Эйдос непокорённый

Батья уходит. Вопрос летит за ней, но попадает в закрытую дверь. Почему она не ответила? Зачем намекнула про предшественниц? Что-то тянуло их туда, может быть, даже сам артефакт, но каждый раз его возвращали на место во благо всего города. Сколько раз это случалось? Я не узнаю. Всё повторится, я сдохну, а Батью-Ир наградят, может, повысят до Верховного.

Если она предполагала, что я снова заполучу артефакт, почему не сказала правду с самого начала? Хотела подняться за мой счёт? Неудивительно, что я ненавижу лжецов.

Сердце начинает колотиться о рёбра. Перспектива узнать вкус «чёрной смерти», мягко говоря, не прельщает. Да и помереть от артефакта тоже не хочется. Нужно бежать к обвалу. Я разберу его по камешку, но найду грёбаный выход. По крайней мере, постараюсь. А там посмотрим.

6. Побег

Артефакт останется угрозой даже за пределами обители, если его не извлечь. Если удастся выбраться и выжить, то какова вероятность найти людей, которые согласятся помочь? Надеюсь, у них другая религия, и если у них есть такие блестящие механики, как Макс, то и лекари должны быть не хуже. Поэтому я осматриваю замок кельи, чтобы понять, как его открыть. Сбегу, с оковами разберусь по пути. Уйду за пределы города в незнакомый мир и найду лекаря.

Ужасная мысль о «чёрной смерти» прокатывается холодком по спине. Отковыриваю огарок свечи. Зажигаю и подношу к замку, чтобы изучить мудрёный механизм. С Максом было бы проще, а в его отсутствие остаётся лишь вспоминать трюки, которыми пользовался он, когда вскрывал замки, и мы вместе шпионили по тайным уголкам обители – я пыталась выяснить, как устроен Аллидион, найти ворота, дверь, дыру – любой выход. Макс искал ответы о себе. Как-то раз забрался в крыло к Доверенным и услышал часть разговора об эксперименте над чужаком, но ничего не понял. Позже я нашла в архиве об этом документ, и всё прояснилось. И вот я до сих пор расплачиваюсь за то, что прочла и показала его Максу. Счастье в неведении.

Отвёртки под рукой нет, зато в причёске полно шпилек и всяких железяк с сопливыми цветочками. Пусть приносят пользу. Подхожу к двери и прикладываю ухо к замку. Вроде никого, слышно лишь, как снаружи шумит водопад и заглушает всё остальное. Целительный шелест потока словно музыка ублажает слух, конечно, не тогда, когда тебя ждёт смерть. Сейчас он мешает понять, сколько святош поставила Батья-Ир, чтобы сторожили под дверью. Пока я на карачках разглядываю крепления, пытаюсь приладить к замку шпильку, которая, разумеется, не подходит, механизм вдруг щёлкает и дверь внезапно распахивается, саданув меня по лбу. Боль пронзает череп и отдаёт в мозг, я отскакиваю, громко ругаюсь, и не замечаю, как частичка вечерней свежести врывается в тусклое помещение приятным воспоминанием о мире, в котором я недавно жила. Передо мной возникает тёмно-синий балахон. Это вовсе не Мирим, а Безымянный жрец, похожий на здоровяка из свиты Батьи-Ир, который сковывал мне руки.

– Извини. Не думал, что ты торчишь под дверью, – глубокий баритон разбивает тишину и, разливаясь по келье, резонирует в стенах и больной голове.

Я лишь держусь за неё обеими руками, чтобы не треснула. Святоша помогает подняться, разглядывает мой лоб, словно хочет увидеть, какого размера шишка успела вырасти за пару секунд. Быстро удовлетворяется её отсутствием и отходит. В контражуре я почти не различаю очертаний его лица и понятия не имею, кто он такой. Да мне, в общем-то, плевать. Жрец, которого послала Батья-Ир, или любой другой святоша, кому поручили приготовить мне жертвенный алтарь, неважно. Мы и не должны знать друг друга.

