Эйдос непокорённый

Вдруг часть её исчезает, и из открывшегося пространства выскакивают искры. Мы с Максом синхронно замираем. Я бы порадовалась первым проблескам света, но помню, что ничего не следует трогать и настораживаюсь. Всё, что здесь хранится – священно, неприкосновенно, таинственно и опасно.

Любопытным придётся посвятить таинству Демиургов жизнь и дослужиться до высшего ранга. Но такое не по мне. Ждать двести лет раскрытия сомнительных тайн я не собираюсь. Поэтому смотрю на них прямо сейчас, и ловлю себя на разочаровании.

Ничего божественного, очередной обман. Искры, больше похожие на светлячков, вовсе не стремятся освещать нам путь, они появляются из стен, вьются вокруг, разлетаются, как насекомые. Начинают ускоряться, метаться, сталкиваться, вспыхивать; мы с Максом шарахаемся, но искры постепенно упорядочиваются, выстраиваясь концентрическими кругами. Образуется знакомая картина, напоминающая звёздную систему. Вот теперь я теряю дар речи. Отскакиваю от полыхающего пламенного шара, чтобы не обжечься, и узнаю Астру – наше светило. Семь разноцветных шариков-планет катятся вокруг. Как такое возможно? Точно, как на карте древнего тома по астрономии: большие, маленькие, средние, с кольцами и спутниками. Скорее научное отображение звёздной системы. Хотя выглядит и правда божественно, и хочется коснуться маленькой планеты.

Определённо, Демиурги побывали здесь и оставили след на Эйдосе в виде Башни, пары тысяч людишек и обители для них. Заперли нас. Запретили выходить. Теперь, втихаря попивая маваар, наблюдают, как мы толкаемся в нашем крошечном мирке. Для чего им такое развлечение? Им, Демиургам – высшим существам, живущим в космическом просторе, невидимом смертным тварям. Они либо играют с нами, либо давно позабыли.

Древние «Запреты и догматы» архивариусы переписывали столько раз, что информация могла измениться. Поговаривают, будто Совет приложил к этому руку специально, чтобы управлять обителью. Придирчивый читатель изредка находит нестыковки, но боится попасть в немилость. Лишь некоторые нарушают правила, ведь ничего плохого не случается. Главное, делать это тайно. Как и мы с Максом. Только такая таинственность напрягает и быстро утомляет.

– Святые шестерёнки! – Макс первым приходит в себя. – Это нормально? Или…

Мимо его поцарапанного носа проплывает Эйдос с двумя спутниками – четвёртая планета от Астры. Не удивлюсь, если на этом крошечном шарике можно разглядеть и нас. Но обойдёмся без подробностей. Мало ли.

– Или. Просила же ничего не трогать! – я толкаю его в плечо.

Так бы и дала затрещину, но неловко поднимать руку на здоровенного детину. Макс хмурится, слишком нервный сегодня, ни разу не видела его таким. Хотя сама не лучше – всё-таки опасное дело мы затеяли.

Стоим в полном замешательстве, молчим. Над нами, песчинками, звёзды образуют галактики и туманности, возводя вокруг бесконечный эфир Вселенной. Макс, вопреки замечаниям, протягивает руку, чтобы коснуться мерцающей точки, проверить, реальна ли она, но та отскакивает, ускользает. Другая, третья, да и остальные, не стремятся к контакту с созданием из плоти и крови. Звёзды вдруг разлетаются, как мыльные пузыри по ветру и хаотично отскакивают будто от невидимых стен.

– Пора сваливать, – спохватывается Макс, дёргая меня за рукав. – Пока можем.

Тут он прав. Позорный суд, флакон с ритуальным ядом – вот каким может стать итог. Даже для меня. От одной мысли холодок скользит по спине и сердце начинает колотиться, как после утренней пробежки по аллидионскому лесу. Макс хмурится и озирается в поисках выхода. Благодаря звёздам становится видно единственный коридор, из которого мы сюда забрели, и мы возвращаемся. Несколько серебристых искр оторвались от миниатюрной вселенной и парят за нами, будто преследуют.

