Гавань

Уж не базедова ли болезнь у нее? Нора смотрела на клиентку сквозь дым и не спешила с ответом. Чем больше сама скажет, тем лучше.

– У меня жених… то есть два. То есть, я не знаю, жених или нет. Матушка считает, что нет, а другой, напротив… Но он же мне ничего не сказал! Нет, так все запутается. Есть один. Его зовут…

– Имена духам не нужны, – вставила Нора.

– Тогда я не знаю, как и рассказывать, – подбородок у гостьи задрожал, – а если не расскажу, вы мне не поможете. И что тогда делать? Так все нескладно выходит…

– Словно бы кто-то сглазил, – гладко ввернула Нора и с удовольствием отметила, как испугано клиентка вскинула коровьи ресницы.

– Дитя мое, – пробасила она. – Не бойтесь. Здесь вам помогут. А сейчас… вот один жених у вас, первый. Про него расскажите.

Девушка задумалась.

– Ну, как жених. Очень уж он нерешительный. Мы не помолвлены даже. И про любовь он не говорит – все больше про разное… умное. Я однажды прямо его спросила – вы меня любите? А он стал рассказывать про какого-то грека… или не грека? Я и думаю: что же я, сама вот так спрашиваю? Неприлично. Нет, он милый. И смотрит… но какой-то путанный.

– Будто печать молчания на устах, – заметила Нора. – Будто запечатано кем-то. Или чем-то, – она выделила последнее слово.

Девушка закивала.

– А другой?

– Другой… он тоже не жених, – барышня покраснела, – он друг того, первого. Он недавно приехал. Говорит, ради друга. Только и говорит, что о нем, то есть о первом, который так уж меня любит, так любит, да боится признаться. И этот, второй, он такой… благородный. За товарища печется. А тот-то, первый, уже две недели, как не показывается… а я и рада. Потому что другой – он так меня понимает…

Страсти какие, подумала Нора. У этакой-то буренки. Надо же, два жениха. И кольцо с опалом.

Самое время явится духам и намекнуть, что все ее беды – от камня заклятого. Будет дальше носить – старой девой останется. Напугать до икоты… избавить страдалицу от злого камня…

– Он так меня понимает. И потешный, умеет развеселить…

Нора уже запуталась, о каком из женихов идет речь.

– А однажды он посмотрел… с намеком будто. Я и думаю: может, он не смеет открыться? Как верный друг? А я, бывало, не сплю, и все думаю, думаю…

К делу, решила Нора. Пора показать клиентке всю пагубную силу опала. Прошла к столу, где на черном бархате покоился хрустальный шар. Девица продолжала рассуждать:

– Может, открыться ему? Но разве же можно? А он недавно сказал…

Нора уже взяла в руки шар и приготовилась к общению с духами, кои убедят дамочку в пагубной силе кольца, и тут клиентка закончила:

– «Любовь есть начало и конец бытия»…

– Что? – пальцы разжались, хрустальный шар выпал из рук и медленно, неохотно покатился по столу.

– «Любовь есть начало и конец бытия», – повторила девица. – Это он так сказал. Может быть, вы знаете, почему?..

Ухмыляющаяся, усатая физиономия давешнего визитера встала перед глазами.

– Духи знают, – мрачно ответила Нора.

Плакал ее опал.

***

Клиентка ушла счастливая.

И Нора не прогадала: колечко-то осталось лежать на столе. Опал предстояло вернуть хозяйке «после проведения магических эманаций». Но неделю никто не помешает госпоже медиуму его носить, производя впечатление на клиентов.

Потому что простые чудеса Норе лучше прочего удавались.

Как девица на портреты таращилась! Не зря мадемуазель Руль потратилась на итальянскую книгу. «Cesare Lombroso: L’Uomo delinquente». Книжник уж какие кренделя выписывал: и теория антропологии, и научный труд. А она, как зачарованная, на картинки смотрела: такие уроды, божечки, умереть же от ужаса можно. Сразу поняла: оно!

