распахнутого настежь
для чьих-то слёз, рисующих по коже
безудержными каплями дождя
загадки друг на друга не похожих
далёких звёзд, рассыпавшихся дрожью
на жизнью перепаханных полях…
И всё же мой каждый миг стирается в уме,
бессмысленности тень ломает крылья…
наверно, мне, не знавшей полумер,
не смочь понять преемственность безрыбья
над выбором гореть
в расколотых строках своей души,
неизлечимо буйной и нервозной…
и не смирясь ни с ретушью покоя,
ни с рокотом тиши,
себя тащить со дна водоворота и всплыть,
испив до капли безысходность,
и просто жить. Непросто жить…
душа моя, как сумасшедший дом
в преддверии больничного обхода, —
роняя веру, сваливаясь в ком,
мир катится под плач чужого хора
в седой туман пустых материков,
чужих фигур, бездушных ледоходов,
пунктирных линий судеб мертвецов —
не ведая, что счастье лишь в одном —
касаться сердца, шедшего неровно
при взгляде на любимое лицо,
при каждом всплеске искреннего слова,
звучащего со мною в унисон.
Пляска смерти / danse makabre
Мы в будущее вышли сквозь окно,
туман давил всей тяжестью столетья,
Осколками рассыпавшихся снов
блеснула жизнь в безумии последнем.
Кровоточили камни и столпы
времён, давно продавшихся за шекель,
Чернее я не помню пустоты,
чем выжженные тропы и траншеи,
Раздёрнутых небес погасший лик,
теней окостенелых силуэты,
И страшный треск расколотой земли
и есть та песнь, которая не спета.
Мы раньше были чище и добрей,
деревья не врастали в послесмертье
ушедших душ. И нравилось стареть
домам, в которых радовались дети.
Родных просторов звуки и огни
будили тишь нетронутых окраин,
А горем не разорванная нить