Комната с космосом быстро остаётся позади, светящиеся треугольники появляются теперь на полу и ведут дальше. Возвращаются матовые стены коридора, изъеденные геометрическими узорами и незнакомой вязью, полумрак и лёгкая химическая дымка, не похожая ни на что. Ощущение, будто мы внутри свёрнутого трубочкой, догорающего свитка. Тусклый голубой треугольник, наконец, указывает на длинный коридор и приглушённый свет являет нам винтовую лестницу в конце.

– Да неужто! – радуется Макс, резко останавливается и разворачивается.

Я с размаху врезаюсь носом в его плечо.

– Дерьмо баркачье! – потираю ушибленное место.

Из тени вырисовывается физиономия моего спутника, бледная из-за подсветки, но довольная. На жёсткие скулы падают отросшие завитки волос, он быстро сдувает их. В чёрных, как космос глазах, сверкают искорки – страх сменился привычной хитринкой. Кажется, я даже вижу свой конопатый нос.

– Рыжик, ругаться тебе не идёт. Ты должна быть возвышенной, – он складывает пальцы рук вместе, пялится в потолок и замирает, как делают святоши.

– Правда? Не могу перестать, ругательства помогают, – указываю в конец коридора. – Видишь, сразу нашлась лестница! А ты не верил.

Среди геометрии объёмного орнамента виднеются древние глифы: «Технические каналы». Не представляю, для чего они Демиургам. Скорее всего, надпись сделали люди, но именно об этой лестнице и упоминал пьяный Зелиг. Я выдыхаю, подмигиваю Максу – я же говорила!

– Признаю, ошибался. Нам даже никто не встретился, – неохотно бормочет он и уверенно шагает к заветным ступеням.

Но я настораживаюсь. Ведь мы ещё не добрались до главного.

– Святые Демиурги! – присвистывает он, глядя вверх на бесконечную винтовую лестницу. – Да вы и впрямь божества.

Я тоже смотрю. Полупрозрачные, ни с чем не соединённые ступеньки ввинчиваются в темноту. Никто не знает наверняка, зачем Демиурги всё это построили и почему свалили.

Мы торопимся наверх. Через одну проскакиваем ступеньки, отмахиваемся от надоедливых искр. Почему они летят за нами? Хотя плевать, сейчас неважно. Наконец, пыхтя и задыхаясь, едва ли не ползком, добираемся до массивного монолита. Гладкая чёрная плита без колебаний проваливается во тьму, являя выход на полукруглую платформу.

В противоположном её конце пришвартован дирижабль. Тусклые огни по краям очерчивают границы. Остальное укрыто туманом и пеленой воды, но я знаю, обитель Аллидион стоит на вершине высокой горы. Центром ей служит эта самая Башня полуторакилометровой высоты.

Кто не бывал на вершине, полагают, будто она упирается шпилем в космос и ведёт к Демиургам. Но это вранье, до космоса нам никогда не добраться, хотя забрались мы высоко. Я выхожу на платформу и замираю. Столько открытого пространства – озноб пробирает до костей. Морозный воздух обжигает лёгкие, разгоряченные долгим подъёмом, порыв ветра сбивает с ног, ливень беспощадно хлещет в лицо. Балахон вымок, холодная ткань липнет к телу. Пока я стою, открыв рот, Макс, игнорируя стихию, устремляется к дирижаблю.

Мы в нескольких шагах от свободы и правды. И нас никто не останавливает!

Воздушный транспорт в нашей обители один. По крайней мере, о других рядовым аллидионцам неизвестно. Прямо передо мной железная громадина – гондола, соединённая тросами с продолговатым баллоном наверху. Она гораздо больше, чем казалось снизу, из обители. Доверенные летают на ней на материк. Только им позволено пройти через Башню, выбраться из этой тюрьмы, расправить крылья и дышать. Но мы это изменим, отвоюем свободу и тоже полюбуемся на мир свысока. Иначе умрём.

