Эйдос непокорённый

Быстро слезаю, хватаю добычу, как голодный зверёныш, разматываю и нахожу лезвие. Не особо задумываясь, чиркаю им по месту отметины. Кто-то входит в келью, но я не обращаю внимания. Кровь выступает сразу: красная, густая, тёплая. От её тонкого металлического запаха начинает мутить. Во рту становится солоно, перед глазами всё плывёт.

Я на свободе, на вершине мира. Воздух прохладный, ветер в лицо. Прямо передо мной огромный город, который ничуть не удивляет. Я просто стою и смотрю, как шпили сотен зеркальных башен впиваются в облака, как вены галерей опутывают их тонкими трубами, а по ним словно кровь бежит городская жизнь; огни на платформах мелькают и светятся, движется транспорт, люди, и весь город, словно искусственный организм, дышит, живёт. Много миллионов душ. Я знаю все улицы и проспекты, парки и сады. И также знаю, что этот город мёртв. Почему? И вдруг слепящая вспышка, ударная волна, серая взвесь замирает в воздухе, и проливается пыльным дождём на зелёные просторы. А мне так больно, словно в груди выжгли дыру.

Подскакиваю от едкого аммиачного запаха. Полумрак. Шорох балахонов по соломенной циновке – это Мастер Гиллад заматывает моё запястье, ворчит. Батья-Ир отчитывает его, чтобы не терял свои инструменты так некстати.

Никак не могу переключиться, в этот раз сложнее прогнать наваждение, собраться с мыслями. Видение слишком яркое, живое, словно я перенеслась в другой мир и стояла там на холодном ветру, наблюдая, как целый город вспыхнул, превратившись в пыль. Кажется, будто песок захрустел на зубах. Но откуда это взялось? Города подобных масштабов и конструкций невозможно вообразить. В архивах нет похожих картинок, но этот город снится мне с самого детства, и всегда оставляет горькое послевкусие. Только теперь я осознаю почему – город мёртв.

Бывшая наставница выставляет Мастера Гиллада и требует внимание к себе. Не думала, что она вернётся, к тому же одна. Я поднимаюсь. Рядом лежит мешочек благовоний, набор для маваара и смена одежды – ритуальное белое платье, расшитое золотым растительным орнаментом с глифами, плотный балахон и сапоги. Для суда. Приторный запах цветов, что добавляют в стирку, обволакивает келью, заглушая терпкие курения из древесной коры и скорлупы орехов. Ума не приложу, почему Батья-Ир уделяет мне столько внимания. В её положении давно пора забыть про подопечных.

– Ты не перестаёшь меня удивлять, – бормочет она, подбрасывая благовония на угли. – Пытаешься противиться воле Демиургов. Делаешь хуже только себе.

Я вздрагиваю при воспоминании о крови. Ничего не вышло. Как вытащить эту дрянь из-под кожи?

Батья-Ир расставляет на доске шесть глиняных чашечек с эмоциональными лицами. Все разные. Разливает по ним горячий маваар, который ещё называют «правдорубом», и сладко-терпкий запах пробуждает аппетит. Но нам с бывшей наставницей не о чем откровенничать.

– К чему это? – перехожу к делу. Чтобы высказать всё, что я думаю, никакой маваар мне не нужен. – Хотите подлить мне чёрной смерти?

– Ну что ты! – вдруг удивляется Батья-Ир, и даже сердится. Ведь как я могла подумать о ней такое? Она берёт две чашечки, одну протягивает мне. – Поговорим по душам. Суд будет завтра. Обвинений много, и всё гораздо серьёзней, чем ты себе представляешь. Совет непреклонен. Они хотят принять меры в назидание остальным. Но я не буду пугать тебя преждевременным решением.

В висках стучит пульс, как ритуальные барабаны, которые предстоит услышать. Но это ничто, по сравнению со смертельно опасным паразитом.

– Весьма великодушно с вашей стороны, – я верчу чашечку в пальцах, рассматриваю рожу: ехидно-ухмыляющаяся, будто насмешек тут мало. Заодно замечаю, как у Батьи-Ир от недовольства вздрагивает верхняя губа.

Она проглатывает маваар, я повторяю за ней. Тягучий напиток согревает желудок, в голове появляется лёгкий алкогольный дурман. Маваар крепкий, когда горячий. От него хочется поболтать.

– Ты моя самая неудачная воспитанница, – переходит к делу Батья-Ир. Хотя, ей не нужен напиток, чтобы лишний раз напомнить мне об этом. – Я надеялась, что ты усвоишь мои духовные уроки, пойдёшь по моим стопам, примешь веру, дашь обеты Безымянной сестры. Как поступил Мирим. Его поступок достоин уважения, а ты его осудила. При всех, – она выпивает вторую чашечку.

– Нам многое запрещено. Но не помню, когда запретили говорить то, что думаешь, – я рассматриваю её сложную причёску из переплетения сотен седых кос. Безымянные сёстры трудились над ней полдня, не меньше.

Я сознательно отказалась от духовного ранга, Батья-Ир это знает. Ещё больше бестолковых молений и служений высшим я не переживу. За время, потраченное на них, я могла бы переписать весь Архив.

