Ермошка Добродей и куриный бог

– Я дворови?к дисциплинированный. Ко своёму подворью приставлен, сам слуг не имею и никому никаким товарищем тоже быть не желаю! Мне хоть по причине малой должности никого использовать не положено, да и чужого добра – даром не нать, но ежели мне чего дадут, то я и не отказываюсь.

– И чего бы ты хотел? – хитро ввернул Ермошка, прервав торопливую чураевскую белиберду.

– Среди наших дворовых служащих ворюг отродясь не водилось, да вот только среди людишек полным полно ротозеев. Как тут устоять? Так что ежели, например, я вижу, что обронила кака-то растяпа кусочек съестной, платок носовой али копеечку, то мы энто расцениваем как нам что ни на есть натуральный подарок, ну типа, штоль, чаевых за службу.

После этих слов Чура?й плотоядно осклабился, обнажив щербатый рот, и захохотал резким каркающим смехом. Его смех с отрывистым «э.. э.. э…» можно было принять за приступ сильной икоты.

Со словами: «Ну, всё понятно!» ? Ермошка привлёк подруг пошептаться.

– Ну, чего он там? – поинтересовалась Оля.

– Да всё как всегда, юродствует по своему обыкновению. Говорить он может что угодно, но смысл всегда один – без оплаты ни на какие сделки етот басала?й[2 - Басала?й (устар.) – грубиян, от «баса» и «лай» – «красиво лаяться».] не пойдёт. Так, давайте посмотрим, у кого что имеется в наличии?

– Может, я домой сбегаю за конфетами?

– Нет, надоть ловить момент и срочно! Я его хорошо изучил, у етого оборотня, решения меняются по сто раз в час. Следующего раза может и не случиться. А так я его обещанием свяжу, месяца два можно будет не вспоминать об етом гадёныше.

Общий сбор подати вредному мздоимцу составил: розовый бантик с Олиной косички, пуговка с её же ночнушки, две шерстяные нити, что Ва?рюшка мужественно выдернула из собственной шевелюры, Ермошка поделился пластиком жвачки, двумя леденцами и огрызком красного карандаша. О том, что все Ермошкины богатства совсем ещё недавно лежали на Олином столе, девочки скромно промолчали.

Ермошка преподнёс дань Чура?ю, взяв с того магическое слово не обижать и не пугать Куську, хотя сам отлично знал, что действует обещание дворового совсем недолго, однако пару месяцев пёс всё же мог жить спокойно. Собрав улов в свою серую кепку, прохиндей, казалось, остался весьма доволен. С плохо скрываемой презрительной усмешкой, мол, объегорил простаков, Чура?й глумливо раскланялся и тут же исчез со стуком чокающихся гранёных стаканов. Лишь на том месте, где только что стоял дворово?й, завертелся маленький ветряной торнадо, с минуту покрутив по двору пыль, он присмирел и затаился.

Перед тем как отправиться спать, Оля подошла к Куське. Пёсик лежал выставив на обозрение больной оголённый бок. На розовой кожице были видны крошечные капельки запёкшейся крови. Видя, как расстроена хозяйка, Ермошка поспешно принялся за лечение, водя над ранками ладошкой и приговаривая:

У собаки злобной заболи,

у кошки вредной заболи,

а у Кусечки-дритатусечки

заживи-заживи-заживи!..

Несмотря на то, что заклинание показалось весьма несерьёзным и похожим на глупую детскую поговорку, действовало оно очень эффективно. Ранки затянулись, и на лысом Куськином тельце закучерявилась новая белоснежная кудрявая шёрстка.

Дурацкие провожалки

Глава третья, в которой Оля готовится к Осеннему балу, а домовёнок Ермошка почему-то очень сердит…

Настало первое сентября, которое Оля так долго ждала с трепетом и страхом. Как изменится их с бабушкой тихая размеренная жизнь? Какие ребята в классе попадутся и примут ли её? Опасения оказались напрасными. В новый ритм Оля вошла без проблем, она уже до школы привыкла подолгу сидеть над тетрадками и книжками. Только теперь её за это хвалила не только бабушка, но и самая лучшая на свете учительница, которую все ребята в классе называли Златовлаской за молодость, переливчатый смех, а главное, за золотистые шёлковые локоны.

Дни закружились быстрым хороводом, словно жёлтые листики берёзы на школьном дворе. У Оли появилось две подружки-одноклассницы Таня и Карина. По утрам Олю и соседского Серёжу отводила в школу его мама, а вот возвращались они обратно (не поверите!) под присмотром Колясика.

Обычно тот дожидался подопечных на школьном крыльце, потом всю дорогу шёл следом, угрюмо выполняя постылую повинность. Колясик был совершенно лишним, ребята быстро научилась правильно и аккуратно переходить обе дороги на зелёный сигнал светофора. Но по-видимому, Колясик не мог ослушаться Олину маму и каждый раз с плохо скрываемым раздражением сопровождал насмешливых первоклашек, которые над ним же и потешались, шепча друг другу на ухо, едва сдерживая ехидный смех.

«Дурацкие провожалки» тяготили всех. Оля не раз уже просила маму, чтобы та освободила своего «нового мужа» от неприятной обязанности. Но мама стояла на своём: «Ты же знаешь, что я теперь с утра до ночи на работе. А вдруг что-то случится. Терпи хотя бы до весны». Но до весны было ещё очень далеко, несмотря на то что дни и даже недели неслись с невероятной быстротой. Вот, кажется, только начался понедельник, а не успеешь оглянуться – уже пятница, конец недели. Помнится, только вчера Оля стояла на первой в своей жизни школьной линейке с букетом высоченных гладиолусов, а уж и ноябрь повернул к финалу.

