Эхо тоннелей

– Вроде к десяти. Так что желательно поспать, – заявил Кайрат и направился в комнату.

Алексей последовал его примеру, немного удивившись, что постель ещё следовало застелить. Осмотревшись в комнате, он вопрошающе уставился на Кайрата. Тот перехватил Лёшкин взгляд и ответил:

– Подушка, одеяло и бельё в нижнем ящике шкафа. Извини, Лёш, но кровать досталась мне. Так что вали на диван.

И уснул с чувством выполненного долга.

Парад ржавых гвоздей

Айгерим проснулась от шума на кухне. Она медленно открыла глаза и потянулась. По квартире разносился приятный аромат жареной курицы со специями. «Неужели мама решила что-то приготовить?» – подумала девушка, втайне надеясь, что сегодняшний день будет не таким, как обычно. Динара – мама Айгерим – уже давно ничего не готовила, и её меню ограничивалось замороженными полуфабрикатами, которые достаточно было просто разогреть. А Айгерим, разрывавшаяся между тренировками и работой, предпочитала обедать на бегу. Особенно обидно для неё звучала глупая мамина отговорка: «У меня нет времени, тебе хочется – ты и делай», когда дочь, едва державшаяся на ногах от усталости, возвращалась домой, чтобы увидеть, что мать весь день не выходила из своей комнаты.

– Доброе утро, мам!

Вместо ответа раздался удар, визг и звон битого стекла. Динара, увидев дочку на пороге кухни, дёрнула рукой, чтобы спрятать здоровенную бутыль. Но она, резко обернувшись, зацепила локтем клеёнку и снесла всё, что стояло на столе. Пол засыпало фейерверком из мелких осколков, содержимое бутылки разлилось, смешиваясь с натоптанной по кухне уличной грязью и распространяя повсюду больничный запах дешёвой водки.

– Ты как, не порезалась? – испуганная Айгерим кинулась к матери, но та отпихнула её и взглянула глазами, полными слёз. Это были слёзы человека, лишившегося последней и единственной радости в жизни. Но Айгерим не собиралась оставлять это: больше всего девушку возмутило то, что мать пытается скрыть своё пьянство таким глупым способом. Видимо, она до сих пор считает свою дочь малолетней дурочкой, которая ничего не понимает.

Выключив плиту, девушка вооружилась веником и совком, чтобы убрать битое стекло с пола, пока мать сидела в прострации, застыв в одной позе.

– Тебе не страшно так жить? – закончив с осколками, девушка села за стол прямо напротив матери и посмотрела ей в глаза.

– Ничего мне не страшно, я уже всё в жизни потеряла, – проворчала женщина, отрешённо глядя в пустоту.

В молодости Динара была на редкость привлекательной, да и сейчас её красное опухшее лицо всё ещё хранило следы былой красоты. Айгерим хорошо помнила её лучшие годы, когда чету Иманкуловых приводили в пример всем соседям как образец счастливой семьи. Муж Марат – молодой офицер, жена Динара – настоящая восточная красавица, которая без малейшего сожаления принимала все тяготы быта, выпадающие на долю офицерской жены: и постоянные переезды, и смену работы, и комнаты в общежитиях военных городков, и постоянное ожидание очереди на жильё. А рождение дочери только укрепило их брак и веру в собственные силы. Когда в водовороте лихих девяностых многие, даже самые прочные семьи распадались, казалось, не было таких трудностей, с которыми бы не справились Динара и Марат Иманкуловы. А затем всё рухнуло. Когда Айгерим училась в выпускном классе, Марат уже мог бы выйти на пенсию, но на просьбы супруги подумать об этом он только отмахивался. Более того, он согласился на командировку на полигон утилизации ядерных отходов. А через пару дней после возвращения его увезли в госпиталь с лёгочным кровотечением. Служба в войсках химзащиты взяла своё сполна. И хотя цифры в журналах учёта доз облучения регулярно занижали, чтобы не возникало неудобных вопросов у командования, Марат ещё до отъезда в командировку понимал, что обречён. Но что-то заставляло его не говорить о плохом самочувствии ни родным, ни товарищам по оружию. Может быть, он недооценивал угрозу, а может – стремился держаться до последнего, чтобы обеспечить семью, когда его не станет? Неспроста в свои последние дни он так часто говорил о будущем… Айгерим слышала краем уха его диагноз, длинный, который было невозможно выговорить, а уж запомнить – тем более. Девочке запомнились только два слова, которые чаще всего говорили врачи: «прогрессирующий» и «необратимый». И ещё – «на фоне лучевой болезни». Айгерим помнила, как пыталась шутить в телефонную трубку и казаться весёлой, чтобы не расстраивать папу, а потом падала на кровать и давилась от слёз. Даже сейчас, по прошествии нескольких лет, её терзала совесть за то, что она говорила папе, что тот обязательно поправится, хотя исход уже давно был предрешён. Ей было безумно больно за эту, казалось бы, безобидную ложь. Когда происходит авария или несчастный случай, это легче. Человек просто был – и раз! – его уже нет. Ты поплачешь и перестанешь. Это лучше, чем мучиться каждый день, когда твой любимый человек умирает, а ты ничего не можешь сделать и начинаешь ненавидеть весь мир от своего бессилия. В жизни каждого человека есть эпизоды, которые он хотел бы вычеркнуть или позабыть. Но прошлое не изменить, а будущее не предсказать. Остаётся только настоящее, в котором стоит жить так, чтобы не пришлось жалеть ни о прошлом, ни о будущем. Девушке всё это было вдвойне неприятно, поскольку после смерти отца и последовавшего за этим возвращения в город детства, где им дали квартиру от Минобороны, Динара покатилась по наклонной. Казалось, что она лишилась того стимула, который позволяет жить дальше. Она не могла найти постоянную работу, перебиваясь случайными заработками, вскоре к бытовым проблемам присоединился алкоголь, и, хотя мама Айгерим, по её собственному мнению, пыталась наладить свою личную жизнь, это сводилось к поиску очередного собутыльника. Перед Айгерим в тот год встал сложный выбор – работа или фигурное катание: надо было зарабатывать деньги, чтобы хотя бы не влезать в долги. В конце концов девушке попался приемлемый вариант, и она устроилась внештатным корреспондентом в агентстве спортивных новостей.