– Я знаю, ты хотела бы рассказать всем правду о людях из-за стены. Но ты ведь не настолько глупа, чтобы делать это без доказательств? – усмехается моя собеседница, внимательно наблюдая за моей реакцией. – А доказательств у тебя нет.

Её это веселит, но мне не до насмешек. Я добуду доказательства, это вопрос времени. А пока у меня проблема посерьёзней и один вопрос волнует больше всего.

– Мастер Гиллад сказал, что метка убивает, – я задираю рукав и смотрю на своё забинтованное запястье, словно ищу там ответ. – Поэтому вы считаете её плохим знаком? Если это какой-то паразит, его можно просто извлечь или вытравить. Но там ничего не видно.

На красивом лице Батьи-Ир нет понятных эмоций, как на стопках. Она молча хватает меня под локоть, заставляя подняться и пройти с ней к двери, выталкивает во двор, залитый ярким светом, и отводит подальше. Слева в скалах шумит водопад, в кронах деревьев ветер гоняет садовых птиц. Набираю полную грудь свежего воздуха, не могу надышаться и налюбоваться надоевшими видами.

Прямо над нами, наперерез природной гармонии, возвышается антрацитовый гигант не из мира сего – Башня, наградившая меня паразитом. Она стоит в кольце реки, вокруг рукотворными сталагмитами торчат жалкие её подобия. Самое высокое – Архив, пять этажей. Под тенью соединительных галерей храмы, цветистые сады, где прохлаждаются святоши, а дальше баркачьи пастбища. Пейзаж всегда одинаков, даже люди не меняются, носят похожие балахоны и реинкарнируют после смерти.

– Смотри теперь, – Батья-Ир останавливается возле аллеи, отвлекая меня от мимолётной радости. – Как ты вытравишь это?

Она ждёт пока я размотаю повязку, а я вожусь медленно, куда мне спешить? Но то, что вдруг показывается из-под бинта, заставляет меня вздрогнуть: рядом с заклеенной царапиной – шестигранная фигура, величиной с отпечаток большого пальца. Она под кожей. Трубчатая как вена, такая же голубоватая. В лучах светила искрится серебристыми искорками по граням. Я только успеваю открыть рот от удивления и задуматься: что за странная геометрия? Почему оно отлично видно при дневном свете, а при искусственном незаметно?

– Это… это что за шнод? – вырывается у меня.

Батья-Ир морщится, я жду оплеуху за ругательство, но вместо этого она толкает меня обратно в душный полумрак, вздыхает, натягивает маску снисходительности.

– На тебе артефакт Демиургов. Древний, как сама жизнь, – мы останавливаемся как раз под истуканом. В движениях Батьи-Ир проскальзывает, едва уловимая, раздражительность и передаётся мне. – Ни один смертный не имеет права прикасаться к нему, пока не станет Верховным Обаккином, и тем более его нельзя выносить из Башни и осквернять грязными словами. Мастер Гиллад не станет его вырезать.

– Артефакт? – я пытаюсь сопоставить слово с тем, что у меня на руке. Начинаю понимать реакцию Мастера Гиллада. Плохо дело. – Его можно убрать по-другому?

– Нельзя. Совет не одобрит дерзкого вмешательства в волю Демиургов. Ведь если Они тебя отметили, то только Они вправе его изъять.

– Или убить, – язык с трудом поворачивается, чтобы это произнести. – Сколько мне осталось?

– Кто знает. На всё Их воля, – задумчиво произносит бывшая наставница, пожимая плечами. – Может, Они пошлют тебе видение или подсказку. Или уже послали. Тебе снилось что-нибудь необычное, из ряда вон?

Мои сны про странный город были всегда, вряд ли это связано, поэтому мотаю тяжёлой башкой. Батья-Ир не объясняет, а просто разворачивается, чтобы уйти.

– Почему же Они не убили меня сразу? – бросаю ей вдогонку.

– Может, хотели преподать урок? – бывшая наставница останавливается, распахивает дверь: – Так что не трать время. Молись. Очищайся. Не зря ведь ты сидишь в этой келье. Сделай хоть что-нибудь правильно.

Я вздрагиваю от хлопка двери. Единственное «правильно», которое я знаю, это Архив. Нужно срочно туда попасть, чтобы порыться в исторических фолиантах и поискать про артефакт. Что же это за артефакт такой? Как шестигранная форма залезла мне под кожу? Это что-нибудь означает? Вдруг такие случаи уже были, наверняка, сказано, что делать. Про Башню в книгах немного, что она даёт нам всё необходимое для жизни, но может, найдутся и упоминания об искрах и всём, что мы увидели, ведь Батья-Ир явно что-то не договаривает. Нужно срочно выбираться из кельи.

