Гавань

Наутро у ворот ее поджидала машина. Молодой бизнесмен встретил старшего научного сотрудника и пригласил поговорить с глазу на глаз.

– Уж о чем они перетирали, как говорится, история умалчивает, но наша специалистка по кактусам послала деятеля куда подальше. Вежливо, разумеется…

Бизнесмен исчез. Ученики не появились. День потек, как обычно. А вечером, возвращаясь домой, она обнаружила у подъезда странное оживление. И соседки, завидев ее, принялись причитать.

Окна квартиры зияли выбитыми стеклами. Диванчик на кухне выгорел дотла, пахло гарью и сырыми тряпками. К счастью, ее питомец, кролик, остался цел. Она нашла его за приоткрытой дверью чулана.

На следующий день абитуриенты ждали ее, как ни в чем не бывало.

Она встретила их, поводила по оранжереям, исчерпывающе ответила на все вопросы, на этот раз узкоспециализированные, сводящиеся к технологии выращивания пейотля в Ленинградских широтах. Проигнорировала перемигивания учеников:

– Золотая бабка стала!..

А на прощание напоила обоих крепким, ароматным чаем с душистыми травами.

После чего простилась, оставив подопечных в лаборатории, зашла расписаться за скудную ботаническую зарплату, сдала на вахту ключ от подотчетных помещений, и, махнув на прощанье, скрылась на остановке автобуса №66.

– Такая, понимаешь, история, – сказал Боцман.

– А дальше? – спросил Николай.

– А дальше…

Боцман умел держать паузы.

– В общем, больше нашего научного сотрудника никто не видел. На третий день ее хватились, да как-то не сильно искали, потому что и без нее в Ботаническом саду было нескучно…

На следующий день с утра по оранжерее субтропиков повели школьную экскурсию.

Экскурсовод не сразу заметила, что среди пальм, кактусов и драцен-переростков в экспозиции появился новый, неожиданный экспонат.

В кадке с Трахикарпус Форчуна, обхватив ствол и свесив ноги, сидел молодой, коротко стриженный парень в спортивном костюме с совершенно пустыми глазами.

Приглядевшись, экскурсовод обнаружила, что зрачки у него разного размера: один – с булавочную головку, другой, наоборот, почти закрывает радужку.

Молодой человек улыбался счастливой улыбкой и ни на просьбы, ни на увещевания оставить в покое пальму не реагировал. Фактически, ни единого звука не удалось добиться от него сотрудникам оранжереи.

Ближе к вечеру на Карповке наряд задержал другого молодого человека, сидевшего нагишом на парапете. Ни одежды, ни документов при нем не было.

Был он крепок телом и скуден духом: удил рыбу посредством спущенного в воду на длинном шнурке ботинка.

Милицейский наряд встретил приветливо, и разный размер зрачков – один с булавочную головку, другой – целиком закрывавший радужку – неприятно поразил работников правопорядка.

– Такая вот вышла история, – сказал Боцман. – Такая вот тетушка Борджиа…

– А как она сюда-то попала?

– Как-как. Богата земля русская партизанами. У крестного своего спроси при случае.

В кают-компанию заглянула широкоскулая рожа:

– Там фонариком с берега кто-то светит. Ильич-ата в гости не собирался?..

– Легок на помине, – Боцман поднялся, – поглядим, что там за нездоровое оживление, возня и гам.

Женихи и опалы

    Санкт-Петербург, 1907, весна

Как увидела Нора кольцо у дамочки, так и онемела. Опал!

Крупный, чуть неправильной формы, в оправе из крохотных камушков, опал был изумительный. Сам дымчато-шоколадный, а в глубине – оранжевая искра.

Опал… и звучит-то как музыка, как последний вздох схимника. Чудо чудесное! Опал так притягивал Норочкин взгляд, что на клиентку она и не посмотрела.

Гостья же устроилась в кресле; вздрогнула, встретившись взглядом с одним из портретов.

Нора молчала.

Молчание было таким же инструментом медиума, как и хрустальный шар, закатывание глаз и низкий голос, коим возвещала мадемуазель свои пророчества.

У дамочки отметила разве что платье, дымчато-серого шелка, с премилой вышивкой – будто бы васильки, но цвет не синий, а скорее, беж, и кружавчики в тон по юбке, как бы вдоль, чтобы стройнило. Воротничок кружевной махонький, строгий, но такой пикантный… Норе бы пошло.

Руки у гостьи были крупные, полноватые, с длинными пальцами – подходящие для ношения опалов. Взгляд опять притянулся к камню. Опааал…

Кабы за свою почти тридцатилетнюю жизнь прочитала Нора хотя бы одну толстую книгу вместо привычных бульварных листков, возможно, глядя на камень, вспомнила бы древнего бога Озириса, плывущего по Нилу в саркофаге, запечатанном дымчатыми опалами. Слушай Норочка Вагнера, узнала бы о норнах, прозревающих в сем камне гибель богов, и поразилась бы сходству имен – Нора и норны…

Будь среди ее знакомцев историк, тот поведал бы ей о суровом Одине, который превращался в зверей и птиц, используя магию камня, рассказал бы о короне императора Константина и других чудесных вещах, но увы: не было у Норы таких знакомых. И всем книгам мира предпочитала она газету под чашечку шоколада, да еще альбом, хранящий то сокровенное, чему и названия нет…

Впрочем, одну толстую книгу Норочка все-таки купила в лавке на Лиговском. Прочесть не смогла; хотя не для чтения и покупала. Смекалка и ножницы позволили ей получить от покупки неожиданный толк.

Треск. Брань извозчиков в открытом окне – на улице два экипажа сцепились оглоблями. У гостьи порозовели ушки. Непривычная к народному разговору.

Сквозь сизый дым папироски Нора разглядывала визитершу.

Ничего особенного. Молодая, личико свежее. Соболиные брови и румянец во всю щеку – прямо Настенька из «Аленького цветочка». Недурна, но простовата: губки пухлые, носик вздернут – еще чуть-чуть, и станет курносая. Подбородок тяжеловат; пара-тройка лет, и под ним появится второй, мяконький. А миленькая округлость щек затвердеет и станет трястись, когда супруг сделает что-то не по ее воле. Крепкую талию затянет жирок, изящная нынче корма едва ли поместится в кресло, исчезнет легкость походки и станет мадемуазель, как давешний дирижабль с вуалью, переваливаться – шлеп да шлеп…

И зачем этакой курице опал? Ей бы замуж… ага, вот и цель визита раскрылась. А что, если, к примеру, на одну чашу весов замужество возложить, а на другую – опал? Может выйти недурно…

Пожалуй, начнем.

– Дитя мое, – обратилась Нора к клиентке, – откройте мне свое сердце.

***

– Мне о вас рассказал Жо… ой! – осеклась дамочка, – один человек. Я и запомнила, потому что он так меня хорошо понимает. Будто душой. Но я боюсь, что он просто по-дружески. Вдруг он не любит? А есть еще тот, другой. Нет, тоже хороший, но…

Она беспомощно подняла глаза: голубые, навыкате.