Стаи. Книга 3. Столкновение миров

– Им придётся драться, – поддержала Лесавесима, – или они попросту умрут.

– Да, – кивнула большая сестра, – эвакуация далека от завершения. Если папа прав, и удар последует, примерно, через двое суток, то в северной части города ещё будет очень много народа! Чтобы выводить колонны и одновременно сдерживать натиск чудовищ надо много оружия.

– Хорошо, мы продолжим процесс доставки оружия до самого последнего момента. – Жуков кивнул своим офицерам, и те забегали, вызывая нужных абонентов. – Мы постараемся доставить на аэродром как можно больше стрелкового оружия, но как уговорить жителей сражаться?

В городе царила тихая паника. Миллионы людей, напуганные событиями в лежащих севернее областях, в спешке покидали родные дома, и не надеясь (и правильно, что не надеются!) разбить пришельцев. Вывозили в первую очередь детей и женщин, мужчин, как могли, ставили под ружьё, прекрасно понимая, что эвакуировать такой огромный город за считанные дни попросту невозможно. Но тут и была масса проблем.

Офицер штаба согласился со своим начальником:

– Ружей хватает не на всех, даже гладкоствольных, и это ещё мягко сказано, ведь мегаполис – не глубинка, и поголовным владением огнестрельными игрушками тут и не пахнет, да и ни к чему это. В результате – огромная масса людей, которых нельзя увезти, враг попросту не даст времени, но которым и нечем сражаться. Их моральное состояние далеко не боевое: применение ядерных боеприпасов вселило страх даже во взрослых мужчин. Уж если только такими средствами удаётся сдерживать тварей, то куда нам, простым людям? Так думают многие, и, если честно, то эти мысли скорее не малодушны, а просто здравы.

– Но, сражаться придётся, – вздохнула Хельга. – Надо вдохновить людей.

– Мы их уговорим, – сказала Мирра, обняв своего закадычного друга.

Жукова такое обещание явно не устроило: привезти горы автоматов, и без толку потерять их? А чем воевать в следующих сражениях? Это ведь явно не последнее!

– И как? – хмыкнул он.

– Так же, как во времена Кризиса мы уговорили ветеранов РДК помочь защитить ИБиС, – ответил Элан. – Понимаю, десятки тысяч стволов ещё пригодятся, но это надо сделать.

– Хорошо, – Геннадий Алексеевич отдал приказы, и план завертелся.

Собственно, он действовал ещё до прилёта команды странных учёных, ведь ни маршал, ни его подчинённые идиотами не были, просто план экстренного формирования народного ополчения получал новый импульс.

– А эволэки как будут воевать? – поинтересовался Жуков.

– Мы, как всегда, плечом к плечу с людьми, – ответила Диолея, сидящая в уголку, и не принимающая особого участия в разговоре. – Мы собрали более-менее сильных эмпатов разных поколений, чуть больше тысячи. Соответственно, сможем перехватывать разом управление над телами двух, двух с половиной, тысяч этих тварей, и заставим их рвать друг друга.

Храбрая женщина подошла к карте:

– Можете назначить нам сектор обороны, вот такой примерно ширины, – она показала руками, – только, пожалуйста, не разбивайте нас на маленькие группы – это полностью обесценит потенциал, и мы понесём большие потери.

– Хорошо, – согласился маршал, – вы прикроете проспект Первого Мая, правый фланг того фронта, куда по расчётам придётся главный удар…

* * *

Красивый вид. Никогда он не мог сказать, что любил большие города, эти закованные в бетон исполины, но… Вид красивый.

Где-то далеко под ногами стрелой уходила к горизонту улица имени Ульянова, одного из самых видных политиков позапрошлого века, много сделавшего для Империи. Здания ступенями сбегали вниз по краям широкой дороги и тротуаров, засаженных вечнозелёными деревьями. Снег аккуратными шапочками оседлал клумбы, спрятав от холодов уставшие цветы, яркие огни подземных переходов приглашали облегчить путешествие, спуститься в метро или просто перейти на другую сторону, но…

В городе уже расползался отравой дух запустения, люди покидали свой дом. В южных районах гасли одно за другим здания, и темнота окутывала кварталы зловещей пеленой, в которой только яркая россыпь уличных фонарей помогала не заблудиться. Дороги, всего несколько дней назад идеально вычищенные, уже заметал снежок, на белоснежной ленте которого бесчисленные машины оставляли следы своей суетливой деятельности. Тревожно мигали сиренами полицейские, тянулись прочь от надвигающейся бури колонны автомобилей. Всё это уже было.