4. Амфитеатр

Дверь нараспашку, яркий утренний свет пронзает тюремный полумрак, дразнит свободой. Только это не я открыла дверь, снаружи четверо Безымянных из свиты Батьи-Ир, готовых сопроводить меня на суд. Сердце подпрыгивает, с каждым шагом становится труднее дышать, и я останавливаюсь у выхода. Не могу двинуться дальше. Дело не в узком воротнике до подбородка, сжимающем горло, не в чёрной маске, что едва пропускает воздух, и даже не в тяжёлом наряде из плотной белой ткани до пола. Дело в дурном предчувствии. Ненавижу толпу и не хочу становиться посмешищем, поводом для сплетен.

Пока думаю, один из четвёрки одинаковых балахонов отделяется, встречает меня. Мальчишка испуганно таращится на церемониальную маску без лица и дурацкое нагромождение из кос на голове, которое целый час сооружали сёстры. В его руках оковы.

– Рыжик, прости, – дрожащими пальцами Мирим пытается захлопнуть железки на моих запястьях и закрутить крепления.

Капюшон спадает с его головы, являя взъерошенную русую макушку и конопатый нос, почти как у меня. Всего четырнадцать, а он уже Безымянный. Переплюнув подвиг Батьи-Ир, нацепил тёмно-синий балахон в столь юном возрасте. Может, оно и к лучшему, что он нашёл место на почётной должности – подмастерье главной советницы. Научится руководить народом, вырастет уважаемым человеком. Зря я возражала.

– Это ты прости. Делай, что должен, – собственный голос из-за маски звучит неузнаваемо.

Сквозь прорези для глаз видно, как он задерживает взгляд на забинтованном запястье, торчащем из-под широкого рукава, стараясь аккуратно защёлкнуть железные оковы, но не может справиться с проржавевшей застёжкой, и, в итоге, решает обойтись без них. Остальные Безымянные напрягаются, будто теряют терпение от своевольного жеста мальца.

– Батья-Ир тебе не поможет. Только Мастер Гиллад, он нашёл старые законы, но… – голос Мирима срывается, не позволяя закончить предложение.

Его отталкивает в сторону другой святоша, которого я не знаю. Выхватывает из тонких пальцев браслеты, легко заковывает меня и выводит из кельи. Оковы, как и маска, часть костюма, представления, традиции. Их нельзя отменять. Лучше бы надели мне мешок на голову, сквозь него хоть дышать было бы проще.

– Что случилось? – пытаюсь выяснить, когда меня подталкивают в спину. Но ответа нет. Говорить со мной не положено.

Две сестры и Мирим плетутся позади, мелкие и задавленные широкой спиной незнакомого Безымянного. Не помню, чтобы в свите Батьи-Ир был столь высокий святоша. Лица его не видно из-за нахлобученного капюшона, впрочем, мне нет дела до того, кого она набирает в свиту.

Я понимаю, что дрожу, хотя на дворе тепло, несмотря на лёгкий ветер и срывающийся дождь. Хочу вдохнуть утреннего воздуха, но получаю только жаркий дух древесины, из которой сделана маска. Голова кружится, глаза режет яркий свет. Может, притвориться больной или мёртвой, и не придётся никуда идти? Стараюсь не оступиться, чтобы не расквасить нос о древнюю плитку, давно не видавшую преступников. Но сквозь прорези в маске трудно различать путь. Поэтому не тороплюсь. Да и кому охота спешить туда, куда меня ведут.

Амфитеатр. Мраморное углубление в роще цветущих сапт – место для сборищ, медитаций, судов и развлечений тонет в ритме ритуальных там-тамов и рокоте людских голосов. Каждое мероприятие здесь – театральная постановка. Зрители спешат занять места поближе к сцене, хотя вся обитель в амфитеатре не поместится, и большинству святош не повезёт отвоевать удобное местечко. Но прибывший народ, не избалованный зрелищами, ждёт новых впечатлений, и внимательно следит, как загадочного индивида в маске, то есть меня, выводят в самый центр, оставляя возле массивного трона Верховного Обаккина.

Декорации готовы, объявляется последний штрих. Вокруг серо-бурая масса любопытных святош. Сотни лиц непрерывно следят за каждым моим движением и от их взглядов хочется укрыться, несмотря на маску и капюшон. По традиции деревянная личина и нелепый наряд вынуждены прятать меня от всех, кто так или иначе знает меня в лицо, и помогать судьям принимать решения беспристрастно. Если Совет признает меня виновной, маску снимут, чтобы удовлетворить любопытство толпы. Если нет, сама решу, как поступить.

Руки дрожат, бряцая оковами. Это кошмар. Пытаюсь успокоиться. Всего пятнадцать минут позора. Не помогает. Вдох-выдох. Смотрю вдаль, сквозь жужжащую толпу балахонов, стараясь сохранить остатки достоинства.

Представление начинается. Верховный Обаккин прибывает в паланкине, перебирается на высокий трон и утопает в подушках. Занавес справа открывает Совет Чёрных в балахонах священного чёрного цвета. Совет возглавляет Батья-Ир. Весь конклав в масках вроде моей, советникам не положено снимать деревянные личины во время заседаний. Слева – место защитника, Мастера Гиллада. Но его нет. Тревога прокатывается по телу ознобом. О чём не договорил Мирим, что случилось? Надеюсь, с ним всё в порядке.