Шагаю навстречу свободе. Ветер полощет набравший воды балахон, капли дождя звенят по стеклянному настилу, туманят взор. Но не мешают разглядеть в прозрачном полу объёмный макет Эйдоса – нашей планеты, на океанах которой неровной кляксой расплылся единственный континент.

– Макс! Ты уверен, что погода лётная? – я стараюсь перекричать шум дождя.

В обители дожди тёплые, проливаются плавно и лишь в садах. Здесь всё иначе.

Вместо ответа Макс протягивает руку, помогая забраться на борт.

– Ты можешь вернуться, – припоминает он мой недавний совет, сбрасывает промокший балахон на ржавый пол, смахивает рукавом капли с лица и подмигивает. Нутро железной птицы за секунду захватывает его внимание, и он забывает обо всём.

Внутри мало места, зато тепло, сухо и даже уютно; тусклый свет очерчивает панорамное окно с защитой от дождя, непонятные рычаги, трубки, тикающие вразнобой циферблаты. Из-под промасленной тряпки на приборной панели проглядывают буквы: «М» «а». Любопытно. Убираю тряпку и нахожу продолжение: «кс». Вот это да! Дёргаю Макса за рукав, чтобы привлечь его внимание, и секунду наблюдаю озарение на его лице. Теперь ясно откуда Зелиг взял его имя. Конечно, Совет мог посвятить чужака в один из рангов и сделать Безымянным, но для этого нужно знать сотни молитв, правила и обязанности. Одним словом – родиться в Аллидионе.

Макс возвращается к запуску машины. Сейчас некогда думать об имени, и ерунда вроде плохой погоды его ничуть не страшит. Интуитивно он знает, как запустить и удержать в небе эту железяку, может нарисовать её в точности до мельчайших деталей и попытаться собрать из хлама в аллидионском сарае. Он щёлкает тумблерами, крутит вентили, проверяет приборы. Рокот двигателя начинает спорить с дождём. Остаётся последнее: кто-то должен ослабить привязь, отпустить летуна на свободу. И поскольку я не могу привнести пользу внутри, то стараюсь сделать это снаружи. Возвращаюсь под дождь на платформу, отжать рычаги. Это ведь просто.

Перед глазами мельтешат заблудшие искорки из загадочной комнаты. Отгоняю. Четыре железных трубки с деревянными ручками, оказывается, рассчитаны на крепкую мужскую руку и девчонке со скромной комплекцией, вроде меня, справиться сложнее. Две поддаются, с третьей приходится повозиться. Когда пальцы сжимают последнюю, взгляд ловит размытую фигуру в меховом балахоне. Сердце ухает вниз, пальцы деревенеют. Я пытаюсь сморгнуть видение, похожее на кошмарный сон. Это невозможно, Зелиг пил со всеми на празднике. Но вот он, прямо передо мной, тот самый, из Доверенных. Выходит, он всё это подстроил, и Макс был прав!

Рву последний рычаг, наваливаясь всем весом – надо успеть! Едва он поддаётся, как вдруг искорка взрывается молнией и вгрызается в запястье. Жгучая боль прошивает насквозь. Перед глазами всё плывёт. Я прихожу в себя, пытаясь вдохнуть и пошевелить онемевшей рукой. Зелиг хватает меня за плечо, ехидно улыбается, что-то говорит, злорадствует, видимо. Только из-за шума в ушах его неслышно. Моё внимание приковано к дирижаблю. Макс, открыв рот, ошарашенно наблюдает за нами, но на помощь не спешит, хоть я зову его, стараясь одновременно справиться с Зелигом. Сдаваться нельзя. Кусаю его за руку, получаю оплеуху, выкручиваюсь и успеваю рвануть к дирижаблю. Только машина отчаливает прямиком перед носом. На борт уже не допрыгнуть, слишком большая пропасть. Зову Макса, но его словно подменили. Он хмуро наблюдает, как Зелиг заламывает мне руки. Я в ошеломлении гляжу, как дирижабль тает в мутном пространстве.

Нет, нет, нет, Макс, ты не можешь так поступить! Худшего кошмара я не представляла. Но он случается прямо сейчас, а проснуться никак не выходит.

