Эхо тоннелей

– Куда там! Тут уже не знаю, кому его показывать, то ли гарантийщикам, то ли экзорцисту, чертей изгонять. Когда заводчане прозванивали цепи управления, он чуть не вышиб ворота депо. Если бы вовремя не заметили, наделал бы он нам… Теперь к нему даже подойти боятся!

После этого происшествия проблемный поезд отогнали на самый дальний путь депо, где обычно стоит разная служебная техника – грузовые вагоны, дрезины, поливалки, – и намертво закрутили ручные тормоза на всех вагонах, а рукава напорных тормозных магистралей разъединили. Работники поговаривали, что этот состав никто и не собирался возвращать для ремонта: куда как проще было оставить его в качестве донора запчастей для линейных вагонов.

– Я удивляюсь, как тут ничего не расхабарили за время простоя, – вклинился Лёшка.

– Техники много, но большая часть совершенно бесполезна, – заявил Дима. – Намедни пригнали снегоочиститель, а это реально избушка на курьих ножках с отвалом и щёткой. Деревянная кабина с дверью, как в сельский сортир. И амбре соответствующее.

Алексей брезгливо поморщился, а Дима с довольным видом подмигнул парням:

– Как вам наш музей?

– Эрмитаж нервно курит в сторонке, – ответил Кайрат, несколько удивлённый таким панибратским тоном собеседника. – Мне кажется, в этом депо можно найти хоть чёрта в ступе!

– Ловлю на слове! – усмехнулся Антипенко, наблюдая за тем, как изменился в лице Алтынбаев, когда его взгляд упал на нечто, поблескивающее в полумраке.

Четыре девятки

На выезде с крайней канавы, среди обветшавшего наследия советской державы, красовался электровоз, по сравнению с которым всё увиденное прежде показалось скучным, как инструктаж по технике безопасности. Тёмно-зелёное с жёлтыми полосами чудо техники представляло собой укороченный кузов от старого вагона типа Д, поставленный на паровозную раму и вооружённый целыми четырьмя пантографами на крыше. Весь облик этой машины внушал какой-то подсознательный страх, будто она была не творением рук человеческих, а пришельцем из другого мира. Словно сошедший со страниц фантастических книг про исполинские дирижабли и самолёты с паровыми двигателями, этот живой памятник фантазии, смекалке и колхозу поражал воображение всем своим видом: «люстрой» сигнальных огней на красных брусьях, увенчанных двумя прямоугольными буферами, круглыми «жоксами» – розетками для подключения высоковольтных кабелей, огромными – в человеческий рост – спицованными колёсами, массивными спарниками и треугольными дышлами, соединёнными с двумя отбойными валами, рёбрами радиатора охлаждения, выведенными прямо на боковую поверхность кузова.

«Брутальненько!» – подумал Кайрат и медленно обошёл внушительную машину со всех сторон, потрогал свисающие из-под буферного бруса тормозные рукава и задержал свой взгляд на бронзовой овальной табличке, закреплённой на раме локомотива. Там было выбито: «Brown Boveri SLM Winterthur 1925». Чуть выше, уже на кузове, ещё проступало сквозь зелёную эмаль не до конца закрашенное обозначение Xte 4/6 – серия электровоза, присвоенная ещё в Швейцарии. Прямо поверх неё прикрутили хромированные цифры российского образца – 9999, четыре девятки. Гость из прошлого, неведомым образом попавший сюда, за сотни, если не сказать тысячи километров, заинтересовал Кайрата едва ли не больше, чем щеголевато сверкающие свежей краской новенькие пассажирские вагоны, занимавшие соседние пути. Глядя на засиявшие от любопытства глаза стажёров и будто предвосхищая лавину вопросов, Стрельников начал:

– Это лет двадцать назад, как только начали проектировать метро, наши что-то мутили со Швейцарией. Собственно, что мы сейчас и расхлёбываем. И швейцарцы, чтобы продемонстрировать жизнеспособность концепции, построили агрегатоноситель, или, как сейчас говорят, «демонстратор технологии», собранный из всего, чего не жалко: ведущие колёса стандартные, паровозные. По краям – тележки Цара-Краусса, а две средние оси – в жёсткой раме. Могу поклясться на чём угодно, такого вы в жизни не видывали! – медленно, наслаждаясь производимым впечатлением, произнёс Стрельников. – От вагона типа Д здесь только кузов. Двигателей два, трёхфазные асинхронные. Настолько здоровые, что их пришлось разместить в том, что было салоном. Представляю, как инженеры матерились, впихивая невпихуемое, – и Олег Михайлович похлопал рукой по металлу кузова, внимательно наблюдая за тем, как Кайрат пристально оглядывал экипажную часть: гигантские колёса с белой окантовкой; отбойные валы, к которым присоединялось массивное тяговое дышло; спарники, едва помещавшиеся в габарит. – Короче, скрестили швейцарского бульдога с советским носорогом, написали, что техзаданию соответствует, покатались на кольце в Щербинке, приложили толстую брошюру с расчётами, что трёхфазная система экономически эффективнее, чем постоянный ток, а наши все дружно похлопали и подписали контракт.