– Мама, – сказала Айгерим негромким, но строгим голосом. – Ты сколько угодно можешь корчить из себя мученицу, но я тоже потеряла любимого человека. Тебе он был мужем, мне – отцом. Мы с тобой в равных условиях.

– Хватит! – рявкнула Динара. – Я потеряла всё, что любила в жизни!

– И меня, значит, тоже потеряла?

Ответа не последовало. И Айгерим вернулась в свою комнату, чтобы по-быстрому собраться на работу: на сегодня у неё было запланировано большое интервью. А вместо завтрака снова бесплатный кофе в офисе информагентства.

***

– Олег Михайлович! – послышался крик из коридора. – Вас Пустовалов зовёт!

– Да не орите вы на весь этаж! – отозвался Стрельников ещё громче: он был на взводе ещё со вчерашнего вечера, когда понял, что на подготовку к предстоящим мероприятиям потребуется целый день, но как всегда этого единственного дня не хватало.

Он так торопился, что даже не успел отчитать за неуставной вид попавшегося ему навстречу помощника машиниста в зелёной армейской рубашке, на которой красовались синие железнодорожные погоны. Хотя и остальные работники рядились, кто во что горазд: чего только было не встретить на униформе – и советские нашивки МПС, и РЖД, и даже железнодорожных войск, которые вообще-то к метрополитену имеют не больше отношения, чем к полётам на Луну. А отдельные особо одарённые личности даже пришивали форменные знаки различия к джинсовым курткам, купленным на китайском рынке. Единственный предмет обмундирования, который носился исправно всеми, была оранжевая жилетка с буквой «М» на спине, за что некоторые работники метро называли друг друга в шутку гастарбайтерами. Впрочем, не самый опрятный внешний вид был наименьшим из зол.

Дверь в кабинет начальника метрополитена оказалась распахнута настежь, что было крайне нехарактерно. Стрельников остановился, оглядывая кабинет, прежде чем войти. Но Павел Николаевич Пустовалов, видимо, заметил его раньше:

–Заходите, заходите, Олег Михайлович, чего стесняетесь?

Достаточно было одного взгляда на лицо Пустовалова, чтобы Стрельников понял – хороших новостей ждать не стоит.

– Поздравляю вас. Сердечно поздравляю, – завёл беседу начальник, поднявшись со своего кресла и неторопливо шагая по кабинету из угла в угол.

– Спасибо, – несколько недоумевая, с чем же его поздравляют, ответил Стрельников. – А по какому случаю?

– Начальник инспекционной комиссии у нас Громов.

– А откуда информация?

– Сорока на хвосте принесла.

– Пускай обратно унесёт. Нам нужны факты, а не сплетни, – начал храбриться Стрельников.

– А это и есть факты. Хотели, чтобы русские приёмку проводили? Получите, распишитесь. А когда начинаете выделываться и гнуть свою линию, не удивляйтесь, что прилетит ответка.

«Господи, только не он! – мысленно выругался Стрельников. – Такой дотошный, все бумаги смотрит, в прошлый раз все отчёты по дефектоскопии затребовал, прикапывается к каждой запятой!»

– Раньше было проще, заказчику поляну накроют, водочки нальют, он всё и подпишет. Фуршет – это тоже часть приёмки! Может, даже самая важная.