2. Плен

Продираю глаза в полумраке, поднимаюсь. Сыро. Аромат терпких курений щекочет ноздри. Тишина, рядом никого. Место не похоже на дирижабль и женскую келью – слишком высокий потолок. Надо мной возвышается трёхметровая статуя Демиурга, у подножия в полу прямоугольная ниша с водой. Тонкий луч света протискивается в маленькое окошко в каменном потолке и рассеивается, едва касаясь безликого чела истукана. Его идеально выточенный из камня антрацитовый корпус местами одет лишь бурым плющом. Демиург совершенен, а совершенство незачем прятать под балахонами.

Меня пробирает озноб: я в храме для медитаций, куда отправляют в наказание. Вскакиваю как ужаленная, бросаюсь к двери, дёргаю перекладину – заперто; стучу до боли в кулаках, ору до хрипоты, но никто не отзывается.

Ненавижу это место. Здесь разрешают только медитировать, а, по мне, это пустая трата времени.

Нужно сосредоточиться и понять, как выкрутиться, но в башке туман, словно с похмелья, губа припухла, во рту привкус крови. События медленно восстанавливаются в памяти: плывут неразборчивой дребеденью винтовые лестницы с бесконечными ступенями, Башня, космос, дирижабль, платформа, дождь, мутный образ Зелига в стихийной круговерти, и самое страшное Макс. Сердце пропускает удар. Я ведь спасала его, не может быть, чтобы он так предательски отдал меня Зелигу. Поверить не могу! Максу ничего не стоило выйти и дать святоше по морде, а он смотрел равнодушно, хотя понимал, что у меня не будет шансов сбежать, и моя жизнь превратится в кошмар. Почему? Что вдруг изменилось?

Сейчас стоит думать о другом. Что меня ждёт? По законам обители я не только нарушила священный запрет, зайдя в Башню, но и совершила преступление: прихватила с собой чужака, чтобы сделать самое непростительное – выпустить его на свободу. Это серьёзно. Но у меня есть оправдание: я спасала человека, которого удерживали в обители против воли. А он всего лишь хотел то, чего святоши его лишили, вернуться домой, вспомнить себя и просто жить.

Брожу из угла в угол. На запястье, куда пришёлся разряд, пульсирует ожог. Странно, что я вообще дышу после встречи с молниями. Откуда они взялись? А Зелиг? Может, он и догадывался о наших планах, но не мог знать, когда мы соберёмся сбежать. Я ведь следила, чтобы за мной никто не шёл, никто не видел, как я спускалась к Максу, как вытаскивала его из тёмных пещер, где у нас держат «особо опасных» преступников, как сопровождала к Башне. Так какого шнода Доверенный оказался на моём пути?

Нужно успокоиться и для начала найти способ выбраться отсюда. Сесть, закрыть глаза, выбросить из головы всё баркачье дерьмо, вдох – выдох, как вдалбливали с детства. Это я умею лучше, чем валять дурака, но сейчас ничего не выходит. Мысли мелькают, как свихнувшаяся мошкара, и я пытаюсь переловить всех мошек, упорядочить, понять, в каком месте просчиталась, но они слишком мелкие и быстро улетают.

Чувство будто сплю и вижу кошмар. Проснуться бы, перелистнув время назад, как страницы старого фолианта. Ощутить на лице проблески утреннего света, падающего в большое панорамное окно кельи. Услышать сопение спящих девчонок, впустить Булку, и постараться не наорать на неё перед всеми за то, что бродит ночами шнод знает где, и возвращаясь под утро, мешает всем спать. Давно пора. А вечером, вместо того, чтобы вытаскивать Макса из тёмных пещер и вести его в Башню, пойти на праздник со всеми, пить вино, веселиться и запускать горящие шары в честь завершения цикла – триста девяносто шесть дней, оборот Эйдоса вокруг Астры.

А следующим утром смотреть, как Максу приносят шкатулку с «чёрной смертью», и он принимает её только потому, что не один из нас.

Нет. Даже после его предательства я бы не выбрала такой вариант.