– Так вроде все тестовые «мулы» после испытаний обычно утилизируют?

– Обычно так, – кивнул Стрельников. – Но этот гостинец импортный оставили, потому что по документам он проходил как парковый электровоз-буксир, хоть по прямому назначению никогда не использовался. Еще, кажется, я несколько лет назад видел этот аппарат ржавеющим под забором, потому что с возложенной на него задачей прекрасно справлялись «унимоги», которые, к тому же, могут передвигаться и по рельсам, и по асфальту. А у «четырёх девяток» под сотню тонн общий вес! А сцепной почти вполовину меньше, поэтому с тягой у него плоховато.

– А можно подняться туда? – попросил Кайрат, совершенно не жалея, что согласился на эту командировку. Ради одного только этого локомотива можно было ехать сюда!

– Валяй, – ответил Стрельников.

– Только гравицапу не забудь поставить! – напутствовал его Лёшка.

Поднявшись в кабину, Алтынбаев невольно улыбнулся: прямо над лобовым стеклом, там, где обычно наносят грозную надпись «проезд запрещающего сигнала ведёт к преступлению» красовалась наклейка с мультяшными бурундуками и девизом «слабоумие и отвага», недвусмысленно напоминавшая, какие именно качества необходимы наезднику этой хтонической штуковины. То там, то тут виднелись из-под неровного слоя жёлтой эмали обрывки слов на немецком: остатки былой роскоши. Однако из всех полустёртых надписей можно было разобрать только слово «verboten».

– Да, – прокомментировал неожиданно оказавшийся рядом Лёшка, – немчура любила все инструкции прямо на стенах кабины писать.

– Это швейцарцы вообще-то.

– Все они одним миром мазаны, – отозвался он, даже не повернувшись, после чего покинул кабину.

Оглядев кабину изнутри и заглянув в машинное отделение, где красовались два огромных тяговых электродвигателя, Кайрат попытался интуитивно вникнуть в содержание надписей на немецком. Затем, влекомый природной любознательностью, парень обратил внимание на кнопку, которая, как ему показалось, слишком сильно выпирала из приборной доски, и с силой втопил её внутрь. Вслед за шипением воздуха раздался оглушительный металлический скрежет, а локомотив, ощетинившийся токоприёмниками, стал походить на какое-то древнее ракообразное.

– Бляха-муха! А я и не думал, что эта штука работает! – присвистнул Лёшка, подняв глаза к потолку цеха.

– Она ещё и нас всех переживёт, если за техникой ухаживать как следует, – ответил ему Кайрат, поспешивший вылезти из кабины, дабы не получить по шее. – По крайней мере, мы теперь знаем, что это не предмет мебели.

– Задача у этого «шедевра» была одна, – саркастично заметил Стрельников, – заключить договор на строительство. А потом его отогнали подальше, чтобы глаза не мозолил. А на порезку отправить нельзя, потому что по документам он ещё – собственность этих швейцарцев.

– Так и отдали бы им! – со знанием дела заявил Лёшка.

– Так не берут. И правильно делают, у них своего хлама достаточно, чтобы ещё лишний металлолом через пол-Европы к ним гнать. Думаю, как только уладят все бумажные дела – собственность и всё такое, – его сразу и сдадут в переплавку.

– А почему, интересно, на него шифр Октябрьской дороги нанесли? – Кайрат спросил Стрельникова, но ответил ему почему-то Алексей:

– Ну, его же по железке перегоняли. Вот и нанесли, наверное. Хотя пёс их знает…

– Слушай, – обратился Кайрат к нему, сияя, словно ребёнок, которому купили новую игрушку. – Не знаю, как тебе, а мне он нравится!

Красавкин явно не оценил восторга своего коллеги, ответив:

– Ну, ты привык ездить на всяком хламе, в Москве такое даже в музей не примут, а сразу на свалку.

Кайрат решил не продолжать дискуссию, а обратился к Стрельникову:

– Олег Михайлович, а он на ходу?

– Вообще, должен быть. Но его уже давно никто не запускал, хотя техобслуживание он проходил, – начальник депо указал рукой на дату на торце кузова, нанесённую белой краской по трафарету.

– Олег Михайлович, – вот думайте, как хотите, – начал Кайрат, – а мне кажется, что у техники тоже есть душа. Она может понравиться тебе, ты можешь понравиться ей. Они как живые существа, каждый со своим характером.

Стрельников внимательно посмотрел на Кайрата, отчего тот невольно смутился, подумав, что его приняли за идиота. Но Олег Михайлович похлопал его по плечу и произнёс:

– Хорошо, что ты это понимаешь.