Дверь захлопывается. Безымянный, заложив руки за спину, проходит к статуе Демиурга. За ним тянется сладковато-терпкий шлейф благовоний из храма. Я совершенно забыла лёгкий дух коры бальзамового дерева, которую применяют в прощальных ритуалах. Меня сковывает ужас: в храме уже идут приготовления.

Я лишь надеюсь, что жрец скоро уйдёт. Но он не торопится читать проповеди, не заставляет учить ритуальную речь, не спешит рассказывать о том, что меня ждёт, а просто задирает голову и долго изучает истукана – любуется грёбаным Демиургом. Совсем как Мирим, он тоже любит пялиться на них часами. Они, конечно, завораживают деталями. И материал, из которого высечены истуканы, необычный – то ли камень, то ли стекло или смола – в природе нет ничего похожего. Выглядит так, будто смотришь в космос через телескоп и видишь проблески далёких миров в черноте, куда нам не попасть.

Но момент для любования не подходящий. Мне вовсе не нужно, чтобы святоша тут торчал. Пусть уходит, а я займусь побегом. Некогда мне.

– Это надолго? – интересуюсь, нервно перебирая прохладные звенья цепи. – Можно снять оковы? Натёрли уже.

Хорошо, что цепь длинная, не мешает ковыряться в замках.

– Что надолго? – не понимает Безымянный, а вопрос про оковы вообще игнорирует, хотя у него должен быть ключ.

Он отрывается от созерцания, проходит вдоль стены, задерживается у чаш, зажигая огни. Его работа – освещать путь заблудшим. У него необычная для святош манера держать спину прямо, движения чёткие и быстрые. Наверное, Батья-Ир взяла его с севера обители, там пастбища и много физической работы, мужчины оттуда выглядят сильнее остальных. Это у нас на юге сплошные гуманитарии и интеллектуалы.

– Ну, ритуалы все эти ваши, приготовления, – уточняю я, гремя цепью.

– Куда-то торопишься? – жрец подносит свечу к очередной чаше, смотрит, как в ней занимается огонь.

– А ты бы на моём месте не торопился? – я начинаю сердиться и подскакиваю к нему.

– Я не на твоём месте, – он гасит свечу и даже не пытается взглянуть на меня. Направляется к Демиургу.

– Ты не сильно радуйся. Оказаться тут легко, – бросаю ему в спину.

Его это не задевает. Безымянный подходит к истукану, усаживается на подушки и ждёт. Я сажусь между ними, напротив гостя. Лицо святоши скрыто в тени капюшона, но я не разглядываю его, смотрю только на дверь. Мне надо выбраться.

– Как он прицепился? – его голос низкий, спокойный, размеренный, отвлекает от мыслей, взгляд устремляется к моим рукам, он тянет к ним пальцы. – Что ты почувствовала?

– Ощущение, будто в тебя ткнули электрохлыстом для погона баркатов. Но какое тебе дело? Я не собираюсь тут исповедоваться, – убираю руки и прячу запястья в длинных рукавах балахона и отодвигаюсь подальше. – Твоя задача убедиться в глубине моей веры, готовности присоединиться к Демиургам, любви к ним, и прочей религиозной ерунде. Так что давай, заканчивай с этим и уходи.

– Хочешь поскорее продолжить ковыряться в замке? – радуется, что раскусил меня, умник. Хотя бы не пытается снова взять меня за руку, не придвигается ближе. Осторожничает. – Не бойся, я никому не скажу, что тебе по глупости напихали шпилек в причёску. Если расскажешь, как заполучила артефакт.

– А я и не боюсь, – вру, гордо задрав нос, чтобы остаться при шпильках, но не понимаю, какое дело этому шантажисту? – Мне нечего скрывать. Я просто бродила по Башне, искра сама меня нашла. Сходи туда и увидишь. Ты же слышал на этом спектакле, что всё дело в Башне?

