это точно сигареты.

Питер втянул в себя дым. Он тоже учуял скверный запах.

– Нет. Должно быть, что-то сгнило поблизости. – Сигареты пахли обычно даже приятно, и запах не мог исходить от них. – Просто нужно отойти подальше, и чувствоваться не будет.

С этими словами они поднялись с земли и стали бродить по двору, проверяя, откуда исходит тошнотворный запах и пытаясь от него скрыться.

– Позавчера Сара повела себя как самая настоящая сука, – вздохнув, произнесла Лили, разглядывая свои обкусанные ногти и потрескавшийся черный лак на них. Она подумала про себя, что надо бы их обновить.

– Лили! – Грейс не очень любила, когда ее сестра разбрасывалась такими фразами в сторону близких людей. Не из-за того, что слово “сука”, якобы, взрослое. Она и сама не брезговала такими выражениями в ее возрасте. Просто, она понимала, что позже Лили будет жалеть о своих словах.

– Что она сделала? – поинтересовалась Элис.

– Где-то неделю назад мы договорились, что съездим в торговый центр: мне нужно было купить чехол для гитары, а ей – какую-то книжонку. В общем, я собралась, надушилась, стою уже при параде, собираюсь выходить, и тут она звонит мне и говорит: “Прости, Лили, сегодня не выйдет.” – Девочка неприятно исказила свой голос, выделяя речь подруги. – Я спрашиваю ее, мол, почему сегодня не выйдет? Она говорила, что планов у нее никаких нет, да и родители у нее не из строгих, запретить погулять вот так внезапно не могут, а она мне: “Понимаешь, Джеймс позвал меня к себе.” Джеймс позвал! Вы можете поверить? Она променяла свою лучшую подругу на какого-то прыщавого реперка. Немыслимо просто!

– Говорю же, это от твоих сигарет! – послышался голос Кельвина.

– Ну или где-то поблизости сдохла кошка, – спокойно возразил Питер.

– Готово! – радостно воскликнул Саймон, взмахнув кистью в последний раз. – Теперь вы можете на это посмотреть.

Впятером ребята окружили пастора со всех сторон, желая увидеть картину. Они думали, что он изображал деревья и холм, возвышавшийся над городком, но оказывается, все это время он изображал их, и, между прочим, по памяти, потому что никто из них не сидел неподвижно.

Восхищенные возгласы тут же посыпались на Саймона, словно лепестки со старой розы под порывом ветра.

– Я пойду, положу ее на чердак, к остальным картинам.

Он поднялся, отряхнулся от земли и побрел в церковь с набитыми художественными принадлежностями руками. Питер и Кельвин предложили ему помощь, но он ответил, что еще не настолько стар, и в силах справиться сам. На чердаке Саймона расположились все его лучшие работы со времен колледжа. Там были и немногочисленные портреты, и пейзажи, и так ненавистные им натюрморты. Он никогда не видел смысла в натюрмортах: зачем изображать бездушные предметы, композиции, нарочно сотворенные человеческими руками, когда можно рисовать людей и природу? Эти натюрморты остались у него с колледжа и лежали в самом низу ящиков.

– Вы не чувствуете неприятный запах? – внезапно спросил Питер у девушек.

– Да, от Питера, например? – добавил Кельвин.

– Заткнись, –сказал Питер в ответ на язвительное замечание.