Лис нашарил под тесным коконом снаряжения сложенный вдвое листик плотной бумаги, и застыл надолго. Никто не видел выражения его лица, спрятанного собственной тенью, только чуть сгорбленная спина, освещённая яркими огнями посадочной площадки, и ледяная неподвижность склонённой головы. Едва заметное дыхание вырывалось из приоткрытого рта струйкой пара, уши перестали крутиться во все стороны, ловя звуки по сторонам. Он смотрел то на своё сокровище, то на город, погружённый в пучину страха и горя…

Солнце уже спустилось за далёкий горизонт, полыхнув, напоследок, огненной дугой, и день уступил место своей закадычной подруге – ночи. Но сегодня не будет буйства красок и огней большого города, суеты миллионов людей, оставивших в прошлом ещё один насыщенный рабочий день, не распахнут объятия бесчисленные рестораны и кафе, чайные дома, на все лады зазывающие посетителей. Не будет веселья и улыбок, не встретят жёны с детишками у порога уставших мужчин, не поведут дедушки и бабушки своих внучат в парки, не закрутятся радостным хороводом под весёлые песни наивной юности карусели.

Ничего уже нет. Война, страшная в своём непривычном, но до боли знакомом обличие, уже пришла в каждый дом. Уже кричали дети, которых тысячами отнимали у родителей, и везли автобусами, в вагонах метро, на вертолётах, в конце концов, в аэропорт. Бегом, под гортанные крики полицейских, мольбы сопровождающих взрослых, их гнали по трапам вверх, и красивые птицы суетливо выстраивались в очередь на взлёт, поспешно, испуганно, уходили в бескрайний и безопасный воздушный океан. Малыши плакали, припав к иллюминаторам, не зная, встретятся ли они со своими мамами и папами ещё? Обнимут ли тёплые родительские руки своих чад, или навсегда останутся скрюченными скелетами, замороженными холодом и снегами, лежать на улицах города до весны, обглоданные пришельцами и крысами, что вмиг размножатся на усеянном человеческими останками пепелище?

Забитые до отказа эшелоны покидали станции вокзала, непривычно медленно двигаясь по ленте своих путей на северо-восток, прочь от наступающих варваров. В духоте и тесноте битком набитых вагонов перепуганные люди с тревогой всматривались в темноту за окнами: в колоссальных промышленных объектах окраин, в подступающих к самому городу лесах, везде чудился неведомый враг, заставляя вздрагивать от любого движения в чёрных лабиринтах бетонных коробок и пологе леса. Только мерный рокот боевых вертолётов над головой, что провожали каждый поезд до условно безопасной зоны, и тут же возвращались назад, вселял хоть какое-то чувство защищённости.

Морской порт, и без того всегда оживлённый, поражал воображение тесными рядами судов всех классов и размеров, от катеров до огромных барж, куда прямо в ледяные трюмы сажали сотни и тысячи людей. Ритм работы был запредельным, никто не обращал внимания на столкновения корабликов у причалов, на вмятины в обшивке, порванные канаты и потерянные якоря. Только когда большой пароход всмятку раздавил яхту о гранит набережной, на несколько минут замерло движение на воде, и замелькали с новой быстротой моторные лодки, подбирая людей из ледяной воды.

Огромные толпы народа у причалов и пиронов вокзалов вели себя по-разному. Кто-то отчаянно старался прорваться любой ценой на уходящие одно за одним суда, поезда, поправ всё человеческое, охваченный животным страхом за собственную жизнь, кто-то наоборот, изо всех сил старался хоть как-то упорядочить посадку. В жуткой давке слышались крики упавших, и уже не способных подняться несчастных, умирающих под ногами тысяч людей, зажатых в такую плотную массу, что невозможно было протянуть даже пострадавшему руку. Если ты не устоял на ногах – всё, конец. В огромной толпе нет ни сантиметра лишнего места, и неважно, взрослый ты мужчина или ребёнок, один ли ты оказался в этом урагане бегства, или рядом родной тебе человек, ничего не имеет значения. Ты уже мёртв. Хоть каким криком будет заходиться родная мать, звать, молить о помощи окружающих, хоть с какой силой будет рваться сквозь живую стену отец или брат – шансов почти нет. Настоящие реки людей, подпираемые всё новыми и новыми массами, неудержимо текли к причалам и вокзалам, к спасительной полоске воды, к ленте железной дороги, подгоняемые бездушным планом эвакуации, в который уже изначально заложена короткая цифра потерь, что неизбежно сопровождает хаос поспешного бегства. И нет ей дела, что за этим числом или процентом – отчаяние и боль, звериный вой женщины, на глазах у которой родное дитя исчезает под ногами неудержимой толпы…

Бесконечные колонны машин. Настоящие реки света тянулись на шоссе. У мостов через Московию люди в военной форме тщательно осматривали транспорт, безжалостно выбрасывали в воду лишние, на их взгляд, вещи, чтобы освободить хоть одно дополнительное место для пассажира, и пароходы плыли прямо среди вещей, раздвигая их носами, накрывая невысокими волнами. Заглохшие автомобили прямо руками переворачивали на тротуары, сбрасывали в ливневые системы, хоть как-то стараясь не создавать пробок, не прервать пусть и медленное, но всё же движение. Несчастных людей, потерявших и транспорт, и хоть какие-то вещи, подсаживали кого куда, в призрачной надежде, что разрозненная семья где-нибудь встретиться вновь…

Лис, погруженный в страшную ауру города, даже не заметил, как к нему подошёл Нечаев:

– Элан!