Главным событием, занимавшим теперь мысли и мечты всех девочек в классе, был предстоящий «Осенний бал». Мало того, на балу Оле доверили сыграть главную роль – роль самой Осени. По замыслу режиссёра она должна была во время исполнения школьным хором красивой песни выйти на сцену и одаривать детей бутафорскими фруктами.

Осенний наряд готовился целую неделю. Бабушка пожертвовала для бального костюма огромную тюлевую занавесь, которую кроили, сшивали, красили в жёлтые, оранжевые и пурпурные цвета. Твёрдые накрахмаленные юбки придавали платью поистине царский вид. Решено было пустить по подолу осенние листья. Вечерами Оля вырезала из бумаги и раскрашивала кленовые бордовые и золотистые берёзовые листики, а Варюшка нанизывала длинную нить из ярко-красных бусин, напоминающих ягоды рябины.

Каждый раз, как только Оля и Ва?рюшка оставались одни, дверца шкафа с тихим скрипом приоткрывалась, и в комнату заглядывал любопытный Ермошка:

– Ух ты, справная кацаве?йка[3 - Кацаве?йка (устар.) – русская женская домашняя одежда XIX в., род кофты до колен. ]! Дашь поносить?

Сегодня Оля аккуратно приклеивала готовые листья на подол, а игрушки старательно их приглаживали-придавливали с очень серьёзным видом и осознанием ответственности важного задания.

У В?арюшки закончились все яркие бусины-ягодки, и она растерянно держала в руках нить, не зная, что делать дальше, ведь завязать крепкие узелки её мягкими вязаными руками вряд ли бы удалось. Видя замешательство куклы, вредный Крокодилыч, позабытый на пыльной полке серванта, вдруг разразился бурной руладой:

– Что, красавишна, брульянты закончились? А вы вот повесьте на нитку этот заморский дырявый булыжник, которым меня придавили самым варварским образом, словно мы, крокодилы, – это какие-то кадушки с солёными огурцами. Я вам тут не подставка! И зарубите себе на носу: моё крокодильское самоуважение попрано! – Крошечный керамический скандалист эффектно указал на прислонённый к нему камень – куриный бог.

И хоть зелёный хищник был не больше катушки ниток, его скрипучий голос звучал так громко, что стеклянные фужеры на полке завибрировали.

– А ну, цыть, рептилий! – по-хозяйски осадил Крокодилыча домовёнок. – Раз положён каменюка, значит, ето место тут его законное. Не тобой положён, не тебе убирать!

– Дык почему ж его именно на меня-то, скажите пожалста, надо складировать? – проскрипел Крокодилыч уже без прежней горячности.

Оля специально прислонила камушек так, чтобы его было видно из любого угла детской, а то, что маленький крокодил, который послужил банальной подставкой, может быть на это крайне обижен, в голову ей как-то не пришло:

– Что он тебе, мешает, что ли?

– Конечно, мешает! Задавите себя каменюкой, если вам так нравится, а мне и без булыжника хорошо жилось. Беспокойство одно от него! Сегодня только-только задремал, глядь: лезет кто-то, и за булыжник хвать! Я ка-ак гаркнул спросонок: кто, мол, здесь? Дык оне сразу – шмыг и нету. И всё, сон как рукой сняло, такая наглость, это при моей-то бессоннице! Не спишь тут из-за них, страдаешь… а им хоть бы хны!

– Ермоша, – всплеснула вязаными руками Ва?рюшка, – нет, ты вообще дотумкал или нет? Куриного бога кто-то украсть хотел посреди бела дня, то есть ночи… – кукла запуталась и только испуганно таращила круглые глаза-пуговицы.

Воцарилась напряжённая тишина. Паузу нарушила Оля:

– Если камни, исполняющие желания, воруют, значит это кому-то очень нужно, – и стремительно взяла камушек, продела нить в отверстие. Смастерив подвеску, надела самодельное украшение на шею. – Всё! Никто больше не покусится на мой волшебный амулет, теперь он всегда-всегда будет со мной!

– У-у… у-у… – с большой долей сомнения ухнула со шкафа почти живая сова Серафима.

Ноябрь выдался удивительно тёплым. «Раньше-то в это время уже снег лежал, а нынче ещё и листики не все облетели!» – частенько удивлялась бабушка. Однако приближение зимы с каждым днём ощущалось острее. Лужи покрылись ломким льдом, который, чуть подтаяв к полудню, к вечеру появлялся вновь. Ветер становился всё злее и пронзительнее, а уж если зарядит мелкий холодный дождь, то, почитай, на целый день. Унылый серый пейзаж, увы, растерял все яркие краски, и надежды продлить лето растаяли.

Обитатели подворья переходили на зимний уклад жизни. Зби?гня в своём уютном погребке подсчитывал варенье да соленья нового урожая и наружу, по своему обыкновению, носа не казал.

На студёном дне колодца молодожёны Угрю?ша и речная русалка Лариса устроились на долгую зимнюю спячку под тяжёлой периной из тины и водорослей. На камне, что служил прикроватной тумбочкой, осталось недописанное коло?дезником стихотворение:

***

Любимой Ларисе

Твоя прекрасна нежнота?

и скользота?, и зелено?та,

а мне дожить свой век охота –

чешуйкой твоего хвоста…

Жизнь во дворе словно замерла. Лишь потомственный банник Баламо?тя ликовал, ведь в его вотчине не утихал энергичный поток жизни. С наступлением холодов популярность бани только увеличилась: помывки не только хозяев, но и их друзей-соседей, большие стирки и маленькие постирушки – всё это чрезвычайно радовало и бодрило неуёмную натуру специалиста парного искусства наивысшей квалификации.