– Меня интересует то, что было на самом деле, а не враньё для всех. Ясно? – Безымянный оборачивается и задерживает взгляд на двери, словно торопится или слышит кого-то. – Выкладывай, раз тебе нечего скрывать.

Наверняка Батья-Ир приставила охрану. Потому и не побоялась напихать мне шпилек в волосы.

– Не веришь во вмешательство Демиургов? – усмехаюсь я и тоже таращусь на дверь, будто жду, что она откроется и поманит на свободу.

– Ещё не решил, – святоша снова поворачивается ко мне, из-под капюшона виднеется заросший подбородок. Жаль, не видно всего лица, нельзя наблюдать за реакцией.

– Вот как? Интересно. Если расскажу, сделаешь кое-что для меня? – я тоже умею ставить условия. – Мастер Гиллад болен, и я хочу его увидеть, перед тем как… Ну, ты понимаешь.

Не могу произнести это вслух, как и назвать настоящую причину интереса. Мастер Гиллад справится и без меня. Мне бы выйти отсюда.

– Это против правил, – отрезает святоша.

– Обсуждать с тобой артефакт тоже. Понимаешь, Мастер Гиллад мне как отец. Или мать, – я пытаюсь точнее выразить своё отношение. Ведь настоящих родителей ни у кого из нас нет, и о том, каково их иметь, мы узнаём из книг. Но есть люди, которых мы любим, и о ком заботимся. – Ты хотел бы успеть попрощаться с тем, кого любишь?

Безымянный замирает, вдруг встаёт, выпрямляется, и кажется, собирается уйти. Но остаётся, и заложив руки за спину, смотрит на меня сверху. Я жду его решения как приговора.

– Услуга за услугу, – решается он. – Рассказывай и показывай.

В обмен на возможность свалить отсюда, не жалко рассказать. Но чего этот жрец так интересуется артефактом? Остальные в ужасе шарахались и радовались, что в их светлые головы не пришло глупой затеи прогуляться по Башне.

– На «показывай» мы не договаривались, – замечаю я, но лишь потому что он всё равно ничего не увидит. Нужен дневной свет. – В Башне были искры. Живые светляки или электрические, без понятия. Летели за мной до самой вершины, а там шёл дождь, и одна из них вдруг бросилась на меня и ужалила. Сначала было красное пятно, но потом под кожей появилась странная геометрическая выпуклость, и Батья-Ир сказала, что это артефакт Демиургов. Мастер Гиллад решил, что оно меня убьёт.

Поглядев на дверь, жрец снова усаживается напротив меня. В висках стучат барабаны, ведь от его решения зависит моя жизнь. А пока она болтается на волоске.

– Показывай, – настаивает он и протягивает руку.

Но дверь вдруг приоткрывается и в келью заглядывает святоша – охранник. Моего гостя отзывают, и дверь за ним, разумеется, запирают. Дерьмо баркачье! Снаружи внимательный сторож, а значит, без посторонней помощи не обойтись, но я не поняла, придёт ли жрец, чтобы выполнить обещание? Глупая мысль, ведь ему придётся отвечать перед Советом. Он не позволит сбежать, поскольку на суде упоминалось, что важно вернуть артефакт в Башню.

Брожу кругами в ожидании чуда. Ни один святоша не станет помогать, всё нужно делать самой. Время за маленьким окошком больше не тянется как липкая паутина, а несётся со скоростью кометы, и сумрак уступает место ночным светилам, которые по непонятной причине не позволяют любоваться даром Демиургов под узким лучиком света. Я подхожу к двери. Чтобы не транжирить время попусту, старательно ломаю шпильку за шпилькой о замок. Факт, что я его не открою, становится очевиден после пары попыток, но дурацкая человеческая натура требует пытаться и не отступать. Глупо надеяться, что именно в следующий раз непременно повезёт. Но в следующий раз я понимаю, что сломала последнюю и шанса больше нет. Обломки выскальзывают из вспотевших пальцев, и ощущение, будто меня похоронили заживо, обретает чёткость. Стены давят со всех сторон, я напрасно до заноз царапаю крышку гроба, сдираю кожу на пальцах, наивно полагая, что сбегу.