– Раньше было проще, согласен. Но если всё делать, как раньше, мы бы не метро сейчас запускали, а бегали бы с каменным топором за мамонтом. Ну что ж, Олег Михайлович, вы человек опытный. Какие будут предложения?

– Готовим подвижной состав к приёмке сегодня. Я сейчас позвоню Тырышкину, пусть берёт всех, кого считает нужным…

– Я сам позвоню, – отрезал Пустовалов. – А вы спускайтесь в цех, вы там нужнее.

Антон Тырышкин был заместителем Стрельникова, и если Олег Михайлович сейчас большую часть времени проводил в тишине кабинета, то Антону доставалась вся физическая работа. У него тоже имелся свой кабинет по соседству с кабинетом Стрельникова, но если Тырышкин там и появлялся, то разве что ранним утром или поздним вечером. Всё остальное время его нужно было искать в производственном корпусе.

Решительным шагом Стрельников спустился на первый этаж, и прошёл по узкому и тёмному коридору из административного корпуса в производственный корпус депо, который сотрудники называли просто «цехом». Олег Михайлович открыл скрипучую железную дверь, и в сторону пулей метнулся рыжий приблудный кот, которого прикармливали работники. Суета вокруг вагонов прозрачно намекала на то, что Тырышкин свою работу знает. Рабочие срывали и уносили упаковочную плёнку, таскали инструмент. С одного из путей послышался громкий крик «Раз! Два! Взяли!» Стрельников заинтересованно посмотрел в сторону, откуда доносился шум, и увидел, как человек десять-пятнадцать пытались сдвинуть с места вагон. Если бы не подошедший как раз в этот момент Антон, то Олег Михайлович и дальше продолжил бы любоваться этим абсурдным действом, а так смысл сей операции так и остался непостижимой тайной.

–Цыгане шумною толпою толкали жопой паровоз? – обратился Стрельников к Антону, намекая на эпизод с толканием вагона. – Хороший у вас тут тамада, и конкурсы интересные.

– Ну дык, Олег Михайлович, снова электропитание накрылось. А мотовоз не подогнать, – ответил Тырышкин таким тоном, спорить с которым было бесполезно. Умение быстро найти ответ даже на самый каверзный вопрос было одним из самых ценных его деловых качеств.

– ПТЭ давно читали? Если бы не аврал, получили бы выговор и лишение премии.

Последняя пара месяцев и так была одним сплошным авралом. И Стрельников, конечно, не стал бы давать выговор или лишать премии, все это понимали. Максимум – выскажет в личной беседе всё накипевшее, да и отпустит с миром. После этого первые несколько недель все будут работать добросовестно, а затем вновь расслабятся, и так до следующего происшествия. Это уже была давно устоявшаяся череда событий, и никто за прошедшие годы не верил, что начальство от угроз когда-нибудь перейдёт к делу.

В эту минуту Олег Михайлович оглядел помещение, и первое, что предстало его взгляду – это резиновое изделие, свисающее с датчика пожарной сигнализации. Глаза Стрельникова налились кровью, он обернулся, но Тырышкина в этот момент уже и след простыл. В попытке выпустить накопившийся пар, он жестом подозвал ближайшего к себе работника и показал пальцем на использованное не по назначению средство контрацепции.

Работник, молоденький узбек, испуганно залепетал с неразборчивым акцентом:

– А, это у нас датчик дыма, сигнализация. На лестнице все курят, вот и повесили, чтобы не срабатывала.

– Вы же не хотите, чтобы приехала большая красная машина? – усмехаясь, добавил появившийся из ниоткуда Антон.

– Так, – начал Стрельников, срывая презик с датчика. – Я не знаю, кто это сделал и не хочу выяснять. Но если я кого-нибудь застукаю ещё раз, то эта штука ему больше не понадобится! Я понятно выразился?

Олег Михайлович швырнул продукт резинотехнической промышленности в мусорный бак и направился дальше, явно готовя к раздаче очередную порцию мотивирующих звездюлей. Судя по удвоенной суете Антона, таким разъярённым начальника депо он давненько не видел. Стрельников прямым шагом двинулся к головному вагону с открытой торцевой дверью и спущенным на пути аварийным трапом, поднялся по трапу в кабину, бегло смотрелся внутри, потом прошёл по салону. На свою беду, там дремал один из монтёров. Завидев начальника, тот вскочил с пассажирского дивана и выпалил:

– Порядок, товарищ начальник!

– Где порядок? Какой к чёртовой бабушке порядок? – рявкнул Стрельников, уже готовый схватить этого работника и ткнуть его носом, как котёнка, который сделал лужу на ковёр. Парнишка молчал, уставившись в пол, и не мог сказать слова, пока руководитель сверлил его взглядом в ожидании вразумительного объяснения или хотя бы отговорки.