– А у нас обед когда планируется? – поинтересовался Лёшка. – А то у меня уже в желудке урчит.

– Да хоть сейчас можно, дело хорошее, – отозвался Стрельников.

Они решили пройти напрямую через цех, чтобы срезать путь. Теперь их дорожка пролегала вдоль того, что обычно называется «калашным рядом» – пути, на котором ждёт своей участи списанная и отставленная от работы техника. Но здесь ситуация была отнюдь не такой простой, ведь метрополитен даже ещё не начал работу, а ряд машин, начиная от новеньких и заканчивая уже основательно потрёпанными, уже занимал почти всю канаву.

– Смотрите, даже самоходную электростанцию с вагоном-трансформатором откуда-то приволокли! – удивлённо присвистнул Кайрат.

– А рядом-то заметил? Путеизмеритель с дефектоскопом, которые ещё, наверное, Иосифа Виссарионовича помнят, – ответил Алексей, указывая на старенькие, хотя и опрятные вагончики.

– Даже ещё с гербами Советского Союза… – протянул Кайрат, медленно и внимательно шагая вдоль вагона. Теперь меткое сравнение депо с музеем обрело самый буквальный смысл.

– Думаю, вы в курсе, что пуск метро несколько раз откладывали и переносили. В конечном счёте, чтобы ускорить ввод в эксплуатацию, заказчик разрешил поставку бэушной служебной техники при условии соответствия техзаданию. Сюда со всех концов страны технику присылали! Так что, не было бы счастья, да несчастье помогло. Да, много старья, но состояние неплохое. Они же стояли на консервации в закрытом ангаре, – предвосхищая вопросы курсантов, сказал Олег Михайлович, а затем обратился к Кайрату. – Не ваша ли бывшая техника, кстати? Ты ведь в Автово работаешь?

– В Дачном, – ответил Кайрат. – Но они на одной и той же территории. Столько «дэшек» у нас в депо никогда не было. На моей памяти точно. Кроме пары электровозов, на которых я работал, у нас было три вагона и самоходный пылесос, но, насколько я знаю, они давно уже никуда не ездили и стояли как сараи для всякого хлама. Лет пять назад их вообще порезали. Я вообще не понимаю, откуда взялась эта древность, да ещё таком в приличном состоянии!

– По вашему мнению, это приличное состояние? – задал риторический вопрос Стрельников. – Хотя… понятие растяжимое.

Олег Михайлович не стал продолжать: видя, насколько наблюдательны и технически подкованы новички, он рисковал сболтнуть лишнее. Он ещё не забыл подписание актов приёмки этих вагонов и прекрасно видел, что лучшим описанием их состояния было озвученное Димой Антипенко сравнение с какашкой в обёртке от «Рафаэлло». Под глянцевитым слоем свежей краски скрывалась ржавчина, да ещё такая, что металл можно было насквозь проковырять пальцем! Пришли вагончики действительно с консервации, и в этом к поставщикам не было никаких претензий. Во всяком случае, на бумаге. Однако, вопреки известному и вполне очевидному требованию отправлять на базу запаса для консервации только полностью исправную и комплектную технику, в реальности туда направляли уже отслужившие свой срок машины, которые по какой-нибудь причине нельзя было утилизировать. Как правило, это происходило, если вагон или локомотив повреждали, но не могли списать сразу из-за того, что он по документам ещё не выработал свой ресурс. Вот их и отгоняли подальше от греха (и от глаз начальства) в дальний угол депо, где они постепенно ржавели, ожидая своего часа. Туда же отправляли и разную экспериментальную и служебную технику, как только в ней отпадала необходимость. Вот и стояла там куча металлолома разной степени раздолбанности. А при подготовке к пуску метрополитена какая-то светлая голова предложила руководствоваться принципом «всё новое – это хорошо отмытое старое» и тем самым сэкономить на закупке служебного подвижного состава. Конечно же, со всей служебной техники сняли двигатели и высоковольтное оборудование, тем более что по причине другого рода тока пользы от него не было ни малейшей, а вот цветной металл там имелся в большом количестве. И разумеется, когда представилась возможность легально избавиться от всех «токсичных активов», поставщики немедленно ею воспользовались. Вишенкой на торте была красивая формулировка в договоре, что все за выявленные недостатки ответственность несёт принимающая сторона. И волки, как говорится, сыты, и овцы целы. «И пастуху вечная память», – неосмотрительно брякнул во время приёмки Антипенко, за что получил от Стрельникова по лбу реверсивной рукояткой.

– Это вы ещё не видели нашу ассенизационную цистерну, – отозвался шедший впереди Дима. – Её вообще построили на базе тендера от дореволюционного паровоза «щука»!

– Фекальная цистерна на базе «щучьего» тендера… – картинно вытягивая каждое слово, повторил Кайрат. – Интересно, какие вещества принимал автор этого произведения? Может, и мне отсыпет?