Эволэк, не оборачиваясь, спрятал свою печаль в нагрудный карман, и когда повернулся, его глаза уже были полны решительности:

– Пора?

Глава СБ кивнул на ближайшую к аэропорту окраину:

– Бои в предместьях уже идут. У нас на всё про всё часа четыре, не больше.

Плут подхватил винтовку, с оружием не расставался никто даже в туалете, и хлопнул Сергея по плечу:

– Идём.

Внизу уже выстраивалась колонна из эволэков в традиционной форме своих кланов. Юноши и мужчины, да и частью девушки и женщины, при оружии, хотя, естественно, не пули их главный козырь в предстоящем сражении. По краям – более сильные в эмпатии, в глубине – послабее, но одинаково настроенные на нелёгкую схватку. Пепельный кицунэ воздушной стихии прошёлся вдоль строя и остановился у знаменосцев, без долгих церемоний припал на колено у забранного в чехол флага, и с силой, но мягко, потянул красный шнур.

Полотнище стяга, подхваченное ледяным порывом, затрепетало на ветру, и соратники застыли, отсалютовав Вечному Цветку. Еле ползущая мимо вереница машин не занимала их внимания, хотя не без любопытства горожане глазели на странный парад: в едином строю люди и эволэки, кицунэ и сирины, не помышляющие о бегстве.

Военный лидер на минуту замер. В полумраке рукотворной каменной теснины, прорезанной светом фар и фонарей, он спокойно смотрел на лица друзей. Знакомые по долгим годам дружбы и работы Диолея, Лассава, Нариола, Мирра и Ханнеле, старшие поколения, с которыми если и виделся, то на коротких торжествах, а то и вообще знакомые только по фотографиям. Воспитанники-Навигаторы, многие, но далеко не все, такие же «лисы-оборотни», как и наставник, с тревогой тянули носами уже пропитанный предстоящим кровопролитием воздух, нервно помахивали хвостами, словно отгоняя неудачу прочь. Элан собрался с духом, набрал воздуха в грудь:

– Мы всегда следовали за зовом собственного сердца, не признавали указки и кнута. Наша храбрость вела нас к победам и потерям, триумфу и горечи. Никто никогда не заставлял нас рисковать ради Человечества и Родины, мы сами выбирали себе путь и посильную ношу. Мы часто знали только слово «надо», терпели боль, глотали слёзы, хороня друзей, и шли вперёд. Никаких приказов.

Снова пауза и цепкий взгляд, бегущий по лицам воинства.

– Так было всегда, так будет и сегодня. Никто не вправе приказать вам: иди и сражайся. Вы знаете, почему.

Иригойкойя тоже знал. Они отказываются от человеческой жизни, от собственной души, что рвут на кусочки течения Великой Реки, и трижды заслужили покой, толику нормального счастья, возможность любить и быть любимыми, растить детей.

– Если кто-то сомневается, не уверен в собственных силах, или по каким-либо причинам просто не хочет участвовать в бою, – Элан кивнул, едва заметно, пару раз, – можете уйти. Никаких упрёков, и уж тем более обвинений.

Причина остаться в стороне от кровавой битвы была. Эволэки всегда были вещью в себе, малочисленной и довольно замкнутой кастой, настороженно относящейся к остальной цивилизации. После крушения планов Сухомлинова последовала чудовищная Кровавая Суббота, наглядно показавшая, что часть «человеков разумных» – просто неблагодарные свиньи, готовые по надуманному поводу совершить против своих благодетелей самое мерзкое злодеяние. Плут и сам сразу после трагедии, отнявшей детей и любимую, долго размышлял, не находя в себе сил снова начать работать на общий результат. Победа над кровавым дельцом не разрешила противоречий между ветвями цивилизации, каждая из которых уже явно шла своим путём, хоть и бок о бок, и в одном направлении. Но строй не шелохнулся – кто не хотел, тот не пришёл.

– Это будет очень тяжёлая схватка с заведомым проигрышем в финале, – продолжил хвостатый профессор. – Мы будем на острие удара прикрывать эвакуацию, а, значит, держаться до последнего, ибо за нашей спиной – тысячи женщин, детей, беспомощных стариков. Едва ли мы уцелеем все, а, может, и поляжем до последнего.

Несколько соратников судорожно сглотнули комки, тяжело задышали, но снова ни единого отказа не последовало. Элан тепло, но с грустью, улыбнулся:

– Вот именно поэтому Вечный Цветок и собрал нас вместе. Вечная жизнь не в том, сколько ты проживёшь, а в том, что ты оставишь после себя! – Его голос крепчал, уже никто не замечал порывов северного ветра. – Что мы оставим после себя? Жизнь! Что мы оставим за своей спиной? Горы поверженных врагов! Порвём этих уродов в клочья!!!

Полный ярости и жажды чужой крови вопль кицунэ потонул в криках «Вайнар» и «Ура», прянули вверх десятки сирин, образуя кольцо воздушной разведки, и длинная колонна эволэков зашагала по тротуару, навстречу бегущим прочь из города потокам машин.