Взяла, не торгуясь. У столяра заказала с десяток рам, простых, деревянных, велела выкрасить в черный. Дома картинки из книги вырезала, в рамы вставила…

Не было среди гостей ни единого, чей взгляд к портретам бы не прилип. И никто не спросил, что за персоны – боялись.

Она такая: уж если увидит чудесное – непременно его разглядит.

Правда, и магическое реноме приходилось поддерживать – ноблесс оближ. Не зря старухи, обходя парадную, крестились и плевали через плечо.

Время от времени Нора чудила. Тут только начни – добрые люди тут же подхватят.

То притаскивала в комнаты дворового пса и кормила его монпансье, сокрушаясь, что старый друг пришел к ней в такой паскудной реинкарнации. То в ночи устраивала жильцам таинственный стук с помощью пары башмаков, которые ни на что другое уже не годились. Иногда записывала особо злобные пророчества и выбрасывала в окно.

Завелся поклонник – гимназист-шестиклассник. Торчал внизу, пламенный и золотушный, смотрел на окна, а однажды прислал записку, что талантом мамзель затмевает Черубину де Габриак.

Дворник сплетничал, что из ее окон вылетает по ночам синий ворон. Сам врал, от чистого сердца – исключительно из любви к искусству.

А одна горничная божилась, что мадемуазель Элеонора привидилась ей в зеркале, когда она маленькой барышне волосы расчесывала, да пригрозила за то, что неласково-де с крошкой обходится. Этот слух Норе гусыня с вуалью на хвосте принесла.

Дело шло: вести о «той даме из Гавани» расползались по кумушкам. Клиенты сами ее находили. И вывеска работала.

Вспоминая, что едва не стала мадам Мякишевой и не завела толстеньких лысых младенцев, Норочка фыркала, не испытывая ни минуты сожаления. Зиночку Михельсон с ее банькой и купальским гаданием вспоминала с нежностью. Подруга последовала женской доле, выскочила замуж за какого-то ушастого кузнечика, ускакала за ним в Москву и там нарожала детишек – двух или трех подряд. Раз в полгода Нора ей слала открытки – на именины и рождество…

Госпожа медиум растопырила пальцы, чтобы полюбоваться желтой искрой в недрах камня. Опааал…

Его мерцание завораживало Нору, как сороку – мельхиоровая ложечка со стола, накрытого в саду к чаю.

Но клиентка-то какова! Прямо Настенька из сказки: глазки голубенькие, личико румяное, что твой калач, и сама не знает, чего хочет – то ли цветочек аленький, то ли замуж. И королевич нашелся – мужчина хваткий, хотя, по Нориным меркам, слишком смазлив. Зачем ей опал? Он для женщины зрелой, не для юной наивной курочки.

Норе этой зимой минуло двадцать девять. И, как женщина опытная, выбор сказочной Настеньки она не одобряла.

Королевич – это конечно, прекрасно, но Чудище – безмолвное, исполняющее все желания, было ничуть не хуже. С таким-то уродом любая почувствует себя красавицей – хоть ты косая, хоть кривоногая. И с глупостями всякими Чудище не пристает: не требует нарожать младенцев, не ждет горячих обедов, а лишь угождает всем твоим прихотям.

Нора не стала бы Чудище расколдовывать. За него бы и пошла, всемогущее и несчастное, вовек благодарное той, которая снизошла до лохматой шкуры. Такая самоотверженность дорого ценится, особенно, если при взгляде в зеркало остается только рычать да хвататься за голову.

Если уж замуж, то за такое вот Чудище: безобразное и богатое, осознающее пропасть, которая лежит между ним и Норочкой. Тьфу, то есть Настенькой.

Признаться, жила в ней надежда, что оно где-то рядом, поблизости, оглянись, и придет, заберет в прекрасный, полный изысканных вещей и забав, замок.