Отсюда не выбраться.

Очередной грохот ключа в замке вырывает меня из глубин размышлений, и я готова бежать хоть сейчас, придушить любого вошедшего цепью от оков и выскочить. Но дверь лишь слегка приоткрывается, и в келью вталкивают подставку с едой. Прекрасно. Святоши вспомнили, что в их клетке животное, которое нужно кормить, или решили порадовать перед смертью жратвой. Отпихиваю. Пусть набивают свои желудки, мне тут кусок в горло не лезет, мне выть хочется.

Брожу, пытаюсь открыть оковы обломками заколок. На одной руке это удаётся, замки у браслетов не такие сложные, как у двери. Только вторая остаётся в плену и освободить её уже нечем. Хотя этого вполне хватит, чтобы треснуть по башке охранника или любого вошедшего святошу. Вот это мысль! Не похоже на меня. Не люблю драк, хотя мне случалось драться с Булкой. Глупый спор. Покатались по полу, она насела сверху, пытаясь меня раздавить, и сломала мне два ребра. Я обиделась и рассказала наставникам, что она ходит в оранжерею к Кочану. Справедливость восстановилась, когда им обоим влетело, но потом совесть замучила.

Сажусь под дверью, караулю. Руки дрожат. Долго никто не идёт, но я постепенно успокаиваюсь. Всё равно сбегу. Надеюсь, книжных познаний о природе Эйдоса хватит, чтобы выжить на материке. Ведь я прочитала все книги, по которым Доверенные готовят подмастерьев, и знаю, как разжечь костёр и определить север.

Даже не замечаю, как мысли уносят в дремоту, а оттуда в необыкновенный город из башен. Он снова вспыхивает, как молния в небе, рассыпается на молекулы и пыль затмевает небо. Всё во мне обмирает. Но обстановка вдруг меняется: незнакомое помещение, меня держат за руку – тёплая ладонь, кожа такая необычная, бархатистая, тёмно-серая…

Вскакиваю то ли от кошмара, то ли от случайного скрипа двери. Последняя деталь сна никак не уходит. Такого ещё не было. Видения, о которых говорила Батья-Ир? Тру глаза, пытаясь убрать наваждение, и вдруг в поле моего зрения вырисовываются очертания святоши. Я вспоминаю о задуманном, интуитивно замахиваюсь и со всей дури бью его железным браслетом, целясь в голову. Он вскрикивает, замирает, схватившись за лицо. Я выскакиваю из кельи и бросаюсь в ближайшие кусты. Тенью шмыгаю в глубину сада и проверяю, не бежит ли кто следом. Руки трясутся, ноги подкашиваются. Даже не знаю, кого я ударила, сторожа, заглянувшего забрать еду или жреца, который интересовался артефактом. Надеюсь, любой из них это переживёт. А мне надо спасаться.

Ночная мгла старается окутать обитель, но две луны редко позволяют Аллидиону погрузиться в полный мрак. Свежий воздух будоражит ноздри и проветривает мозги. Я почти на свободе, осталось лишь незаметно проскочить к саду, а такой неожиданно светлой ночью это будет не просто.

Стараюсь держаться теней, почти не дышу, проскакиваю к кухне, где мигом ныряю в густую зелень, чтобы отдышаться. Прижимаюсь к стене, стараюсь не попасться любителям пожрать ночью, которые орудуют на кухне, в надежде утащить пару-тройку бутербродов и спереть бутыль вина. Хотелось бы слиться с общей массой, накинуть капюшон и притвориться одной из счастливых святош, но пока на мне белый ритуальный балахон, я выделяюсь ярким пятном. Снимать его некогда и сложно, слишком навороченная конструкция из кучи тряпок. Поэтому приходится держаться в тени.